Подполковник Тимофеев сделал небольшую паузу, подчеркивая важность тех слов, которые собирался произнести:
– Учинили вы там душманам полный разгром. Сотрудники ХАДа подтвердили, что советские вертолеты огнем реактивных снарядов уничтожили штаб душманского формирования. А там в здании штаба вместе с главой этой крупной банды Данияр-ханом и его ближайшим окружением находился важный гость из Пакистана, сам главнокомандующий исламским фронтом, некий Али Ахмад Хандар со своей личной охраной. Этот Али Хандар – важная фигура в крупной контрреволюционной организации «Фронт национального освобождения Афганистана», являлся правой рукой самого руководителя ФНОА Себгатуллы Моджаддади, известного мусульманского богослова. Али Хандар неделю назад нелегально прибыл в Афганистан из Пешавара из штаб-квартиры ФНОА инспектировать свои душманские формирования в северных и восточных провинциях. А вы, старший лейтенант Елизаров, и ваш ведомый преждевременно завершили миссию. Его нашли бездыханным под обломками разрушенного штаба.
Тимофеев продолжал рассказ. Теперь его похвальные слова в адрес вертолетчиков дополнялись цифрами и другими обобщенными данными. Оказалось, что в ходе тяжелого боя было выведено из строя около сотни душманов и восемьдесят семь взято в плен. В разбитом штабе захвачены важные документы, сотни единиц стрелкового оружия, склад с минами и боеприпасами, зенитные ракеты класса «земля-воздух», в том числе английские «Джевелин» и американские «Стрингер», горные зенитные установки и крупнокалиберные пулеметы, приспособленные для стрельбы по воздушным целям.
– Кстати, все вы, – заключил разговор Тимофеев, – представлены к афганским правительственным наградам.
– За что? – смущенно спросил Елизаров. – Я же вертолет спасти не смог, товарищ подполковник.
– Вот именно, не смог. Да на твоем месте никто бы этого не сделал. Ты же пробился в самое нутро осиного гнезда, рисковал и машиной, и своей жизнью, вызывая огонь на себя. А риск и мужество заслуживают поощрения. Ясно, старшой?
– Так точно.
– Вопросы еще есть?
– Есть, – ответил Елизаров.
– Выкладывай.
– Как там мои? – спросил Елизаров.
– Из госпиталя обрадовали: ничего страшного. Обычные осколочные ранения. Заметь, кости целы, а это – главное!
Елизаров облегченно вздохнул. Очень хорошо, что с его ребятами «ничего страшного». Хорошо бы еще, чтобы они побыстрее залечили эти «обычные» раны и вернулись в строй.
Снег медленно падал на землю, даже не падал, а парил, словно кто-то там, за низко нависшими серыми тучами, тряс огромный тюк хлопка и без конца посыпал мелкими хлопьями всю землю. Дома, казармы, деревья – все сразу преобразилось, стало наряднее и праздничнее.
Олег, выписанный из госпиталя, стоял и радовался снегу. Ловил ладонью снежинки, и они быстро таяли на его руке, оставляя крохотные капельки влаги. Все выглядело так же, как дома в Москве. Сколько он себя помнил, в предновогодние дни, как правило, природа всегда облачала столицу в белый праздничный наряд. И здесь предновогодье выдалось снежным. На душе у него было хорошо и торжественно. Снег – добрая примета!
Бестужев направился вперед по дорожке, по обеим сторонам которой возвышались нарядные, выбеленные снегом деревья. Он впервые шел по военному городку к казарме, к своему новому дому, где предстояло жить в еще незнакомой солдатской семье. Со своим прямым начальством он уже встречался: в госпиталь приходил и лейтенант Чепайтис, и старшина Анисимов. Командир взвода – высокий, стройный, голубоглазый и смуглолицый от крепкого азиатского загара – располагал к себе, хотя ничего особенного не говорил и держался даже несколько официально. А вот старшина Анисимов, наоборот, изображал из себя рубаху-парня, улыбчивого, приветливого и «своего в доску», только блеклые глаза его за рыжими ресницами оставались стеклянно-прохладными. Впрочем, Олег мог и ошибаться. Нельзя же так безапелляционно судить о человеке, увидев его всего-то два раза? Кстати, старшина принес в госпиталь Олегу новое обмундирование, теплую куртку, шапку – стало быть, заботливый. Так что Бестужев вышел из госпиталя вполне экипированным для снежной погоды.
Олег вдыхал полной грудью холодный воздух, густо насыщенный кислородом. После стольких недель нахождения в госпитале, где воздух насквозь пропитан запахами лекарств, он впервые ощущал необыкновенную легкость и возвращавшуюся силу мышц. Все радовало и рождало надежды.
– Олег!..
К нему по дорожке бежал Стефанакис. Снайпер узнал его, хотя Олег был одет по-зимнему. На лице Поля сияла улыбка, он весь светился неподдельной радостью. Вскинув ладонь к шапке, лихо отчеканил:
– Товарищ сержант! Послан командиром взвода сопровождать вас по нашему гарнизону!
– Пожалуй, не заблужусь, – ответил Олег, обрадованный приходом товарища и тем, что его не забыли, прислали сопровождающего.
– Городок только с виду кажется маленьким, а заблудиться в нем можно запросто.
– Если двигаться на ощупь с закрытыми глазами? Так, что ли? – улыбнулся Олег.
– Да и с открытыми блудануть дважды два, – с прежней радостной улыбкой выпалил Стефанакис.
В казарме Олега ждали. Едва они с Полем переступили порог, как Анатолий Волков ударил по струнам гитары и дружный хор солдатских голосов рванулся под низкий потолок:
Пусть сегодня снег и стужа
Закружили пляскою!
Приходи, сержант Бестужев,
К нам, в семью солдатскую!
Олега провели по казарме – новенькому зданию, собранному этим летом из стандартных щитовых блоков. Особо похвастались продолговатой комнатой, громко названной КБУ – «Комбинат Бытовых Услуг», – где вдоль стены был оборудован длинный стол для глажения, на подставках стояли электрические утюги, на полках – электробритвы, в коробочках – лезвия для бритья, на стене – розетки и несколько зеркал. Подворотнички – выстиранные и отутюженные – лежали стопкой в специальном пластмассовом ящичке, укрепленном на стене.
Потом показали учебный класс с большой черной доской на стене, ленинскую комнату, где на стенах – плакаты, диаграммы, лозунги, фотогазета, на полочках – книги, на столах – подшивки газет, стопки журналов, присланных из Союза, а в углу на тумбочке, покрытый красной бархатной накидкой, – телевизор.
– Из Москвы передачи смотрим, – заметил Стефанакис, перехватив взгляд Олега.
– Правда, не всегда, – поправил его рослый десантник с ефрейторской лычкой на погоне. – Трансляция ведется из здешней столицы.
Из ленинской комнаты направились в спальное помещение. Длинная комната, своими размерами похожая на спортивный зал, по обеим сторонам вдоль стен, выкрашенных светлою охрой, – двухъярусные железные койки, аккуратно заправленные темно-серыми армейскими одеялами, тумбочки. На окнах – белые занавески, на подоконниках – в коричневых керамических горшках и жестяных крупных банках из-под сгущенного молока – зеленые кустистые комнатные цветы. Кругом – чистота и порядок. Все в солдатской казарме было сделано просто, но добротно и основательно.
– Это твоя койка, – сказал Волков, показывая на кровать у стены.
Она стояла в углу, обычная, стандартная, как и у всех, только была без второго яруса. Рядом – просторная тумбочка – небольшая сержантская привилегия.
– Почти всю свою службу прокантовался в походной палатке, хотя и утепленной, – сказал круглолицый рослый десантник с ефрейторскими лычками. – Своими руками тут все клепали и сбивали. Первую зиму служим по-человечески, хотя еще и не все построили, что намечено. Даже, знаешь, сержант, уезжать не хочется, хотя домой магнитом тянет.
– Тогда оставайся на сверхсрочную…
– Ну, нет уж…
– Давай знакомиться, – предложил Бестужев, протягивая руку. – Олег.
– Да про тебя мы все уже знаем, – сказал в ответ ефрейтор, беря руку Олега в свою лопатообразную пятерню. – Меня зовут Алексей, попросту Леха, а фамилия моя – Седугин.
– А прозвище у него – Слон! – вставил Анатолий Волков под одобрительный смех.
– Заткнись, Волк! – беззлобно ответил Седугин и снова повернулся к Олегу. – Я тут временно командиром отделения. До тебя тут был сержант Костя Алексеев, но он перед твоим приездом уволился в запас. А ты в госпиталь угодил, вот меня и назначили.
Седугин познакомил Олега с остальными бойцами отделения:
– Степан Рязанов, гранатометчик! Попросту Рязань! Служить ему еще целый год с хвостиком.
Кряжистый веснушчатый парень молча и крепко пожал Олегу руку.
– Олесь Турсунов, автоматчик. Наш толмач.
– Уже знакомы, в госпитале в одной палате были, – сказал Турсунов и посмотрел на ефрейтора. – Я ж тебе рассказывал, забыл, что ли?
– Порядок в десантных войсках неизменный, – невозмутимо ответил ему Седугин. – Ребята в бою Турсунова коротко называют – Тур. В Белоруссии, в Беловежской пуще, говорят, водится упрямый бык под таким названием. Так наш Турсунов в упрямстве ему не уступает.
