Так, Елена Васильевна, давай разберемся или, как говорит Юлия, расфасуемся. Еще совсем недавно ты отстаивала свою независимость и не хотела иметь над собой никакого начальства, а сейчас сама пришла к выводу, что тебе лучше работать в команде Матвея, чтобы быть защищенной, хотя ясно же, что Пан начальник не из ласковых — вон как оборвал тебя у себя в кабинете. Значит, то же может однажды произойти и в твоей личной жизни. Наступит момент и ты поймешь, что сделала ошибку, о которой сказала Галина. Может быть, именно об этом и говорил Коновалов, пророча тебе нерадостные времена? Может быть, они уже наступили? Ох, Игорь, Игорь! Как же мне не хватает тебя! Твоей доброй силы, улыбки, глаз веселых, смеющихся! Я подняла голову и тихонько сказала, глядя на маленькую звездочку в начинающем светлеть небе:
— Игорь, любимый, ты осудил бы меня, выйди я за Батю? Или порадовался, поняв, что за меня можно больше не волноваться? Ты не обижайся, что я не пришла к тебе, хорошо? Просто я не хочу почувствовать холод мрамора, а не тепло твоего плеча, я боюсь увидеть буквы на памятнике, из которых складывается твое любимое имя. Мне незачем куда-то идти, чтобы встретиться с тобой — ведь ты всегда рядом. Я люблю тебя, Игорь, помню о тебе и мне без тебя очень плохо. Помоги мне, подскажи, я, что, действительно совершила ошибку? Как мне теперь быть? Что делать? — я вытерла слезы, которые всегда появлялись у меня на глазах, когда я разговаривала с ним, и горестно вздохнула: — Эх, Игоречек! Ты был единственным человеком, который меня до конца понимал, и, понимая, жалел...
Я поднялась и пошла умыться, чтобы успокоиться.
— Ну, Лена,— сказала я самой себе, глядя в зеркало.— И зачем тебе теперь знать сделала ты ошибку или нет? Батя все равно не вернется, так что нечего себе душу травить. Права Юлия — самое лучшее, что ты можешь сейчас сделать, это постараться забыть о нем, как можно скорее. Если получится.
Я посмотрела на часы — ну что ж, можно бы и собираться начинать, а там и выезжать — дорога-то неблизкая. И я пошла будить ребят.
За руль сел Сергей, бодрый и свежий, как молодой огурчик, и также, как тот, весь покрытый мелким пупырышком. Ведь он, глядя на то, как Слава облились под душем холодной водой, решил последовать его примеру, и потом сказал, что самым трудным было не заорать во весь голос, чтобы не разбудить всю гостиницу. Рядом с ним, откинув сидение, дремал Вячеслав, которому предстояло попозже сменить Сергея. А меня, поняв, что я так и не спала этой ночью, уговорили прилечь на заднем сидении, и я задремала.
Но лучше бы я этого не делала, потому что мои измочаленные в клочья нервы вовсе и не собирались успокаиваться: мне снилось равнодушное холодное лицо Бати, его безразличный взгляд, укоризненно качающий головой печальный Игорь, который говорил: «Что же ты наделала, Аленушка?», грустные глаза Гали-Певуньи, ее слова: «Ты уже сделала ошибку и исправить ее будет очень сложно, а, может быть, и невозможно», и торжествующе хохочущий Коновалов: «Это только начало, голубушка! Дальше будет еще хуже!». Эти образы мелькали у меня в голове, сменяя друг друга, как в калейдоскопе, и мне стоило немалого труда вырваться из этого кошмара. Но, когда я очнулась и села, то попала в другой кошмар — меня тошнило, причем так, как никогда в жизни. Я почувствовала, что еще секунда, и я не смогу сдержаться, и, даже не пытаясь понять, кто сидит за рулем, крикнула:
— Стой!
Когда машина остановилась, я, ломая ногти, открыла дверцу и вывалилась на дорогу. Едва я успела заскочить за джип и ухватиться за запасное колесо, как меня тут же начало выворачивать наизнанку. Взволнованные ребята выпрыгнули вслед за мной, и от того, что они видят мою слабость, мне стало еще хуже, но сил прогнать их у меня не было, я, вообще, не могла произнести ни слова. Когда меня немного отпустило, я поняла, что все это время меня кто-то поддерживал сзади за талию, оказалось — Сережа, а Слава держал наготове носовой платок и бутылку минеральной воды.
— Попейте, Елена Васильевна,— сказал он, протягивая ее мне.
Старательно избегая смотреть ему в глаза, я послушно попробовала напиться, но вода хлынула обратно. Я прополоскала рот, намочила платок, протерла лицо и обессилено прислонилась к машине.
— Елена Васильевна, если это отравление, то уголька бы вам выпить не мешало, таблеточки четыре, как минимум, а то и шесть. Я сейчас достану,— сказал Сережа.— Мне мама всегда с собой дает на всякий случай.
— Отстань,— устало попросила я его.— Какое отравление? Все ели одно и то же. И потом, чего добро переводить? Сам же видел, что я даже воду выпить не могу.
— А может быть у вас давление подскочило? — спросил Сергей.— Я знаю, у моей бабушки так бывает.
— Только вот инвалида из меня делать не надо! — огрызнулась я.— Рановато еще.
— А причем здесь инвалид? — недоуменно поглядел на меня Слава.— Обычные женские заморочки.
— Ну, все! — немного погодя, отдышавшись, сказала я.— Мне уже лучше. Поехали!
В машине я попробовала прилечь, но меня снова начало тошнить и я села. Глядя на мои мучения, Слава не выдержал и спросил:
— Елена Васильевна, как у нас с деньгами?
С какими именно?
— С рублями, естественно. Не буду же я гаишников «зеленью» кормить.
— Собираешься правила нарушать? — укоризненно сказала я, на что он только хмыкнул:
— А как иначе вас живую довезти, а? Подскажите, если знаете. Вам же лежать и то невмоготу. Да и вам, как побыстрее поедем, должно полегче стать. Так что приготовьтесь платить.
— Ты, самое главное, не впишись, куда не надо. А заплатить — заплатим.
— Ничего! — уверенно заявил он, поменявшись с Сергеем местами.— Навыки кое-какие есть! Не бойтесь!
Он устроился поудобнее и решительно прибавил газ. Как ни удивительно, но мне действительно стало легче. Иногда мы останавливались, чтобы выйти и размять ноги, но, в общем и целом, передвигались в сторону Баратова довольно быстро.
Когда поздно вечером я, полуживая, вышла из машины около своего подъезда, и Слава, подхватив мою сумку, пошел проводить меня до двери, то я на прощанье, пристально глядя на него, очень серьезно спросила:
— Вячеслав, вопрос неприятный, но я должна знать точно. На тебе кровь есть?
— Нет! — он прямо смотрел мне в лицо.— Крови нет. Морды бил, было. А этого нет.
— А на Сергее?
У него от удивления даже глаза на лоб полезли.
— Да вы что, Елена Васильевна! Да как вам, вообще, такое в голову могло прийти? Я же его всего несколько месяцев назад привел, когда он из армии вернулся, а Гадюка уже на заводе был и от старых дел отошел.
— Ну и слава богу! — облегченно вздохнула я.
— А почему вы вдруг такие странные вопросы задаете? — подозрительно спросил он.
— Потому что Матвеев собирается открыть детективное агентство и я, после того, как я с заводом разберусь, буду его директором. Вот и начинаю потихонечку о работниках думать. И появилась у меня мысль, что, если ничего серьезного за вами нет, то вполне бы вы мне...
— Елена Васильевна,— перебил меня страшно побледневший Вячеслав.— Вы серьезно? Вы не шутите? — и поняв, что я действительно говорю серьезно, сдавленным голосом сказал: — Хоть завтра. Я и за себя, и за Серегу говорю. Ведь вот как,— он чиркнул рукой по горлу,— надоело, что на нас, как на мразь какую-то смотрят. А куда деваться-то? Где она, работа? К Дьяку идти? Так там тут же кровью повяжут и обратного хода уже не будет.
— Да знаю я это, Слава, прекрасно знаю. Но сам понимаешь, что все кандидатуры будут согласовываться с Панфиловым, поэтому пока об этом никому ни звука, ни ползвука, даже Сергею. Понял?
— Так точно,— четко ответил он.
— Тогда у меня последний вопрос. Фамилия мне не нужна, ответь только «да» или «нет»: Лариску с девчонками и ее мать убрали по приказу Наумова?
Вячеслав пристально посмотрел мне в глаза, а потом, отведя их в сторону, негромко сказал:
— Был такой слушок.
— Все! — решительно заявила я.— Всем отдыхать! И завтра тоже.
Слава дождался, когда я закрою за собой дверь, и только потом ушел. А я, войдя, в полной мере поняла смысл слов «дома и стены помогают», потому что смогла даже разложить диван. Кажется, я еще не коснулась головой подушки, как провалилась в сон, к счастью, без сновидений.
Проснулась я, когда день был в полном разгаре, совершенно разбитая. Дверь в комнату была закрыта — значит, баба Варя уже хозяйничает на кухне. А под боком у меня, свернувшись клубочком, сладко спал Васька. Надо же, удивилась я, с чего бы это вдруг в нем такая нежность проснулась, и стала тихонько дуть ему на ухо, которое тут же задергалось. Но я продолжала дуть и он, проснувшись, поднял на меня свою заспанную мордочку: «Мрр?»
— Ты, чего это, Василис, о хозяйке вспомнил? Почувствовал, что мне плохо? Да, зверюшка?
Васька встал, сладко, с удовольствием потянулся, а потом улегся корабликом мне под мышку и требовательно произнес: «Мрр!» Я стала его гладить, приговаривая: «Васька, Васенька», и он замурчал, как маленький трактор.
