— На спину! — приказал Катрич.
— Ну, гад, ты за все ответишь!
— Ой, какой ты крутой! — Катрич подпустил в голос испуг. — Концентрат! Но я тебя сейчас подразбавлю. До нормальной кондиции.
Он снял с крючка ручной душ, включил холодную воду и направил струю в лицо Крысе. Тот попытался дернуться, но крепкая рука уперлась ему в грудь, не позволяя сменить положение.
— Лежи, хорек!
— Холодно! — захлебываясь, заорал во весь голос Крыса. — Ты сдурел?!
— Я тебя обещал замочить? Вот и мочу. Только орать не надо. А то соседи всполошатся.
Последние его слова, должно быть, вселили в Крысу надежду, и он заорал громче прежнего:
— Кончай! Кончай, я сказал!
Катрич направил ему струю прямо в рот. Крик прекратился. Отдышавшись, уже совсем другим тоном Крыса спросил:
— Что ты будешь со мной делать? — Сидя в холодной воде, которая все прибывала, он почему-то вдруг осмелел. — Тебе все равно не уйти от наших.
— Серьезно?
— Точно. Тебя пришьют. А я могу тебе помочь. Рвешь когти из города, а я доложу, что тебя не дождался.
— Может, денег на дорогу дашь?
— Дам.
— Ты умный, верно? Крутой и умный. Небось ПТУ кончал? Нет? Значит, талант от природы…
— Умный не умный, а выхода у тебя нет. Да закрой кран! Что ты со мной можешь сделать?
— Пока вот думаю.
— Не придумаешь.
— Почему? Глянь на себя: морда уже посинела. Колотун ты пока сдерживаешь, но минут через пять все равно застучишь зубами. А я к тому времени сменю воду. Ты ведь любишь похолодней, верно? А эта уже согрелась.
— Не надо!
— Почему же? — Катрич засмеялся. — Полежишь, пообвыкнешь, и умирать будет не так страшно. Мы сделаем это просто…
Катрич положил ладонь на лоб киллера и втолкнул его голову под воду. Тот задергал ногами, но вырваться не сумел. Примерно через минуту Катрич помог ему вынырнуть.
Крыса обалдело таращил глаза и судорожно хватал открытым ртом воздух.
— Не нравится? — спросил Катрич и снова утопил его голову. Вынырнув на этот раз, Крыса заскулил протяжно, как щенок, которому наступили на лапу.
— Слушай, — сказал Катрич серьезно, — вот будет номер! В моей ванне окажется утопленник. В пиджаке, в брюках. С кобурой под левым крылышком. Пистолетик-то я туда суну. Жаль, конечно, машинка хорошая, могла бы и мне послужить. Но ради правды пожертвую ею. Паспорток положу в карман. Подмокнет, но милиция разберется. Представь, вызову оперативную группу и скажу: «Граждане начальники, вот пришел домой, а у меня в ванне утопленник. Гражданин неизвестной наружности». Меня спросят: «Откуда он?» А я отвечу: «Кран забыл закрыть, должно быть, его и втянуло».
Он помолчал, выжидая. Крыса тоже молчал, но его уже пробирала дрожь.
— Начнем?
Катрич втолкнул голову киллера в воду и держал до тех пор, пока тот не стал пускать пузыри.
Выскочившая наружу голова, фыркая и отплевываясь, заорала:
— Гад!
— Точно! Но почему же ты тогда по документам — Курасов?
В дверь позвонили, Катрич встал, взял пистолет с туалетной полочки.
— Жаль, не дают тебя еще разок макнуть. Ну ладно, ты уж тут сам поныряй…
Приехал Рыжов. Вошел в ванную. Взглянул на мокрого, жалкого киллера, по пояс сидевшего в воде. Перевел удивленный взгляд на Катрича. Тот пожал плечами.
— Он очень любит купаться, Иван Васильевич. Ну очень! Неудобно было отказать такому человеку.
Катрич нажал ладонью на плешь Крысы. Тот, пуская пузыри, погрузился в воду, но скоро, отпущенный, тут же вынырнул, стал свирепо отплевываться.
— Видите, — пояснил Катрич, — он моряк. Подводник-любитель.
Рыжов сел на табуретку, принесенную с кухни, стал перелистывать собрание портретов, составленных с помощью свидетелей, видевших преступников. Ничего похожего на «моржа», отмокавшего в ванне, обнаружить не удалось.
— Пойдем другим путем, — сказал Катрич. — У нас есть пистолет. «Ческа збройовка». Под патрон ТТ. К тому же я откатаю его «пальчики». Поскольку дядю нужно стеречь, чтобы ненароком не утоп, я останусь с ним. Побеседуем. А вас, Иван Васильевич, очень прошу…
Рыжов встал.
— Можешь не просить.
— И все же, Иван Васильевич, не подключайте милицию. Хотя бы на первом этапе.
— Верно мыслишь, Артем. Попробую пойти к фээсбешникам.
Полковник Горчаков читал почту, поступившую в адрес службы безопасности. Он не любил это занятие, но коли оно входило в компетенцию конторы, приходилось собственноручно копаться в городском дерьме.
«В комитет Федеральной службы государственной безопасности.
Прошу это письмо не считать анонимкой.
По движению сердца, из преданности идеалам демократии хочу сообщить сведения об опасностях, грозящих основам нарождающегося нового строя и лично всенародному президенту господину Ельцину.
Вчера на вечеринке в доме писателя Ивана Константиновича Шорохова хозяин квартиры прочитал гостям сказку, которую он написал якобы для внука. Я слов не стенографировал, но все же излагаю текст по твердой памяти.
«В некотором государстве жил был рубль. Невелик, но силен. На него можно было купить два брикета мороженого или три раза сходить в кино. А уж в автобусе или трамвае наэтот рубль можно было проехать раз двадцать. Потому что все, и заводы, и транспорт, было государственным.
Потом в некотором царстве-государстве на трон сел царь Борис. И был у него визирь по имени Чубайс. Рыжий, юркий, как таракан.
— Как бы нам с тобой, Чубайс, — сказал однажды царь Борис, — стать богаче, чем мы есть, и весь мир удивить нашим изобилием?
— Я-то всегда готов, — ответил Чубайс, — но, ваше величество, у нас демократия и многие возражать будут. Если кто и поддержит, так одни шахтеры.
— А мы расстреляем всех, кто возражать станет. Вместе с демократией.
— Ну, коли так, ваше величество, мы все сделаем в лучшем виде.
И был этот Чубайс на выдумку горазд. Специально ездил в заморские страны учиться ремеслу у багдадского вора. Собрал Чубайс на площади верных шахтеров и кричит:
— Граждане дорогие! У нас теперь демократия. Вот и давайте распродадим все, что раньше своим трудом накопили. Я подсчитал: каждому на бутылку водки выйдет. Дадим вам каждому квиток. Ваучер называется. И по магазинам!
— Ура! — закричали шахтеры. И уже на другой день получили каждый по ваучеру. Тут же и пропили. Все остальное, что осталось от продажи царствия-государствия, царь Борис и визирь Чубайс разделили между своими.
Мужички быстро поллитровки свои распили, а царь и визирь заметно в изобилии оказались.
Тогда же и рубль умер. Многие его теперь и не помнят».
Такая вот сказка. В ней не просто издевательство над существующими демократическими порядками, а прямое посягательство на их основы.
Прошу, не считайте это доносом.
Демократ из народа».
Горчаков брезгливо поморщился и посмотрел на конверт, соединенный канцелярской скрепкой с письмом. Обратного адреса не было.
Взял следующее послание от другого «демократа из народа». Это было объявление, тиснутое типографским шрифтом.
«Всем, кто за демократию! Наш нынешний Президент — дурак и пьяница, но альтернативы ему нет. Подумайте, какая беда ждет нас, если мы на свои головы выберем умного, да еще трезвенника».
В сопроводительном письме, подколотом к листовке, сообщалось:
«Эта подлая провокация напечатана в типографии „Красный речник“ на средства местной организации партии Свободы. Тираж 200 экз. Считаю своим долгом гражданина проинформировать компетентные органы о злонамеренных действиях оппозиции».
К анонимкам Горчаков испытывал органическое отвращение. За двадцать лет службы в контрразведке он не встретил ни одного случая, когда письмо «доброжелателя», будь он «беспартийным коммунистом» или «народным демократом», помогло бы выйти на след злоумышленника, которым стоило заниматься службе безопасности.
Доносы, сообщения «доброжелателей» без подписи всегда имели одну цель: свести счеты с соседом, с конкурентом, навалить кучу дерьма на недруга, испортить кому-то репутацию, перемазать клеветой.
В последнее время поток грязи, направляемой в конвертах в органы безопасности, стал расти. Демократия расцветала, и все больше людей стало прилагать силы, чтобы ее укрепить.
Отвращение к доносам у Горчакова возникло с первых шагов службы. Его, молодого способного инженера, после окончания Московского авиационного института пригласили работать в КГБ. Краткосрочная подготовка на специальных курсах, и первое самостоятельное дело — расследование анонимки.
Письмо без подписи пришло в КГБ из научно-исследовательского института ракетно-космической техники. «Доброжелатсль» сообщал, что некий инженер-полковник Остапенко работает на иностранную спецслужбу, распродает государственные секреты. Сигнал показался серьезным, поскольку «доброжелатель» проявил немалую осведомленность в делах института.
