– Наверное, он так развлекался, – предположил Матвей. – А кто же тогда Казаринов в этом представлении? Пьеро?
– Почему бы и нет?
Матвей притормозил и съехал на обочину шоссе. В стекло, роняя желтую пыльцу, уперлась веточка вербы.
– А кстати! Как часы Руджиери попали к Магде? Этот вопрос мы почему-то обошли стороной. Она промолчала… Глебов, из деликатности, не стал вдаваться в подробности. Он был больше озабочен тем, как загладить свою вину перед женой.
– Имеешь в виду Кристину?
– Ну да. Измена есть измена…
– Дело житейское, – усмехнулась Астра. – Так, кажется, считают мужчины? Сначала они добиваются от женщины любви, потом начинают отстаивать свою свободу. Странные существа!
– Я вообще-то о часах спросил…
– Если хочешь, я расскажу. Только не тебе, а Брюсу. Он поймет. Итак, этой осенью, первого ноября, госпожа Глебова должна была встретиться с господином Феоктистовым. Поблизости от того самого мостика, где, по ее же словам, два века назад произошла трагедия – убийство молодой девушки в костюме Коломбины. Вряд ли Магда сумела бы внятно объяснить, почему назначила свидание именно там. Феоктистов явился и напрасно ждал ее в условленном месте. Она же утверждает, что пришла, только встреча не состоялась. Таврин тоже видел Магду на другой стороне моста, а потом она исчезла. Глебов лежал с гриппом, однако и он уверен: жены в тот вечер дома не было. Более того, она отсутствовала целые сутки!
– Сама Магда это отрицает, – сказал Матвей.
– Потому что для нее минуло всего несколько часов. Но не для всех остальных!
Матвей хотел возразить, тогда как Брюс уже начал догадываться, к чему она ведет.
– Над мостиком курился туман, и в этом тумане Магда наткнулась на двух ряженых. Это были Коломбина и Арлекин. Те самые, из истории Ладомирских, – победитель лодочных гонок и королева бала! Допустим, Коломбина похитила семейную реликвию и часы были при ней… Арлекин же пытался отобрать у нее добычу. Она бежит через мостик, он – следом, и тут они натыкаются в тумане на женщину весьма странного вида. Удивляться некогда, счет идет на секунды. Коломбина не находит ничего лучшего, как сунуть часы первой встречной. Она принимает ее за гостью, наряженную в маскарадный костюм, и надеется потом, отделавшись от преследователя, отыскать даму и попросить вернуть раритет.
– Или не надеется… – пробормотал Брюс. – Просто избавляется от часов. Она хочет жить и понимает, что, заполучив украденное, Арлекин ее убьет. А так у нее остается шанс.
– У нее не было шанса. Она погибает. Зато Магда обнаруживает часы за пазухой своего пышного яркого полупальто, перетянутого поясом со стразами, уже в сидя в такси и приходя в себя от пережитого ужаса. Надо ли говорить, что она не верит своим глазам? Она приносит часы домой, проводит тревожную ночь и утром, в смятении, кладет вещицу в коробку и несет в банковскую ячейку, на хранение.
– И никому ничего не говорит?
– Она даже боится поехать в банк и заглянуть в коробку. Вдруг там пусто и часы с голубками – всего лишь плод ее больной фантазии? Вдруг безумие матери передалось ей по наследству?
– Разве Руфина Левашова была безумна?
– Разумеется, нет, – твердо заявила Астра. – Но поставь себя на место Магды. Я ее понимаю. На мосту, в тумане кто-то сует ей раритет, о котором говорила мать. Легендарные песочные часы Руджиери! «Может быть, это шутка Феоктистова? – размышляет она. – Он устроил этот дурацкий розыгрыш, чтобы…» Она не находит вразумительных объяснений случившемуся и предпочитает обо всем забыть, но жуткий Арлекин мерещится ей повсюду. Она и слышать не желает о Феоктистове, ни под каким видом не соглашается на встречу с ним. Неудивительно, что она запаниковала, столкнувшись с ним на кладбище…
– Значит, часы находились в ячейке…
– … до последнего разговора Магды с Кристиной Радич в день ее смерти. В тот день госпожа Глебова убедилась, что часы существуют на самом деле, раз о них спрашивает эта женщина, любовница ее мужа. Она забрала коробку из банка, принесла на встречу и спрятала в баре. Ну, ты помнишь…
– Она водила нас за нос!
– Ее слова были правдой, – возразила Астра. – Кроме одного эпизода на мосту. Магда не лгала, просто чуть-чуть недоговаривала.
Из-за пелены облаков вышло солнце. Матвей распахнул дверцы машины, впуская прохладный воздух хвойного леса. Стволы сосен казались золотыми.
– Как такое возможно? – спросил он, щурясь от солнечных лучей. – Чтобы женщина, умершая два века назад, передала Магде какую-то вещь?
– Брюс не верит в причуды времени? Даже когда речь идет о часах Руджиери? Между прочим, они показали мне смерть Таврина. Пока сыплется блестящий песок, происходит нечто невообразимое. Я уснула в спальне Казариновых и увидела мертвое тело с простреленной грудью – там, на мостике. У меня все связалось! Горел костер, она растворилась в тумане… А муж твердит, что она где-то пропадала целые сутки.
– Намекаешь на переход между мирами? Уволь, дорогая. Я прагматик, а не фантазер.
– А Брюс? Он тоже не верит, что третий день кельтского праздника Самхейн выпадает как раз на первое ноября, и что мертвые могут общаться с живыми, и что…
– О-ля-ля! Понеслась душа в рай! – перебил ее Матвей. – Лучше признайся, ты все выдумала?
– Если и выдумала, то Магда. Я спросила, как у нее оказались часы, и услышала эту историю. Можешь не верить. Кстати, она просила никому не говорить. Особенно ее мужу. Для Глебова она сочинит что-нибудь более правдоподобное.
– Ладно, поехали.
Матвей вырулил на шоссе. Сосновая роща быстро осталась позади. Дорога шла вниз. По бокам потянулись затопленные талой водой луга.
– Кельты разжигали костер на соединении двух оврагов… – торжественно произнесла Астра. – К нему прокладывали тропу из двенадцати кинжалов. И произносили заклинания… Так они открывали переход. Магда случайно оказалась на мостике именно в тот момент, когда…
Он расхохотался.
– Случайно? Ну уж нет! Легенда гласит, что реликвия осталась в семье… Образно говоря, голубки вылетели из корзинки Коломбины и опустились на ладонь небезызвестной нам дамы… Colomba… Это слово – ключ.
Астра молчала.
– Знаешь, к какому выводу я пришел? Люди ничего не знают о времени…
– Ты кто сейчас? – спросила она. – Брюс?
– Могу сказать о себе только одну бесспорную истину. Аз есмь…
На землю снизошла весна. Голубой шарик, населенный человеческими существами, плыл в черноте космоса. Сгусток материи, лежащий на ладони Хроноса-Времени…
Что же такое настоящая жизнь? Бал-маскарад для избранных или веселье в толпе, среди тысяч обычных людей?
Николай Казаринов и его жена сидели за кухонным столом, пили чай, беседовали.
– Не ожидала от Магды такой щедрости, – выдавила кривую улыбку Алла. – Надо же! Раскошелилась. Тебя чуть не убили! А все ради нее! Чтобы она не пострадала… Эта пленка, которую записали благодаря тебе, спасла от тюрьмы их обоих. Глебовы должны нам гораздо больше. Им до конца жизни не рассчитаться…
Она ворчала и ворчала, не в силах справиться со своей ревностью, завистью и злостью.
– Печаль будет длиться вечно… – вздохнул художник.
Венера переливалась зеленым на темной чаше неба. Где-то неподалеку скользил мрачный Сатурн. И таился в ледяном мраке призрак Прозерпины…
Стихотворение называется «В зазеркалье». Под «красоткой» подразумевается богиня любви Афродита. Это следует из пояснений автора и опущенного здесь эпиграфа к стихотворению – из Горация.
О связанной с этим детективной истории читайте в романе Н. Солнцевой «Магия венецианского стекла».
Гиацинт – драгоценный камень красного, желтого или оранжевого цвета.
Volto – нейтральная маска, копирующая классическую форму человеческого лица.
О связанной с этим детективной истории читайте в романе Н. Солнцевой «Золотой идол Огнебога».
К. Сомов. «Арлекин». 1921 г. Русский музей, Санкт-Петербург.
Леон Бакст – настоящая фамилия Розенберг (1866—1924). Российский художник, иллюстратор, мастер станковой живописи и театральной графики, автор ярких костюмов и декораций для дягилевских «Русских сезонов».
Селадон – дамский угодник, волокита.
Пленэр – природная среда, одновременно как место и объект творчества живописца.
Прозерпина – латинское имя Персефоны, богини плодородия и подземного царства, супруги Аида.
Закомара – в русской архитектуре полукруглое или килевидное завершение части наружной стены здания.
Сатурн – древнейшее божество, которое отождествляли с Хроносом (Кроносом), – неумолимое время, поглощающее то, что породило.
