– Да вам лучше знать, господин офицер…
– Да-да, – согласно кивнул Паркета.
Паркета в сопровождении Гейнца Крамера, за плечом у которого болтался в коричневом футляре «Цейс», подошел к комнате с номером «9». Дверь тотчас же открылась и перед «эсэсовцами» возникло испуганное бледное лицо лейтенанта. За столом с сигаретой в руке сидел солидный майор. На столе стояла неначатая бутылка коньяка.
Андрей вялым жестом приветствовал майора. Тот встал и представился:
– Военный корреспондент газеты «Фолькишер Бео– бахтер» майор Таубе.
– Хайль, – небрежно ответил ему «гауптштурмфюрерне назвав себя. Его звание капитана службы безопасности считалось не ниже майора общевойскового чина.
Майор затушил сигарету, приветливо улыбнулся и хотел что-то сказать. Но «гауптштурмфюрер» повернулся к кинохроникеру и сказал:
– Лейтенант Артц, я возвращаю вам «Цейс». А «Засс» и пленка побудут пока в гестапо как вещественное доказательство при расследовании. – И тут же спросил: – Когда вы уезжаете на фронт?
Лейтенант, сбиваясь, ответил, что ему завтра утром надлежит отбыть с господином майором на «Миус– фронт» и что он просит у господина гауптштурмфюрера снисхождения.
Вмешался майор, мягко сказал:
– Господин гауптштурмфюрер, простите лейтенанта, учитывая его молодость, его профессиональный интерес к этой фотокамере. Я понимаю, что за это очень сурово наказывает ваша служба. Но надо учесть, что Вольфганг Артц завтра отправляется со мной во фронтовой ад, где будет запечатлевать героические подвиги солдат фюрера…
– Не надо, майор, – остановил его Паркета. – Закон есть закон. И служба безопасности обязана…
– Я понимаю, господин гауптштурмфюрер, что фотоаппараты «Засс» предназначены только для гестапо и СД, что больше никому в рейхе не дозволено держать эти фотокамеры… Что нарушение приказа сурово карается заключением в лагерь… Я понимаю, что моего молодого коллегу в лучшем случае ожидает штрафной батальон… Но, господин гауптштурмфюрер, поймите его как профессионала…
Теперь Паркета понял все. Понял почему так сильно переживал Артц.
Гауптштурмфюрер, как и подобает судье, у которого появилось чувство снисхождения к преступнику, молча сел за стол и выпил стопку коньяку.
Майор взглянул на лейтенанта и незаметно подмигнул ему.
Лейтенант выволок из-под кровати объемный баул и начал торопливо выкладывать из него на стол пакеты и картонные коробки, в которых находились камушки для зажигалок, сахарин и прочий товар, предназначенный для обмена на яйца, масло, мед, сало, чай, кур…
– Что это? – с недоумением спросил «гауптштурмфюрер».
Но вместо ответа лейтенант Артц сгреб все эти коробки в бумажный мешок и сунул его в руки Гейнца. Паркета грозно прикрикнул на него:
– Вон отсюда!
Крамер круто повернулся и с кулем в руке вышел из комнаты.
– Хорошо, господа, я попрошу вас написать небольшое объяснение, – произнес медленно «гауптштурмфюрер».
Майор тут же извлек из кармана блокнот, авторучку и приготовился писать.
Паркета встал, прошелся по комнате, обдумывая текст, и начал диктовать:
– Я, военный корреспондент газеты «Фолькишер Беобахтер» майор Таубе и кинохроникер… Как там ваша фирма правильно? – посмотрел сурово он на лейтенанта.
Майор, продолжая писать, сказал:
– Фронтовой кинохроникер Вохеншау, УФА, лейтенант Артц…
– Вот именно… Пишите, майор: подтверждаем, что аппарата «Засс» никогда и нигде не подбирали, никакого отношения к нему не имели и не имеем. Число и подписи.
– Господин гауптштурмфюрер! – воскликнул радостно лейтенант Артц.
Когда это коротенькое объяснение было подписано, «гауптштурмфюрер» просмотрел его, сложил вчетверо и спрятал в карман. Затем выбросил руку вверх, круто повернулся и вышел из комнаты.
Пройдя через длинный коридор, Паркета стал спускаться по лестнице на первый этаж. Но вдруг, словно вспомнив о чем-то, остановился, постоял в некотором раздумье и решительно повернул назад. Пухлый фельдфебель тотчас подбежал к нему и застыл в ожидании. «Гауптштурмфюрер» строго посмотрел на него и сказал, что ему нужна особа, которую он укажет на фотографии. По приказу фельдфебель принес ему альбом, и Паркета начал листать его. Но в первом альбоме он не нашел ту, которую искал. Фельдфебель извинился и сказал, что у них есть фотографии свеженьких девочек, которые еще не попали в альбом. Вскоре он принес пачку фотографий. Среди них Паркета без труда нашел Любу и приказал привести девушку к нему.
Фельдфебель тут же засемени›1 выполнять приказ «эсэсовца».
Не прошло и пяти минут, как перед Андреем стояла Люба. Она вопросительно взглянула на немца– офицера. Тот, ничего не объясняя, приказал ей следовать за ним.
Коща подошли к машине, Паркета галантно открыл дверцу, подождал, пока Люба сядет, затем сел впереди с Павлом. Девушка негромко, но чисто по-немецки сказала:
– Данке, герр официр…
– Домой, – распорядился Паркета, не пускаясь ни в какие объяснения.
Ольга, возвратившись вечером от своих подруг-же– лезнодорожниц, была поражена присутствием вызывающего вида девушки.
Паркета попросил Пиндера подыскать небольшую комнату для двух девушек.
Пиндер сначала разводил руками, уверяя «гаупт– штурмфюрера», что у него нет свободной комнаты. Но потом хлопнул себя по лбу и сказал:
– Ах, совсем забыл. Есть одна комната, там выехали в отпуск ее обитатели. Я могу временно поселить девушек туда.
Комната оказалась чистой и уютной, здесь была тишина и образцовый порядок. Стол, стулья, шкаф, две кровати с тумбочкой между ними. На ней стоял радиоприемник «Сименс». Комната всем очень понравилась, и даже Любе, которая ко всему, казалось, была безразличной.
Когда Паркета, оставив их вдвоем, собрался было уходить, Люба сказала, что надо было бы сообщить старшей заведения, где она находится, иначе у нее могут быть неприятности.
Но Андрей, ничего не объясняя, коротко приказал:
– Отдыхайте… И не вздумайте уйти без моего ведома.
Затем он вызвал Иванцову в коридор, чтобы поговорить с ней. Но тут явился собственной персоной Краузе, и Андрей должен был заняться им.
Они вышли в ближайший скверик и медленно пошли по аллее. Паркета сказал, что для его людей нужны униформы «эсэсовцев» и соответствующие документы к ним. Краузе покачал головой, закурил и сказал, что с одеждой дело проще, а вот с обеспечением документами – будет нелегко.
Затем Паркета попросил Краузе позвонить в дом терпимости на Седьмой линии и сообщить, что их девица Люба больше не вернется. Она нужна гестапо, и чтобы не вздумали ее искать.
Краузе, услышав это, пришел в восторг от проделки «своего друга Ганса» и долго хохотал. Наконец успокоился и сказал, что он все уладит.
Расстались они, как хорошие давнишние приятели.
Подготовка к посещению дома химика Плоцке шла успешно. Краузе уже доставил в дом Пиндера комплекты форменной одежды. Мастер слесарных дел Сте– паныч поселился в доме Вильгельма Корна и был, как говорится, наготове в любой момент дня и ночи. Андрей установил телефонную связь с Краузе и ждал от него сообщения, когда доктор Плоцке покинет свою резиденцию, и тогда охрану ее гестаповец сможет заменить людьми Паркеты.
Прошел томительный день в ожидании звонка. Так и не дождавшись, Андрей, не выдержав, позвонил в гестапо. Ему ответили, что гауптштурмфюрер Краузе отсутствует и вернется только к вечеру.
Еще раньше Краузе вручил Паркете пять удостоверений. Они были уже заполнены, но без фотографий. Необходимо было приклеить фото соответствующих лиц, а после этого на них поставят печати.
– Чтобы и комар носа не подточил! – захохотал Гельмут Краузе.
– Как это тебе все удалось, дружище? Ты же не штандартенфюрер СС Ранке, – рассмеялся и Паркета.
– Все в том же госпитале, где так усердно ты лечился! – снова зашелся смехом гестаповец и, сделавшись вдруг серьезным, выдавил: – Этих людей уже нет на этом свете, Ганс. Они пали от рук красной подпольной сволочи…
– Да, Гельмут, – сочувствующе ответил «гауптштурмфюрер», – все мы можем погибнуть, выполняя свой долг. И мы готовы…
Краузе, прищурив глаза, уставился на него и, не дав ему договорить, хмыкнул:
– Я нет, Ганс, – заявил он. – Да и ты, как я вижу, хочешь еще пожить, дружище!
Паркета засмеялся, и они перешли к обсуждению предстоящей операции.
У Паркеты появились новые заботы. Нужны были фото Корна, Крамера, братьев Мажаровых и Любы Соколовой.
Для фотографирования все оделись в «свои» формы, и каждого по очереди начали возить в фотографии. Причем, фотоателье выбирали разные: не только в городе, но и в Макеевке, куда ездила Иванцова с Гейнцем.
