— Что я… того… информацию…
— Нет, конечно, но, повторяю, зачем испытывать судьбу. Всего два-три дня карантина.
— Черт знает что, — вздыхаю. — Мы так не договаривались.
— Ты — бесценный наш кадр, тебя надо беречь.
— Как нефть, газ и лес, — вспоминаю прошлое. — А какая там информация?
Ответ моего спутника уклончив: информация о системе поставок наркотиков по всему миру, список руководителей Картеля и так далее.
— А почему такая информация и так хранилась — в простеньком сейфе.
— Усадьба — это сейф, который мы не могли вскрыть. То есть могли, но с тяжелыми последствиями.
— А у нас легко?
— Нормально.
— Не переплюнула ли я знаменитую Мата Хари?
— Пока нет, — смеется Стахов. — Но у нас все впереди.
— Нет-нет, — сопротивляюсь. — Хватит с меня. Моя карьера — топ-модель.
— Это будут разовые поручения. Не в службу — в дружбу.
— Черт дери! — искренне ругаюсь я.
— Маша, выбор за тобой, — утверждает Алекс. — Но жаль терять такого красивого агента.
— Вот именно: я для тебя только агент.
— Красивый агент.
— И все?
— В каком смысле?
— Я ещё красивая, говорят, девушка…
— И что?
— …
У меня больше не было слов — я устала. Я хочу спать — одна. Как спит город со счастливыми людьми, не подозревающими о глобальных тектонических подвижках в государственно-политическом пласте страны.
Новая конспиративная квартирка находилась на Малой Бронной, с окнами выходящими на Тверской бульвар. Милое двухкомнатное гнездышко, похожее на гостиничный номер с телевизором и мебелью. В шкафу чистое белье и женские халатики. В кухне — огромный холодильник, набитый продуктами. Стандартный санузел. Окна плотно зашторены. Металлическая входная дверь. Без телефона.
— Бункер, — комментирует Стахов, когда я осмотрелась. — Жить здесь можно вечно.
— Тюрьма, — говорю. — Тауэр. На три дня меня хватит. Но не больше.
— Зато у тебя будут веселые соседки, — смеется охотник на людей.
— Соседки? Или сосед?
— Соседки-соседки, — и называет сестер Миненковых.
Я подрублено падаю в кресло — нет, только не это! Лучше смерть от рук нового маньяка. А в чем дело, удивляется Алекс, приятные дамы, профессионалки. Они невозможные, ты понимаешь, невозможные. Потерпи, разводит руками, приказ, даже я бессилен. Я бы заплакала, да нет сил. Вот так всегда: делаешь людям добро, а они тебя муруют вместе… вместе с макаками!
— Алла и Галя не макаки, — твердит менхантер. — Ты посмотри на них другими глазами. Добрыми.
— Иди к черту!
— Болтают, да! Но профессионалы крепкие.
— Вот и оставайся с ними! А лучше со мной.
— Не могу, родная! Дела-дела…
— Ну, иди по своим делам, — вырываю из шкафа халат и с чувством оскорбленного достоинства удаляюсь в ванную комнату. Да, пропади все пропадом!
Отмокая в теплой воде от прошлых событий, понимаю, что устала смертельно. Никогда так не уставала. Нет, я ещё не готова к такой сложной работе. Может, и хорошо, что у меня будет три дня — отдохну, переведу дух, чтобы с новыми силами… М-да!
Выйдя из ванной комнаты, не обнаруживаю своего любимого. Как — снова сбежал? Нет, сидит на кухоньке и чистит пистолет «Стечкин». Мой герой настолько сосредоточен, что не замечает меня. Или делает вид, что не замечает. Видимо, действительно, «зачистка» по Картелю предстоит серьезная.
Я отступаю в комнату, тихо падаю на кровать, застеленную простынями, пахнущими дивноморским родным домом, закрываю глаза и, уплываю в сон, как на облаке…
Никогда не жила в коммунальной квартире и никогда не подозревала, что жизнь в ней может вызвать столько отрицательных эмоций — у меня. Сестры Миненковы достали меня так, что на третий день возникло твердое решение… их усыпить. Нет, такого желания не было — первый день.
Когда утром проснулась, обнаружила на кухне Аллу и Галю. Они пили кофе со сливками и булочками. Пригласили меня откушать, чем Бог послал. То есть все было пока благопристойно. Затем черт дернул сестер — и они начали обживаться в квартире: мыть её и чистить. И делали это с таким остервенением, что я вдруг догадалась: сидеть мне здесь вечно. Задала прямой вопрос — сколько?
— Может, и три дня, а, может, и месяц, — отвечали сестры. — Думаешь, легко ломать хребет Системе. Система — это дракон.
Я ничего не думала, начиная уставать от активных «соседок». На кухне они жарили, варили, а потом обедали — с водочкой. Ничего не имею против такого вида отдыха, однако мы на боевом задание или не на боевом? На боевом, Маша, на боевом, смеялись Алла и Галя, хлопая себя по кобурам, у нас все под контролем.
Под контролем? Да — если одна спала, вторая бодрствовала, и наоборот. Было такое впечатление, что они следят за моим каждым шагом. А не хотят ли меня убрать, как свидетеля, однажды решила я. И грустно посмеялась — давно бы это сделали. А подобные дурные мысли появлялись от просмотра бесконечных телевизионных боевиков и детективов. Сестры обожали их и даже переживали за героев, комментируя события крепкими словечками.
Все это мне осточертело — на третий день. Новости от Стахова не поступали, равно, как от двоюродной сестры. Было такое ощущение, что обо мне забыли.
И я решила действовать. К черту жить бесконечными страхами. Маньяк самоликвидировался, господин Николсон, надеюсь, убыл на свою звездно-полосатую родину, господин Шопин разжалован до рядового гражданина, тем более по ТВ прошла странная информация по его персоне — депутат с диагнозом «инфаркт» помещен в лечебное учреждение ЦКБ. Значит, решила я, ситуация проясняется и г. Шопин, получив сокрушительный удар, оказался на больничной койке, а там его ждут нары у параши.
Сделав вывод, что мне ничего не угрожает, вспомнила о перстне. А почему бы утром не заварить чай для сестер, уронив этот отравленный перстенек в чайник? Алла и Галя уснут беспробудным сном — и… ожидание смерти мучительнее, чем сама смерть, не так ли?
И вот новое утро. Я, пай-девочка, поднимаюсь раньше всех, шлепаю на кухню. Через четверть часа наша троица уже чаевничает. Сестры, удивившись моему примерному поведению, получают удовольствие от завтрака: хлебают желтый чай и жуют вовсю шоколадные конфеты…
Я жду. Проходит минута, вторая, третья… Проклятие! Кажется, моя попытка вырваться на свободу не удалась? Но — о, чудо! Алла и Галя начинают зевать, как бегемоты на берегу лимонной, как чай, реки Лимпопо. Они зевают-зевают, а затем закрывают глаза и, обмякнув на стульях, начинают храпеть, как мужики.
Знакомая картинка, искренне радуюсь, таща из кармана куртки Аллы ключи от входной двери. Подумав, рву из кобуры Гали пистолет. Пусть будет. Мало ли что — в подобной ситуации не помешает. Нахожу отвратительную дамскую сумочку, прячу туда оружие. Потом на листке бумаги оставляю запись, мол, пошла гулять, не волнуйтесь, ваша Маша. И рисую ромашку. На долгую память.
Выйдя на лестничную площадку, торжествую: есть! Прыгаю через две ступеньки — вперед-вперед! Да осилит дорогу идущий!
Меня встречает обыкновенный московский дворик с утренними мамами и детьми. Энергичным шагом прохожу через прохладную подворотню — и оказываюсь на солнечной стороне. По Тверскому бульвару катит бесконечный транспортный поток. Вижу памятник Пушкину и Гончаровой, они, маленькие, стоят в беседке и с легким осуждением смотрят на суетный город. Фонтан у памятника цветет радужными каплями. Проходя мимо, умываю лицо этими цветиками-самоцветиками. Все будет хорошо, загадываю, подставляя мокрое лицо солнцу.
Мой план прост: посетить «московский» дом, переодеться и — в Центр моды. К госпоже Мунтян, пусть принимает меня обратно в свой топ-класс. Надеюсь, история с г. Николсоном всеми забылась, как дурной сон, и надо снова методично работать и работать.
Увы, человек предполагает, а… двери закрыты в дом родной. Олег Павлович и Ольга Васильевна на работе, а Евгения, верно, сражается на невидимом фронте. Ключей же у меня нет. Прекрасно, черт подери! Думала, красавица, что все сидят и с нетерпением ждут тебя у порога.
Делать нечего — мой путь во второй дом родной: Центр моды.
К счастью, обнаруживаю в сумочке, помимо ПМ, несколько мятых ассигнаций: на подземку хватит.
Я иду по городу, вокруг меня лица-лица-лица, и никто из прохожих даже не подозревает, что среди них есть та, кто очистил их грязноватую жизнь на несколько процентов. Эта мысль меня смешит: Машка, прекрати так рассуждать, ты что — стиральный порошок? Если кто и устраивает «постирушку», то это те, кому положено её учинять.
Центр моды встречает меня привычными холодными коридорами, стайками спешащих топ-моделей, проездами механических вешалок, запахами дорогих духов. Ничего подозрительного. На лифте поднимаюсь на этаж, где находится модельный дом госпожи Мунтян, и встречаю арт-директора Хосе. Увидев меня, роняет папку с бумагами и пялится на меня, как на вышедшую из преисподней.
