Он и действительно соскользнул со скамьи, прижался щекой к моим коленям, стал просить:
— Уедем, Ирина, нам здесь нельзя оставаться и дня. Неужели ты хочешь, чтобы тебя арестовали, судили…
— Зачем вы пытаетесь запугать меня? — презрительно перебила я, отталкивая его. — И сядьте. У нас с вами слишком серьезный разговор, чтобы пускаться на мелкий обман, запугивание, шантаж.
— Ну, если хочешь правды, — сказал он с угрозой, поднимаясь с колен, — то получи ее: или ты уедешь со мной, или… В общем, другому ты не достанешься.
От этих его слов мороз пронизал меня до костей. Я не сразу набралась сил ответить так, чтобы мой голос не дрожал…
— Вы знаете меня не первый день, — сказала я. — Неужели вы считаете меня трусихой? Если хотите знать, то я не очень боюсь смерти. За последние годы я так мало видела хорошего, что иногда думала: смерть — это еще не самое худшее. Так что смертью вы меня не пугайте. Гораздо страшней был бы для меня позор суда и тюрьмы, но и его я не боюсь. Меня судить не за что. Также нечего вам сорок раз повторять мне, что я могу вас предать. Если вы этого боитесь, то вам проще всего сбежать от меня подальше. Я никогда не предполагала, что вы такой трус.
Увлекшись своей импровизацией, я не щадила его, чувствуя свою власть над этим человеком. Но зарываться было опасно, следовало чем-то успокоить его.
— Подумайте серьезно, — сказала я, — к кому бы я пошла с доносом на вас? Уж не к Карачарову ли, который так жестоко меня обманул? Или к его товарищам, которые арестовали бы моего отца, если бы он не умер? Да и что я могла бы им сказать о вас? Разве только эту сказку о червонцах, которую вы мне рассказали? Так они бы только посмеялись надо мной.
— Это не сказка! — хмуро сказал Арканов.
— Пусть будет не сказка, мне все равно. Дело не в ней. Вот чему я безусловно верю, так это вашей любви, и ради нее я вам скажу тоже правду. До того несчастья, которое случилось с нашей семьей, я всей душой ненавидела вас за то, что вы самым наглым образом пытались купить меня у моих родных. Теперь же, оставшись одна во всем мире, униженная, презираемая всеми, я невольно забыла эту ненависть, видя, что только вы не бросили меня в несчастье и заботитесь обо мне.
Тут мне пришлось прервать свой монолог, потому что Арканов, кажется, вообразил, что я собираюсь признаться ему в любви, и мне надо было очень решительно обороняться.
— Уходите! — сказала я, сердито отталкивая его. — Уходите, раз не можете понять настоящих человеческих отношений. Своими дикими выходками вы, наверное, затушите тот слабый огонек симпатии, который теплится в моей душе. Вы же знаете, я не выношу принуждения.
— Не сердись, не буду, — невнятно сказал он, грея дыханием и целуя по одному мои замерзшие пальцы. — Если бы я мог тебе доверять!.. — со стоном вырвалось у него. — Но не могу! И берегись, если ты…
— Опять! — воскликнула я с отчаянием. — Знаете что, Иван Семенович, у вас, наверное, есть с собой оружие? Нас никто не видит. Так давайте, убейте меня, если вы так опасаетесь, что я вас выдам, и дело с концом. А то мне уже надоело слушать одно и то же. Всему есть предел. Только зверь может так мучить и без того убитую горем девушку. Это нечестно и неумно. Вы только отталкиваете меня этим.
— А ты могла бы когда-нибудь полюбить меня? — спросил он.
— Как знать, — вздохнула я, с трудом избегая его рук. — Может быть, если бы вы не мучили меня, не пугали и не приставали со своими медвежьими ласками. Но даже и теперь, оттого что я так одинока, я чувствую, что вы для меня не совсем чужой.
Тут уж мне пришлось напрячь все свои силы, отталкивая его разгоряченное лицо.
— Поцелуй меня хоть один раз, — умолял он, обдавая меня жарким дыханием, — я буду рабом твоим.
— Не нужно мне ни рабов, ни господ! — крикнула я, вырвавшись и отбежав в сторону. — Мне холодно и пора домой. Можете меня не провожать, но все же хоть издали присмотрите, чтобы меня не обидели.
— Мы еще встретимся, — сказал он как будто с угрозой.
— Но только, ради бога, не так ужасно, как сегодня, — сказала я.
Глава тридцать четвертая
ПОКА ВПУСТУЮ
— Вы не думаете, что он послушается ваших уговоров, оставит вас в покое и уедет? — спросил я Ирину, когда она рассказала мне о встрече с Аркановым.
Она отрицательно покачала головой.
— Вы его не знаете. Он жизни не пожалеет, только бы добиться своего. И никуда не уедет, пока будет иметь хоть малейшую надежду, что я соглашусь ехать с ним. Он ни за что не отступит… и я тоже! Тут с обеих сторон многое поставлено на карту. Я уверена, что благополучно мы не разойдемся, кто-то должен будет пострадать… только очень не хотелось бы, чтобы это была я. Все-таки страшно хочется жить. Ведь я еще, можно сказать, и не жила. Но пока я боюсь и мечтать о настоящей жизни. Ведь если Арканов останется на свободе, разве это будет жизнь? В одном я ему верю — он меня может убить.
— Мы примем все меры, чтобы вас не коснулась опасность, — заверил я Ирину.
— Какие там меры? — усмехнулась она. — Конечно, я вам очень благодарна. Вчера ваш товарищ подоспел в самый опасный момент, но не может же он ходить всюду за мной по пятам, и, вообще, много ли Арканову нужно времени для внезапного удара ножом? Кто тут успеет удержать его руку?
— Если вы опасаетесь…
— Нет, я говорю это не к тому, чтобы отказаться от нашего плана. Наоборот, я считаю, что начало положено удачно. Кажется, я нашла верный тон. Только это ужасно противно.
Рассказ Арканова о его прошлом, переданный Ириной, навел меня на размышления. Конечно, его уверения, что он все еще живет только на «папашино наследство», были, на мой взгляд, чистейшим враньем, но упоминание о воспитавшей его бабке косвенно подтвердило, что Арканов и Король-Литвинов — одно и то же лицо. Ведь и Литвинова воспитывала бабка, которую он потом проиграл и убил.
Я представил себе молодого бездельника, воспитанного злой и жадной старухой, задумавшей выкрасть спрятанные сыном деньги. С помощью бабки внучек находит эти деньги, но забирает их себе и убегает из семьи. Необходимость как-то реализовать украденное золото сблизила его с уголовным миром, а когда деньги оказались прокученными, то ему и в голову не пришло заняться честным трудом, раз есть другие, более близкие для него способы добывать себе на жизнь.
Он стал вором, взломщиком, аферистом, постоянно совершенствовал свои «таланты». Попадая в тюрьмы или лагеря, он встречал там немало главарей разных шаек, «воров в законе», перед которыми лебезила и трепетала вся воровская братия. Желая встать с ними на одну доску, он совершал одно дерзкое преступление за другим и наконец, чтобы приобрести известную репутацию в преступном мире, проиграл в карты и затем зверски убил своих родных.
Заинтересовал меня и брошенный Аркановым намек, что он увезет Ирину в какой-то райский уголок на берегу моря, где многие знают русский язык. Уж не собирался ли он уехать с нею за границу? Если так, то у него, видимо, есть какие-то связи за рубежом. Но возможно, что Арканов просто врал, обольщая Ирину на свой довольно неуклюжий лад.
Чтобы проверить правильность этой версии, я попросил Ирину задать Арканову при встрече несколько наводящих вопросов. Она выполнила мою просьбу, но Арканов был хитер и осторожен. Он твердо стоял на своем, уверяя, что всегда сторонился преступного мира, никогда не ездил дальше наших границ и был бы примерным гражданином, если бы не «проклятое золото», которое избавляет его от необходимости работать. Однако ради Ирины он обещал изменить свою жизнь и взяться за работу, уверяя, что уже начал писать какую-то монографию, которая доставит ему славу и деньги.
Ирина говорила, что Арканов начал верить ее словам, будто она видит в нем своего друга и защитника и собирается уехать весной, по окончании института, если не вместе, то одновременно с ним. Все с большим трудом ей приходилось удерживать его на почтительном расстоянии. Спасало ее то, что встречи их стали очень кратковременными из-за наступивших морозов. Арканов настаивал на встрече не на улице, а где-то у него, но Ирина наотрез отказывалась. Арканов умолял ее не дожидаться весны, а ехать немедленно, обещая создать сказочную жизнь.
— О какой сказочной жизни говорите вы, — смеялась она, — когда вынуждены опасаться каждого милиционера?
— Это только из-за вас я терплю такое положение, — злился он. — Если бы не моя любовь, не потребность видеть вас, то я давно бы жил припеваючи где-нибудь а юге, а не ютился здесь, черт знает в каких условиях, боясь, что того и гляди получится какая-нибудь неприятность.
Однако в целом дела наши шли неважно, и Ирина начинала волноваться.
— Я боюсь, — говорила она, — что вам надоест возиться с Аркановым, и вы бросите меня ему на растерзание.
Я уверял, что этого не может случиться, и всячески старался ее успокоить. И вот тут наши беседы часто выходили далеко за рамки связывавшего нас дела. В словах Ирины постепенно начинали проскальзывать дружеские нотки, да и я уже не придерживался в разговорах с ней сухого официального тона. Прекрасная душа умной, серьезной девушки открывалась передо мной.
