— Не удалось вылечить?
— Я потерял жену и неродившегося ребенка… Странно, словно прошел по той же тропинке испытаний вслед за тобой… Выходит, я потерял двоих детишек… Больше у меня не было. Печальный день. Вернее, ночь… Пожалуй, я выпью что-нибудь покрепче.
— Мне очень жаль… — Лара покрыла своей ладонью его смуглую руку и заглянула в глаза. — Мы оба — не слишком удачливы в этой жизни. Хотя, кажется, имели все, чтобы быть счастливыми. Странно… Ты встречался со Снежиной?
— Очень давно. Она бросила сцену, стала графиней и вполне благополучна. У неё дочь и сын…
— Я знаю. Сидней недавно навестил их. И ещё ту русскую девушку, что пела в ансамбле. Теперь она поет в церковном хоре.
— Анжела, кажется? Удивительно…Такая была отчаянная крошка. Помню, как отбивал её от поклонников.
— Теперь она не окружена роскошью и вниманием мужчин. Живет со старенькой мамой. Одевается в темное. Сидней даже не решился подарить ей яркий шарф от Версаче, который передал Арчи… — Лара перевернула чашку, вглядываясь в рисунок на донышке.
— Ты умеешь гадать? — Пламен перевернул и свою чашку.
— Эй, не правильно, надо от себя.
Он перевернул вокруг оси блюдце.
— Теперь так?
— Хитрый.
— Ну и что там у тебя?
— Вполне реалистическая картинка. Дорога. Смотри — общее темное поле разделено белой полосой. — Объяснила Лара.
— А что за точка посередине?
— Это я. Одинокая понурая фигура.
— Слишком большая и толстая. Похоже на целую компанию. А что у меня ны донышке? — Он удивленно присмотрелся. — Кажется, Эрнст Хемингуэй. Борода, мужественное лицо… Понял! Я же снимал рекламную серию к парфюмерии «Прощай, оружие»!
— Ты живешь в Америке?
— Теперь в Милане. Мы с Кларой сбежали сюда от нью-йоркского смога. И ещё потому, что мне предложили хорошую работу. У меня своя студия, дом… Только в нем немного… Немного чересчур свободно. Хочу купить квартиру в Милане.
— Обожаю этот город… Так её звали Клара?
— Да. Почти совпадение. — Пламен поспешил переменить тему. А где ты живешь?
— В хорошем старом районе, в центре Москвы. И вообще, у меня вполне устроенная жизнь… Завтра уеду домой.
— Позволь отвезти тебя? Мой автомобильчик прямо как самолет.
— Позволяю… — Ларе все время казалось, что они говорят не о том, упорно избегая главного, важного. Возможно, это последняя встреча, и сколько раз потом, вспоминая разговор, она будет укорять себя за то, что не сказала самого нужного.
Пламен думал о том же. Отлично, что у Лары хороший муж, дочь, дай Бог ей счастья… Именно об этом он и молил всегда высшие силы… Но это не вся правда. Не вся.
— Лара, ты помнишь наряд рабыни?
Она с усмешкой кивнула: — Я все помню.
— Я тоже…Ну, например, как нас схватили бандиты в ресторане.
— А как ты вытащил меня из объятий «султана»? Кстати, он стал премьер-министром Фаруха и предполагает, что является отцом дочери Снежины.
— Вот это да! А я и не заметил, что у них было нечто этакое.
— Я тоже… Я вообще ничего не замечала, кроме тебя, кроме своей влюбленности… Боже, до чего же я была счастлива!.. Но как быстро прошло все…И каким призрачным оказалось счастье.
— Быстро… Жизнь прокатила, грохоча вагонами, словно скорый поезд, я остался на перроне, так и не решившись впрыгнуть в вагон… Черт! Я должен, должен был разыскать тебя! Убрать с дороги этого шахматиста, пусть он хоть трижды знаменит и заботлив. Ты не можешь любить его!
— Мы давно развелись с Зиновием. Он, кажется, живет в Израиле. Моя дочь от другого мужа…
— Ну и что?! Да какая разница! Я не должен был отдавать тебя другому… Вцепиться в поручни несущегося состава и карабкаться на лязгающие ступеньки… До крови, до разрыва сердца!
— Может, и мне следовало сделать попытку забыть обиду, найти тебя и узнать о случившемся… Как много ошибок мне бы удалось избежать.
— Эх, если б можно было начать все сначала! Частенько я уничтожаю негативы, рву распечатки и начинаю все заново… А вот с собственной судьбой деликатничаю, позволяя ей растоптать себя…
— Прекрати. Ты молод, ты признанный мастер. Поезд ещё не промчался. Есть шанс вскочить в последний вагон.
Глаза Пламена блеснули огнем и погасли.
— Невозможно… Разве ты не поняла — я снова прыгнул мимо. Моя удача это ты. Мне никогда не угнаться за ней…
Лара проспала всего два часа — в восемь утра под её окнами сигналил автомобиль. Она выглянула: у желтого «порше» стоял Пламен, а рядом с ним Сид. Накинув халат, Лара сбежала в холл.
— Доброе утро. Прими поскорее душ, мы едем. — Объявил бодрый и по-прежнему веселый Пламен. Когда они расставались, он был мрачнее тучи.
— Куда? Мы договорились выехать через два часа, чтобы успеть к московскому рейсу.
— Все объясню по пути. Надо подбросить парня.
Лара беспорядочно засунула в чемодан вещи и быстро оделась. В дверь тихо постучали:
— К тебе можно? — На пороге стояла одетая в вечернее платье Рона. Сейчас возвращалась со свидания и увидела в холле двух потрясающих джентльменов. Они к тебе! Поздравляю, — вот это темп!
— Сама удивляюсь. — Лара кивнула на чемодан. — Мы уезжаем. Счастливого отдыха, дорогая.
В машине Сид молчал. В отличие от Пламена он выглядел сонным и мрачным. Курорт остался позади, шоссе поднялось на холм, откуда открывался вид на синее озеро и дремлющие в густой зелени особняки. Солнце уже поднялось, но повсюду ещё блестела роса — алмазная россыпь, украсившая праздничный убор земли.
— Чудесные здесь все же места, — вздохнула Лара. — Интересно, чей указующий перст послал меня сюда, и кто из высших затейников организовал нашу встречу?
— Серж Бонован, — в один голос откликнулись мужчины.
— Пока его не канонизируют в святые, я поставлю свечу Деве Марии. В Домском соборе. Ради таких редких праздников, таких ослепительных вспышек и крутится лента серенького, вроде как бы бессмысленного бытия.
— Меня тоже преследует странное чувство — будто происходит что-то очень важное, — сказал Сид. — Мне не удалось уснуть, и когда я увидел Пламена, то почувствовал облегчение… Понимаете? Ну не должны мы были расстаться просто так! Не может быть у длинной, запутанной истории простенький конец.
— И я подумал то же! Вскочил, схватился за голову: нельзя же так! Съездил вчера парню в ухо, получил от него зуботычину и гуд бай! Он родился и вырос за те годы, пока мы медленно шли навстречу друг другу. Мы все-таки шли, Лара! Мы поняли, что больше тянуть нельзя.
— Это ты понял, а я слепо неслась куда-то на привязи у интуиции. Она волокла меня, словно хозяйка за ошейник упирающуюся собачонку… Отлично, что ты прихватил Сиднея. Мы успеем посидеть в ресторанчике. Или…
— Именно. Или, — согласно кивнул Пламен. — Все уже решено, синьора Решетова. Позвольте вашей интуиции и дальше волочить вас за ошейник. Только теперь поводок из рук этой не очень надежной дамы перехватил я.
В открытые окна салона врывались потоки воздуха, взлохмачивая волосы, овевая упругой волной лица, надувая парусом рубашку Пламена и взметая флагом лазурный шарф Лары. У всех троих было такое выражение лица и такой вид, словно они спрыгнули с парашютами и теперь летели навстречу земле. Чудесной, загадочной, полной открытий — той, на которую они ещё не ступали.
Анжела хворала. Через неделю после Пасхи она почувствовала себя слабой, разбитой, отлеживалась, пила корвалол, слушая музыку. А потом потеряла сознание. Врачи в местной больнице промыкались десять дней, собирая анализы, делая снимки. При этом значительно переглядывались и обменивались латинскими терминами. Больную показали прибывшему на консультацию из Краснодара профессору. У того, кажется, мнение сложилось определенное, и он поделился им с матерью больной, поскольку других близких у неё не было.
Анжелу выписали. Марья Андреевна сходила в церковь, заказав службу за здравие дочери и расставив свечи всем святым угодникам, в том числе и целителю Пантелеймону. После проделала дальнюю поездку в селенье к знахарке и вернулась с мешочками трав, из которых аккуратно готовила настои.
Июль подходил к концу, стояла страшная жара, в открытые окна влетали огромные зеленые мухи. Анжела лежала на высоких подушках и смотрела на бледное, словно выгоревшее, море, высоко поднимавшееся к горизонту. Слушала Рахманинова и Толкунову, вперемешку. А ещё — мечтала. Думала о том, как здорово спуститься на пляж, тайный, дикий, где частенько за валунами обнимались они с Сашкой, разбежаться, разбрызгивая ногами прохладную упругую воду, и кинуться в неё грудью… Плыть, плыть, плыть, чувствуя, как возвращаются силы, как легко дышит грудь… Плыть к диску заходящего солнца и раствориться в нем… А ещё она вспоминала о писателе Александре Грине, придумавшем чудесную сказку про Алые паруса. Он тоже лежал у окна, одинокий, больной, да к тому же и бедный. Глядел на море и сочинял про дальние края и увлекательные приключения. Жила на берегу моря странная девочка. Все время глядела в море и ждала, что явиться за ней шхуна под Алыми парусами. Сойдет на берег прекрасный юноша, протянет руку, узнав в толпе, и скажет: — Я искал тебя, Ассоль.
