Голос старика утих, но потом зазвучал с новой силой:
— Там такое место есть, Тигровая падь называется. На картах не обозначено, однако таежники знают. А посредине — скала, Ерофеев Зуб.
— Какая? — Удивился Рогов.
— Ерофеев Зуб… Но не в этом дело. Я уже почти скалу обогнул, и вдруг смотрю — глазам не верю: он! Совсем рядом, руку протяни.
— Кто — он?
Старик молчал, замерев и словно не слыша.
— Кто? — Переспросил осторожно Виктор.
— Тигр.
— Да ты что! Тигр?
— Веришь, нет — я даже не испугался. Лишь стою вот так, и думаю: значит, это ты моих собачек сожрал… Гляжу на него, а он на меня. В упор, глаза в глаза! А они у него холодные, мудрые… царские глаза, понимаешь?
— Ну, и что? — Заторопил Виктор. — Убил ты его?
— Нет. Зачем? Да у меня и ружья в тот раз с собой не было… Одна палка еловая.
Рогов хмыкнул:
— И как же?
— Никак, — покачал головой старик. — Не тронул меня тигр. Он вообще сделал вид, что меня не заметил! Отвернулся и замер, пока я не ушел подальше…
Виктор принял из рук собеседника кружку с чифирем:
— Значит, разошлись, как в море корабли?
— Но не насовсем. Время от времени я чувствовал, что он рядом: следы видел, остатки добычи… Тигр никогда не убивал просто так! Он охотился, только когда был голоден. Охотился, чтобы выжить.
— А ты, старик?
— Не всегда. Но я старался… Вообще, однажды мне показалось, что этот зверь живет и думает так же, как я. Что мы с ним одной крови, братья по духу — понимаешь? Возвращаясь из редких отлучек в поселок, я знал, чувствовал — мой тигр не покинул меня, он здесь, ждет.
Старый зэк прервался и в свою очередь сделал глоток:
— На вторую зиму нашего знакомства я увидел, что зверь стоит у порога.
— Ну, теперь-то ты с ружьем был?
— Какая разница? Я впустил его в дом… Так и зажили — странно и нелепо существуя вместе.
— Тигр с человеком? Вдвоем? — В общем-то, Рогов не верил ни единому слову старика.
— Вместе, но в то же время врозь, каждый сам по себе, — продолжил рассказчик. — Я больше никогда не запирал дверь, а он приходил и уходил, когда вздумается. Как и я… А однажды стало ясно: не было его до меня, а меня до него! Но мы вдвоем были всегда, понимаешь?
Виктор вздохнул и честно признался:
— Нет. Не очень.
— Значит, пока не время.
— А когда?
— Не знаю. Никто не знает…
Старик продолжил:
— Ко мне беда пришла внезапно — на берегах Маймакана обьявились корейцы. Ну, ты представляешь — из тех, которые раньше лес по контракту валили, а потом убежали в тайгу, чтобы на родину не возвращаться. Корейцы стали мыть золото.
— Золото?
— Сначала их нашел я. Потом мой зверь… Для тигра кореец, как и собака — самый лакомый кусочек.
— Ну, ты скажешь! — Хохотнул Рогов.
Однако, старик не шутил:
— Правда. Корейцы едят собачатину, чтобы не было туберкулеза легких. Поэтому и воняют псиной… — глаза старика полыхнули отблесками холодного пламени. — Тигры от этого запаха с ума сходят, как мы от жареной с чесночком отбивной. Пусть хоть сто человек по тайге пройдет — зверь выберет и утащит именно корейца, как бы тот ни прятался.
Виктор слушал рассказчика в полной уверенности, что тот несет какую-то чушь. Но все равно получалось очень интересно:
— Ну? И что дальше?
— Мой тигр нашел корейцев. Но они перехитрили тигра… Они убили его, а я убил их. Подстерег во время работы. Двоих на реке подстрелил, а третьего засыпал живьем в шурфе, выбранной породой.
Чувствовалось, что старик подошел к главному:
— Мне золото было не нужно. Оно стало моим, но я сомневался, раздумывал… Не стало тигра, и жизнь в тайге для меня потеряла смысл.
Опять прозвучало:
— Я сомневался… и не убил. Но все же взял часть золотого песка немного, унций десять. И пошел к людям, в проклятый городской муравейник.
Старик отвлекся:
— Знаешь, а ведь золотой песок совсем не блестит.
Он немного помолчал и махнул рукой:
— Короче, в Благовещенске меня сдал ментам один дантист-«чернушник».
— Туго пришлось? — Понимающе кивнул Рогов.
— Досталось… Менты все хотели дознаться, где остальное золото.
— Не сказал?
— Нет. Чего уж они только не перепробовали! До сих пор не успокоились, и здесь постоянно своих людей подсылают. Все ждут, что проговорюсь…
Старик поставил опустевшую кружку на стол:
— Нет, я знаю — мне отсюда живым не выйти, на зоне и помру. Но это вовсе не страшно, Виктор. Потому что там…
Он махнул рукой куда-то на восток:
— Там у меня есть мое золото, а тут… — рассказчик торжествующе постучал себя пальцем в лоб, — тут мой тигр! Он ночь за ночью приходит ко мне. Ждет.
— Надо же, — поднял глаза Рогов. — А мне все время лис является! Огненный такой…
— И пламенем дышит? Словно топка котла?
— Да. — Виктору стало не по себе, будто вывернули наизнанку, выставили напоказ душу.
И чтобы отогнать это ощущение он фыркнул зло:
— А ты не боишься, старик?
— Чего мне бояться?
— Не боишься, что донесу? Может, я тоже… из этих? Много, много интересного ты сегодня мне здесь нажурчал.
— Нет. Не боюсь.
— Почему?
— Незачем тебе. — Старик поднялся и будто враз утратил интерес к собеседнику:
— У тебя свое золото есть.
… Рогов очнулся, закашлявшись тяжело и надрывно. Поправил сползшее на пол застиранное одеяло, и чтобы прогнать ночной кошмар выглянул в окно вагона.
Назад, вдаль убегали искрящиеся ранней росой равнины, и за рощей у горизонта рождался первый солнечный луч.
А Виктор долго ещё не мог сообразить спросоня, возвращается ли он домой из далекого, тяжкого заключения — или поезд стремительно уносит его на юг, к могилам предков и новым смертельным опасностям…
Далеко не ранним июньским утром, в Санкт-Петербурге, на канале Грибоедова, возле сверкающего зеркалами парадного входа в ресторан «Ройял» сидел замызганный, изъеденный язвами нищий и промышлял подаянием.
На груди у него висела табличка. Кривые, нанесенные толстым фломастером строки на ней взывали к милосердию, молили прохожих не забывать о душе и о принципах гуманизма — а в конце можно было прочитать вполне конкретное указание о том, как именно это следует сделать: «Подайте рабу Божьему на пропитание два-три доллара, либо эквивалент иностранной валюты в рублях».
Возле ресторана нищий появился не так уж давно — и сразу вписался в окружающую реальность, притерся, присиделся и даже стал чем-то вроде обязательного элемента шикарного фасада. Даже администрация «Ройяла» ни разу не попыталась вышвырнуть его взашей, чтобы не портил вид и не мозолил глаза респектабельной публике и, особенно, завсегдатаям, посещающим ресторан так же часто и регулярно, как собственный офис.
В общем, никто нищего не замечал, и что самое удивительное впоследствии не мог припомнить. Уж на что швейцары и так называемые «секьюрити» отличаются бдительной зоркостью, но и те разводили руками: дескать, пес его знает, был или не был, откуда взялся, куда пропал неизвестно! Не припоминаем, простите великодушно. С памятью, мол, дребедень какая-то происходит последнее время…
Однако, лукавили швейцары с охранниками. Уж кто-кто, а они побирушку этого приметили сразу. И на «пучеглазый» автомобиль «мерседес» со спецсвязью и непростыми для понимающего человека номерами, который время от времени забирал нищего по окончании рабочего дня прямо от ресторана, тоже внимание обратили. А потому посчитали за лучшее память свою профессиональную посторонним не демонстрировать, и особого рвения перед начальством не проявлять.
Тем более, что и вышестоящее руководство, и даже хозяева «Ройяла» этого безобразия перед входом тоже почему-то в упор не видели. Раз только, ещё в самом начале, генеральный директор оплошал — бросил, проходя к себе, какую-то мелочь в позорную шапку. И тут же был, вместо естественной благодарности, послан далеко и надолго.
Именно после этого инцидента ресторанная прислуга, посовещавшись, постановила: мы люди маленькие, ничего не видим, ничего не слышим. А то ведь кто его знает, убогого? Ну, как по-настоящему рассердится, да направит куда-нибудь? Пойди, вернись потом…
Итак, в это, как уже было сказано, далеко не раннее июньское утро, нищий вновь притащился ко входу и комфортабельно расположился на привычном рабочем месте. Бормоча под нос то ли молитвы, то ли проклятия, он искоса наблюдал за немногочисленными посетителями ресторана сквозь небольшое, украшенное мозаикой окно.
В центре обеденного зала расположилась пара — тучный мужчина средних лет угощал юную спутницу деликатесами. Девушка много курила, время от времени застенчиво поднимала бокал с довольно дорогим вином и внимательно наблюдала за тем, как мужчина поглощает жареного с черносливом гуся.
