Однако ж пока я находился в Высоком обществе Ольга в подвале собственного дома под руководством Сашки училась стрелять — завтра нам уже «предстояло».
«Амстердам» я сначала посетил днем, забежав ненадолго, чтобы понять «сценографию» помещенья; осторожно перемигнулся с Верой.
Потом стал готовиться к вечеру.
Одежда характерная для небедного молодого купчика, чуть грима для глаз и носа, чтобы выдавали пьющего человека.
Сначала приеду я, потом Сашка и Ольга, и сразу филер, которого мы уже знаем в лицо.
Дядя появиться не может — его лицо уже засветилось в светских хрониках; с улицы нас страхуют, но не прямо, а из двух соседних переулков.
Вперед!
В зале для меня приготовлен отдельный столик, хотя народа еще не очень много.
Заказываю стерляжью уху и водку, вместо которой Вера принесет мне воды. По виду ее понимаю — нужного нам «клиента» сейчас нет.
Минут через двадцать являются... Сашка-то ладно, он и так на себя похож, но Ольга — сочетание шарма и кошмара одновременно. Мужчины все обращают внимание. Повышенный голос: «подай, принеси!». Сашка прекрасно играет угодливого ухажера.
Я знаю, что в жизни Сашка ей безразличен, но всё равно внутри неспокойно от этого зрелища.
Они начинают кутить — Гагарин по-настоящему, Ольга тянет белое вино и придирчиво разбирается с устрицами.
Опять Веркин взгляд показывает «нет тревоги».
Заказываю еще графинчик водки-воды.
Просидели еще час без всякого результата.
Зал уже полон, Ольга произвела нужное впечатление, а гад-Сашка всё же напился.
Мой первый уход — знак ухода и остальным.
Через полчаса встречаемся в доме Гагарина, там уже поджидают Казанцев и дядя.
Нет, Сашка оказывается трезвый почти.
— Хуже всего, если Комов укатил из Москвы.
— Вряд ли, Саша, — поправляет Казанцев. — Будь у него план отъезда, часы очень дорогие прихватил бы обязательно. Я эту публику хорошо слишком знаю.
— Посмотрим, что будет завтра. Ты, Оля, превосходно справилась.
— Так может по такому случаю французского вина? У меня еще есть остатки.
Казанцев и дядя не против; мне тоже поднадоела вода.
— Да, и что я вам расскажу, господа, верней — прочитаю!
Сашка быстро достал бокалы, две бутылки вина и вазу с фруктами.
— Так что у тебя за новость? — вяло переспросил дядя.
— А вот, — Сашка сначала разлил, потом быстро вынул что-то из небольшого бюро. — Андрюшка Ростопчин, сын Федора Васильевича, протрепался тут моему бате, а тот мне. Так что всё пока по секрету.
— Ну-ну.
— У нас же слухи какие ходили — что линия Романовых оборвалась на Павле, что он не от Петра III, а от Сергея Салтыкова.
— Да чушь, — возмутилась сразу же Ольга. — Салтыков не любовником ее был, а возлюбленным. Вы, мужчины, разницу не понимаете. Какая женщина станет пренебрежительно относится к сыну от своего возлюбленного?
— Ты права, — сразу же согласились и я, и дядя. — К тому же, — добавил он, — сходство с Петром III там сильное, а с Салтыковым — почти никакого. Но ты продолжай, Александр.
— Вот! Не там совсем рвется нитка Романовых.
— А рвется?
— Ну вот послушайте. Это прямо из письма Павла I Федору Ростопчину, отцу дурачка этого Андрея.
И Сашка начал зачитывать:
— «Дражайший Федор Васильевич!.. Сегодня для меня священный день памяти в бозе почившей цесаревны Натальи Алексеевны, чей светлый образ никогда не изгладится из моей памяти до моего смертного часа. Вам, как одному из немногих, которым я абсолютно доверяю, с горечью признаюсь, что официальное отношение ко мне цесаревича Александра угнетает. Не внушили ли ему пошлую басню о происхождении его отца мои многочисленные враги? Тем более грустно, что Александр, Константин и Александра мои кровные дети. Прочие же?.. Бог весть!.. Мудрено, покончив с женщиной все общее в жизни, иметь от нее детей. В горячности моей я начертал манифест «О признании сына моего Николая незаконным», но Безбородко умолил меня не оглашать его. Но все же Николая я мыслю отправить в Вюртемберг, к „дядям“ с глаз моих: гофкурьерский ублюдок не должен быть в роли российского великого князя — завидная судьба! Безбородко и Обольянинов правы: ничто нельзя изменить в тайной жизни царей, раз так предположил Всевышний. Дражайший граф, письмо это должно остаться между нами. Натура требует исповеди, и от этого становится легче жить и царствовать. Пребываю к Вам благосклонный Павел».
Молчанье... и никто даже не притронулся к вину...
— Слышал я про это письмо, да не очень-то верил, — обронил дядя и первым взял в руки бокал.
— А вы обратите, господа, — Казанцев тоже взял и сразу отпил, — вы обратите внимание, какая разница в портретах: ведь между Александром I и Николаем нет просто ничего общего.
— Да, — согласилась Ольга, — даже намека нет на физическое какое-то родство. Кто ж нами правит — сын гофкурьера Бабкина?
— Точней, уже внук.
— А ну их всех к черту! Я, между прочим, из рюриковичей по матери. Мне что Романовы, что Бабкины какие-нибудь... выпьем лучше за успех нашего дела!
План наш сравнительно с предыдущим днем в целом не изменился; договорились только, если Вера дает знать — появился «клиент», Сашка покидает столик на некоторое время, дает возможность вступить Комову в контакт, затем появляется и начинает скандалить; мы с филером отслеживаем, тем временем, охранника, который должен как-то вмешаться.
Детали не всегда интересно излагать, а иногда и вспоминать их совсем не хочется — вот тут такой примерно случай.
Тип со всеми приметами — Вера «в знак» поправляет прическу, Сашка двигается к туалету, а «клиент» — к Ольге, та благосклонно выслушивает какие-то комплименты.
Я гляжу во все глаза — охранник, охранник...
Возвращается Сашка, пошатывается для вида слегка.
Видно, что разговор его сразу обретает агрессивный характер.
Охранник, охранник...
Дядя строго предупреждал: никаких выстрелов в грудь — успеет ответить; только в живот.
Филер... я видел его вот только...
Сашка летит на пол, получив сзади в ухо.
Ольга выдергивает из под юбки свой маленький кольт, я бегу к их столу, мерзкий Комов ехидно мне улыбается, а сзади Ольги стоит человек, которого некогда мне рассматривать.
Сашка вне игры... нет не «вне», из лежа он выбивает ногой револьвер у Комова, и Ольга — умница — наставляет тому свой к виску, пространство освобождается — тот сзади сейчас доступен — как и я для него — доли секунды, доли! он не может решить — в меня или Ольге в спину... теперь это мои кусочки секунд!
За голову руки! На колени! Убью!
Бандит-охранник, одолевая боль, тянется к выпавшему стволу.
Я второй раз нажимаю курок.
Ольга морщится, но Комов... он стоит на коленях и предано смотрит, в его глазах только одно выражение — «что угодно, только не убивай».
Вбегает исправник, теперь я вижу лежащего на полу филера, кричу: «Здесь есть врач?!»
Оказывается даже двое.
Еще наши... Оля дрожит, я забираю из ее послушной руки револьвер.
Той же ночью был арестован тот самый родственник золотопромышленника.
Отпирательств хватило на полчаса. Комов в точности рассказал о «заказе», передаче денег — тридцати тысяч рублей; шансы кончились после опознания Веры с совпадением времени и места встречи с Комовым.
Вся кровавая история?
Карта.
Подмена карты.
Распродажа истощенных пород, чтобы оставить себе настоящие лакомые куски. И афера действительно тянуло на несколько десятков миллионов.
Век еще не ушел, он даже держал за пальчики конец предыдущего, — живая история, как хорошо себя чувствовать в ней.
Только у дяди появилась вдруг в лице задумчивая складка.
— Нет, мой друг, ничего. Только Катя говорит: «сейчас или уже никогда».
—Я бы на вашем месте и не задумался.
— Вот и не задумывайся! — услышал я у себя за спиной. — Дурак, где ты лучше найдешь? К тому же, я богаче тебя.
Ах, Оля, Оля...
КОНЕЦ
