На темной воде плясали цветные блики от огней набережной, пахло водорослями и сладкими ночными цветами. Хорошее оформление, конечно, великое дело в лирических историях. Но как ужасна освещенная сцена, если на не нет актеров, способных сыграть хороший спектакль…
— Ненавижу пустыню… — неожиданно для себя сказала Лара. Раскаленный песок, от которого нет спасения… Наверняка, я не смогла почувствовать что-нибудь кроме отвращения среди бескрайнего мертвого, палящего жаром песка. Это я о фильме «Английский пациент». Желтое мертвое, перетекающее волнами пространство конечно, здорово выглядит на пленке, стильно и, вроде, не слащаво. Пустота и безжизненность окружения подчеркивают внутренний накал чувств. А вот если люди испытывают друг к другу те же чувства под пальмами у кромки лазурного прибоя — слащаво, банально. Я — заурядная бюргерша. Обожаю пальмы и кромку прибоя.
— Мне довелось видеть пустыню лишь с самолета, когда летел в Каир… Сид достал из петлицы смокинга красную розу и задумчиво покрутил её. Может, это и пошло, но этот цветок нравится мне больше. Больше всех песков в мире. Он похож на Софи… Думаю, что я нашел клад, Лара. Только, к несчастью, не для себя. Не может же Сидней Кларк стать родней графини и президента Фаруха?!
— Все возможно… Я уверена — все. Любовь — могучее оружие, я не сумела им воспользоваться. И не смогла исправить ошибку… Но мы пришли. Вон и мой домик — уютный и тихий. Лишь в холле горит свет.
Свернув на аллею, ведущую к отелю, Сид остановился.
— Завтра я уеду. Спасибо за чудесный вечер.
— Вы заказали шикарный ужин и не позволили мне оплатить свою долю в счете. Можно было бы ограничиться баром на пляже. Непозволительная расточительность.
— Расточительность — не что иное, как умение доставлять себе удовольвствие. Так утверждает Арчи, оправдывая свое безденежье. Но я с ним согласен. Разве вы одели бы столь восхитительное платье в пляжный бар? А мой вечерний костюм? Не смейтесь — он взят на прокат. Тоже из опыта Арчи. И потом, когда ещё я смогу повести даму в такой ресторан? Возможно — никогда. Не вспоминать же мне, краснея от стыда, как я взял деньги у приглашенной на ужин очаровательной женщины?
— Спасибо, Сидней… Мне тоже почему-то кажется, что этот вечер я буду вспоминать довольно часто. Прощай. Будешь в Москве — непременно заходи в гости и передай привет мистеру Гудвину. — Вместо того, чтобы протянуть руку, Лара положила руки на плечи Сида и поцеловала его в щеку. — Завидую Софи.
В это мгновение некто огромный, хрустя ветками, выскочил из-за подстриженного кустарника и сбил Сида с ног. Лара тихо взвизгнула, отпрянув в сторону. Резко вскочив, Сид ударил в колени нападавшего, повалил его и двинул в челюсть. Тут же из темноты появились двое крепких парней в летних костюмах и предъявили жетоны:
— Охрана курорта. Нужна помощь, синьора?
— На нас напал какой-то человек… — Лара смотрела на поднимающегося с дорожки мужчину. А он на нее, так, словно увидел привидение.
— Здравствуй, Лара, — сказал Пламен по-русски.
— Ты?! — Она попятилась, качая головой. — Не может быть…
Секьюрити сориентировались:
— Выходит, мы здесь лишние?
— Да, да. Это мой друг…
Охранники исчезли. Трое молча стояли на освещенной голубоватыми фонарями дорожке.
— Сидней, это Пламен Бончев. Тот самый, — наконец сказала Лара и обратилась к Пламену. — Сидней — друг мистера Гудвина, того, что отдыхал тогда в Крыму.
— Черт! Дерешься ты здорово! — Пламен легонько толкнул парня.
— Простите… Я думал… Меня вы тоже не плохо приложили. И без всякого повода.
— Ты приставал к даме…
— Перестаньте… Поднимемся ко мне и выпьем кофе. Ведь нам надо поговорить, да? — Предложила Лара.
— Не думаю, что удобно ночью посещать номер одинокой леди двум столь драчливым кавалерам, — возразил Пламен. — Я знаю здесь маленькое ночное кафе. Абсолютно пустое.
— Согласна. — Лара посмотрела на Сида. — Идем?
— Думаю, вам надо побеседовать, а мы с вами, Лара, почти простились. Завтра я уезжаю. Если возникнут проблемы — комната 27, отель «Сирена». Приятно было познакомиться, синьор Бончев. Желаю удачи, господа. Откланявшись, Сид быстро зашагал вниз к озеру.
— Ну что… составишь мне компанию? — Пламен тревожно взглянул на Лару.
Она легко содрогнулась и вдруг стала опускаться, держась за живот… Да она хохотала! Согнувшись, прижав ладони к животу, Лара смеялась, содрогаясь всем телом. Потом села на каменный бордюр, поджала колени и спрятала в них лицо. Смех прекратился, она тихо всхлипывала.
В кафе она сразу же юркнула в туалетную комнату и долго плескала в лицо холодной водой, потом смочила носовой платок и приложила ко лбу. Мысли яснее не стали. Так бывает во сне: изо всех сил мучительно страшишься понять нечто — нечто очень простое, необходимое, важное. И не можешь.
— Извини, я напугал тебя. — Встревоженный Пламен ждал её за столиком. Перед ним матово запотели два высоких бокала с крюшоном и дымились чашечки «капуччино».
— Все в порядке. Не могу привыкнуть к чудесным случайностям. Хотя именно эту ждала всегда. Даже в московском метро заглядывала в лица кудрявых брюнетов.
— Это не случайность, Лара. Я узнал, что ты была в Милане, но опоздал. Некто Бонован предположил, что ты могла отправиться в эти места, и я рискнул.
— Случайность… Нет — куча случайностей! Я ведь и сама не понимала, зачем приехала сюда. Ты мог не найти меня.
— Должен был. Давно должен был. — Он опустил глаза и мучительно поморщился. — Не хочешь ударить меня? Ну, тогда обругай, прокляни.
— Поздно. У меня уже и зла нет. — И в самом деле, справившись с волнением неожиданной встречи, Лара смотрела на него холодно и отстраненно.
— Ты вправе ненавидеть меня, вправе презирать все, но ты должна знать, почему я не разыскал тебя в то лето.
— Я и тогда знала. Увлекся другой — это вполне нормально.
— Пожалуйста, не перебивай меня… То, что произошло с нами в Крыму, оказалось серьезнее, чем я думал… Да, вокруг было полно прехорошеньких малышек. Но я тосковал о тебе. Не сильно, не до смерти, не так, чтобы бросить все к черту и рвануть в Москву правдами и неправдами… Думал: вот отработаю договор, получу деньги — и махну. Намечал встречу на осень… И тут… тут ты сказала, что беременна… И что у тебя трудности. Я понял медлить нельзя и с трудом оформил себе поездку в СССР. Можешь не верить, но на следующий день меня арестовали. Они уже давно следили за мной, и в Москву, конечно, не выпустили бы, но приглядывались, выявляя связи. Знаешь, в чем обвинили меня? — Пламен хмыкнул. — В шпионаже. Ведь у меня были контакты с иностранцами, а некий американец усиленно предлагал контракт в его рекламной фирме. Он оказался цэрэушником. И вроде, как они якобы установили, хотел завербовать меня. Но не успел. Все это раскручивали целых пять месяцев. Когда меня отпустили за недостаточностью улик, я сразу рванулся звонить тебе. Твоя мама сказала, чтобы я навсегда забыл этот телефон, что ты вышла замуж за знаменитого шахматиста и очень счастлива…До меня тогда дошло. Тот парень ещё в лагере увивался возле тебя.
— Господи…Мама ничего не сказала мне!
— Не вини её. Какой я был бы парой для дочери русского министра? Ведь меня все ещё держали под подозрением. Перекрыли выезды за рубеж… Это был тяжелый период… Я стал бороться, за меня вступились правозащитники, начался скандал в прессе… Когда я заявил, что вынужден эмигрировать, меня отпустили в Америку… Но было уже поздно. Нашему ребенку к тому времени исполнилось уже пять лет.
— Ребенка не было… — Лара перевернула на блюдце чашечку с кофейной гущей. — У меня был стресс… Я сильно тосковала. Замуж вышла, как во сне. В больницу попала прямо из ресторана, где устраивали банкет… Врачи засуетились — в фате, в кружевах, на носилках… Ребенка сохранить не удалось. Это была пятимесячная девочка… — Она с усилием взяла себя в руки, отгоняя подступившие слезы. — Потом было много всего. Сейчас у меня растет Маша — она уже окончила первый класс.
— Выходит, ты все же сумела устроить свою жизнь… — Пламен вздохнул. — Слава Богу, стало легче… Все эти годы я жил с ужасной тяжестью на душе… Но не хотел беспокоить тебя, ворошить прошлое… Ты очень красива, Лара. Ты превратилась в восхитительную женщину. Я рад, что у тебя хорошая семья.
Она усмехнулась:
— Помнишь, у Пушкина стихи, обращенные к няне: «Выпьем, дряхлая старушка…»? Так вот — Арине Родионовне было сорок два. Как мне… А ты все же стал знаменит?
— Стал. И знаменит, и богат, и свободен. Но вот со счастьем — не вышло. Конечно, было всякое. — Он улыбнулся. — Покуролесил. Но горя было больше… Я женился в тридцать пять. Клара напоминала мне тебя. Нежный, прекрасный цветок… У неё было слабое сердце…
— Не удалось вылечить?
