– Ловко ты разыгрывала депрессию, даже меня провела, – сказала Кристина. – Тебе, милая, место на подмостках сцены. Видимо, ты и готовилась пойти в артистки: училась игре на гитаре, пела, легко обманывала людей, покоряя их искренностью и непосредственностью. И последнее. Когда Леля рассказала о твоих подвигах в подвале, я задумалась: так мужественно вести себя, иметь храбрость выстрелить в преступников, но после всего, когда находилась вне опасности, впала в депрессию как слабый человек? Мысль мелькнула и ушла. Позже я снова вспомнила показания Лели. Во-первых, Ева неплохо управилась с оружием, когда снимала его с предохранителя. Девочке она объяснила: в кино видела…
– Кино и ствол в руке – две большие разницы, – заметил Зураб.
– Вот именно, – подхватила Кристина. – Во-вторых, ты утверждала, будто не помнила, как выстрелила в главаря второй раз, а Леля рассказала, восхищаясь тобой, как ты хладнокровно обыскала Эдгара и взяла у него мобилу. Несостыковка. Человек, не запомнивший второго своего выстрела, по идее находился в шоке. Куда там ему обыскивать труп! У него одна задача на биологическом уровне: спастись, бежать. Но трубка тебе позарез нужна была, чтоб стереть свои данные. И ты отдала мне трубку Эдгара чистой. Но мы запросили распечатку звонков. За два месяца до похищения он постоянно звонил тебе, а ты ему. Кажется, у нас все.
– Не все, – сказал Тимофей. – Вы, Даниил Олегович, собирались сегодня отвезти жену в профилакторий? Мы действительно нагрянули вовремя, потому что, если б не успели, Еву больше не увидели бы. Она уехала б за границу, туда, где ее денежки. Так что паспорта у нее, она их захватила в тот же день, когда похитила саму себя.
Даниил Олегович был раздавлен, убит, не смел поднять головы, чтоб посмотреть в глаза детям, бывшей жене, Мокрицкой с Зурабом и Тимофеем. Стыдно, развели Даниила Олеговича, как последнего дурака. А ведь его предостерегали: погулял с девочкой и угомонись, не стоит жениться на ней, рвать с семьей. То ли люди видели больше, то ли им подсказывала логика, что союз хорошенькой куколки с папашей, не отличающимся выдающимися способностями, а заурядным во всех отношениях, не может быть прочным и честным. Но он не слышал голоса разума, его заклинило. Да и как бы он распознал хитрость, коварство и подлость в Еве? Она казалась подарком судьбы, искренней и чистой, он любил ее…
Тем временем Зураб достал наручники:
– Извини, Ева, браслетики не золотые, привыкай к таким.
Эх, как она подхватилась и ринулась за дверь – как метеор!
– Тима, Зураб!.. – Кристина осеклась, так как они сообразили без нее, рванули за ней.
– Догонят? – забеспокоился Роман.
– Будьте спокойны, догонят, – ответила Кристина. – Извините, Даниил Олегович, вам, конечно, сейчас тяжело… А нам пора.
Он достал из кейса обгоревшую записную книжку, протянул ей:
– Это Ева забрала у Эдгара, потом хотела сжечь. Я листал… ничего там нет такого, что следовало бы сжечь.
Кристина быстро пролистнула страницы, вдруг показала раскрытую книжку:
– Лист вырван. Думаю, Ева уничтожила компромат на себя. Спасибо, Даниил Олегович, хотя это уже неважно, но к делу приобщим.
– Кристина! – заглянул в гостиную Тимофей. – Поехали?
– Поймали беглянку? – осведомилась Виктория Яковлевна.
– А как же! – хмыкнул Тимофей.
– До свидания, – попрощалась со всеми Кристина.
Через раскрытое окно некоторое время слышались шаги, голоса, хлопки дверей авто, рев моторов и… тишина. Тишина наступила адская, потому что мучительная для Даниила Олеговича, словно его душу пытали раскаленным железом, распинали и топили. Хотя еще не было произнесено ни слова упрека или триумфа, мол, так тебе и надо, – внутренне он готовился к отпору. Они же не удержатся и упрекнут, будут злорадствовать, осмеют его. От этих мыслей, больно бьющих в грудь, Даниил Олегович заводился и злился. Злился на семейство, которое оказалось правым; злился на друзей-приятелей, которых он бросил, не желая слушать нравоучения; злился на подлую дрянь Еву, на лицемерку и негодяйку, обманувшую его и всех, предавшую непритворные чувства, убийцу! Интересно, что она задумала с мужем сделать? Тоже убить?
Ему поплохело от слова «убить» применительно к самому себе, Даниил Олегович поднял голову и… увидел гордую, неприступную, с каменным лицом жену. То есть бывшую жену, собственно, у него теперь две бывших. И так его задел скорбный взгляд Виктоши, что Даниил Олегович бросил презрительно и гневно:
– Ну, давай, давай, празднуй на моем бесчестье, как хотела.
Без слов она поднялась и направилась к выходу, за ней кинулась Лелька, встал с места и Роман.
– Скажите, пожалуйста! – ерничал Даниил Олегович, наблюдая, как они гуськом потянулись к выходу. – Уходят! И что, рта не раскроете, не выплюнете накопившийся яд прямо мне в рожу? Что, правда?
Они вышли, а Даниила Олеговича потянуло покуражиться, показать им, что для него случай с Евой всего-то маленькая неприятность, которую пережить запросто. Он и помчался за ними, вопя на всю улицу:
– А я был счастлив! Понятно? Думаете, вы самые умные, а я дурак, да? Попался, да? А может, я намеренно обманывался, потому что хотел бешеной страсти! Меня все устраивало, обман тоже.
Мама с сыном и дочерью застряли у ворот, обернулись и смотрели на папу, который ходил по двору, насупившись и рыча, как три вепря. На последнюю фразу Даниилу Олеговичу не хватило сил, он произнес ее, задыхаясь от нехватки воздуха:
– Если б не эта крокодилица, никто ни о чем не догадался бы. У нее в голове не человеческие мозги, а вычислительный центр…
– И тогда посадили б меня, – перебил отца Роман. – Тебя устроил бы такой вариант?
– Его устроил бы, – сказала Виктория Яковлевна. – Он бы бегал по городу, рассказывая, какой у него вырос негодяй сын, а сам Даниил Олегович святоша. Знаешь, Нил, ты заслуживаешь Евы, мне тебя не жаль.
– А я не нуждаюсь в жалости! – раздался вопль оскорбленного достоинства.
Но Виктоша выскочила на улицу, за ней Лелька, кинув отцу:
– Папа, ты очень глупый человек.
И наконец сын:
– А мне тебя жаль…
Внезапно Даниил Олегович потерял способность стоять, ноги его не удержали. В груди разлилось тепло, пронеслось по плечам, скользнуло по рукам, поднялось к голове. Он не чувствовал удара о землю, хотя понял, что падает. Неожиданно полегчало тело, ему показалось, будто он отделился от земли, реально приподнялся, завис в воздухе. И пропали все-все эмоции! Без них как-то легче жить, честно.
Инфаркт. Ну, что ж, бывает, и эта напасть подкарауливает людей да бьет в самый неподходящий момент. Главное, вовремя оказать помощь, Даниилу Олеговичу ее оказали, «скорую» вызвал сын.
В тот же день по горячим следам Кристина допрашивала Еву, не заметив внешних изменений в задержанной ни грамма. Перед ней сидела скромная милая женщина, молодая и хорошенькая, с открытым взглядом чистых глаз. Но, но, но! Когда она открывала ротик, то одновременно открывалась сама:
– Чего вытаращилась? Считаешь себя сверхумной?
– Это так и есть, – провокационно усмехнулась Кристина. – Чтоб одна змея не почуяла шкурой другую змею – исключено.
– Господи, боже мой! – закатила к потолку глазки Ева. – До чего вы все любите величие, свое, разумеется. И карабкаетесь, карабкаетесь за величием… А потом вам по морде – бах! И вы катитесь вниз по крутому спуску.
– По-моему, ты себя имеешь в виду, – заметила Кристина. – Скатилась ведь ты. И теперь очень долго не будешь иметь возможности карабкаться вверх.
– Ну и отсижу, пф! Зато выйду богатой и свободной. Денег Нилу все равно не видать, хоть он в лепешку разобьется. Вы же не повезете меня в Лихтенштейн? – И хихикнула.
Кристина переглянулась с Тимофеем, который находился здесь же, но не встревал в разговор. Молодой человек лишь развел руками, не имея в арсенале слов, способных выразить, что это за существо сидит на стуле и ни фига не боится.
– Ну, сейчас речь не о деньгах Даниила Олеговича, а о твоем участии в организации преступной группировки, – сказала Кристина. – Итак, двое из группы, а именно Семен и Валентин, не знали о твоем участии, так?
– Какое участие? О чем вы? Я жертва. Предупреждаю: никаких бумажек без адвоката не подпишу.
– Ты, наверное, не поняла, – вступил в диалог Тимофей. – У нас серьезные улики против тебя, прямые, не косвенные, так что от твоей подписи ничего не зависит.
– В таком случае, чего пристали ко мне?
Так и не сдвинули Еву. Когда ее увели, Тимофей выпятил губу:
– Вот это стерва! Всем стервам стерва.
– Извлекай урок, – сказала Кристина. – К выбору подруги и спутницы жизни надо относиться рационально, не поддаваясь обманчивым чувствам. Иначе тебя обдерут как липку.
– Мне обдирание не грозит, у меня же нет глубоких карманов, набитых бабками.
– Как сказать. У всякого человека есть что взять.
Тимофей оседлал стул, на котором до этого сидела Ева:
