И сходили с ума, – вспомнил он.
Если бы можно было вжаться в землю, заткнуть уши пальцами, пока все не кончится. Так бы он продержался. Но что-то подсказывало Ватсону, что, закопавшись рядом с мертвецом, он уже не встанет.
Вложив пистолет в кобуру, он приподнялся на четвереньки и, выбравшись из ямы, бросился бегом. Взлетела осветительная ракета – в нескольких милях от него, но ее капризная переливчатая краса отбрасывала случайные отблески во все стороны. У доктора появилась тень – недобрый спутник. Потом она снова пропала, слилась с темнотой. В глазах остались блики. Не надо было смотреть на ракету. «Пригибайся ниже, – велел он себе. – Мне бы еще воронку – там я и засяду. Слишком я стар для…»
Ноги выбило из-под него, и Ватсон растянулся плашмя. От удара о землю досталось больному ребру – ему даже послышался треск. В бок ударило горячее копье боли. Он не сдержал брани, но сумел остаться на месте, приходя в себя.
Ранен? Нет, боль настигла его после падения. Обо что он споткнулся? Чуть повернув голову, Ватсон всматривался в темные тени позади. И снова бледная кожа выдала то, что он искал. Под ноги подвернулся еще один мертвец – этот глядел в небо, распялив два рта. Де Гриффон убил двоих. Должен быть еще один. Или уже поздно? Думай, доктор, думай. Как бы ты поступил, если бы задумал убить своих? У первого лицо искажено действием алкалоидного яда. У этого, насколько он видит, нет. Их отравили прежде, чем привести сюда? Возможно, яд действует не сразу. Конечно, капитан мог предложить им по глоточку перед выходом. А этот? Или устойчив к яду, или трезвенник. Ох, бога ради, выключите этот адский…
Орудия замолчали. В ушах еще гудело – внезапная тишина оглушала не меньше пушек и гаубиц.
Потом сквозь гул в контуженых барабанных перепонках пробился другой звук. Голос долетал, как дым по ветру. Напрягаясь, Ватсон разбирал отдельные слова:
– …Твой отец был среди них… Семеро в масках… И вот я, как видишь, вернулся отомстить за малютку Энн Трулав. Я Джонни… называется… сельдерей. И олеандр. Почти кончено… улыбка. Сардоническая улыбка. В старину в Сардинии…
Даже в этих обрывках слышна была глубокая, разъедающая душу ненависть. Вглядываясь в темноту, чуть разбавленную лунным светом, доктор различил говорящего. Чернильный силуэт на фоне темной земли, словно его тело поглощало любой свет. Человек скорчился, кажется, у поваленного дерева, к стволу которого прислонялась последняя жертва. Судя по тому, что удалось услышать, солдат уже был отравлен. Сардоническая улыбка, последняя судорога смерти. Здесь его не спасти никакими средствами.
Ватсон потянулся к кобуре и чуть не вскрикнул вслух. Ребро горело огнем. Как будто его пропитали фосфором и подожгли. Крепко зажмурившись, он выжал слезы из глаз. Глубоко вдохнуть не мог – пыхтел, как собака. Попытка наполнить легкие заканчивалась колющей болью в груди и сердце. Он снова потянулся к кобуре, нащупал пальцами пистолет. Металл был обжигающе холодным, а на лбу у Ватсона проступили капельки пота.
Он доставал оружие целую вечность. А когда поднял глаза, темный силуэт де Гриффона зашевелился. Второй обмяк. Умер. «Мерзавец ты, де Гриффон», – подумал Ватсон. Сумеет ли он поднять пистолет? У него вырвался стон, и де Гриффон застыл, мгновенно припал к земле. Стон был громче, чем Ватсону показалось.
Крикнуть? Приказать де Гриффону сдаваться? Сказать, что игра окончена? Нет, это безумие. С Ватсоном сейчас справился бы и ребенок. Нет, казнь будет безмолвной. Но выстрел выдаст и его. Где-то там засел снайпер. Однако дело надо сделать. Выстрелить и метнуться в укрытие под стволом.
Метнуться? Кого он морочит?
Убийца был уже в нескольких ярдах от него. Все его внимание сосредоточилось на возвращении к своим позициям. Ватсон сдвинул ползунок, загоняя патрон в ствол. Щелчок прозвучал громче грома. Тень замерла. Де Гриффон обернулся, как легавая, учуявшая ускользающий след.
Пистолет оттягивал руку, ствол водило. Боль высушила горло. Нажимай, этот человек убил семерых! Нет, восьмерых. Майлс, вспомни Майлса! Ватсону придется быть и судьей, и присяжными.
Вы не судья. И не присяжные.
Это правда. Он не мог выстрелить. Вот так, без предупреждения. И руку не удержать. Дергающаяся мушка проводила ускользающий силуэт. Когда ночь поглотила его, Ватсон повалился на спину и позволил себе еще один стон. В нем билась вина и стыд. Не хватило ему моральной твердости для такого дела.
Убийца заметил его и приближался. Ватсон выставил перед собой револьвер.
– Выстрел убьет обоих, – шепнул де Гриффон.
– Вы пойдете со мной.
Де Гриффон был уже рядом. Он слышал боль в рваном дыхании Ватсона. Силы кончились.
– Никуда ты не пойдешь, старик.
С быстротой змеи он выхватил у Ватсона пистолет, выщелкнул и далеко отбросил обойму. В стороне плеснуло. Ватсон представил, как чей-то настороженный взгляд обратился на этот звук. Де Гриффон уронил бесполезный теперь кольт на землю.
– Зачем? – спросил Ватсон. – Зачем эти убийства?
Де Гриффон покачал головой. Он не собирался повторять всю историю ни в стихах, ни в прозе. Дело сделано. И какое ему дело до наглого докторишки? Который поднял такой шум из-за Шипоботтома, вынудил его к мучительному спектаклю с припадками на ферме, выкачал у него кровь, заставил скомкать последний акт драмы. Нет, он ничем не обязан доктору. Разве что быстрой смертью. Де Гриффон надвинулся на Ватсона так, что тот видел сумасшедший блеск его глаз.
– Умрешь и не узнаешь.
Он нашаривал нож, когда оба услышали щелчок выстрела. Капитан вывернул голову. Свиста пули не было – как и уверенности, что целят не в них – и не на их голоса. Де Гриффон отвернулся, снова припал к земле и, виляя, пополз к британским окопам. Едва он сделал первые шаги, Ватсон дотянулся до своего кольта. Движение криком отозвалось в голове, одно ребро щелкнуло.
Но оружие было у него в руках, и не совсем бесполезное: в стволе остался патрон. Ему хватит и одного. Надо только поймать в прицел мечущийся по-звериному силуэт. Он мог бы прямо сейчас сбить де Гриффона. Выстрелить ему в спину. Ватсон на секунду закрыл глаза – задумался. А когда открыл, темнота уже снова поглотила убийцу.
Не дергайтесь. Хладнокровного убийцы из вас не выйдет, Ватсон. Но есть еще один вариант.
Какой же, Холмс? – спросил он, сознавая, что теряет связь с реальностью. Может быть, ребро проткнуло легкое и он истекает кровью? Его бросало из жара в холод – земля вытягивала тепло из тела. Он дрожал. Здесь не место старому человеку. Здесь вообще не место живым.
О чем вы говорите?
Пусть решают боги войны. Вы дадите ему больше шансов, чем он давал своим жертвам.
Боги войны? Ради всего святого, о чем вы? – спросил он.
Ответа не было – только стук собственных зубов.
Лежа в мутящей сознание лихорадке, Ватсон вновь и вновь повторял эту фразу. Боги войны. Смешно. Или нет? Пожалуй, он догадывается, что имел в виду призрачный друг. Просто гонит от себя эту мысль.
Он стал расстегивать китель, но для этого пришлось перевернуться, и земля качнулась под ним медлительной волной. Забившись, он только еще глубже ушел в безжалостную грязь. Вспомнилась Гримпенская трясина. Вспышка паники пронизала тело; его засосет: зальет, залепит рот и нос густой кашей. И на этой полоске смерти появится еще один труп. Пища для крыс и стервятников. Ватсон забарахтался, и отравленная земля под ним зловеще зачмокала, словно жадно предвкушала новую добычу.
Мучительно сдерживая крик, он чувствовал уколы просачившегося сквозь одежду холода. Одна нога совсем ушла в землю, сапог наполнился текучей смесью глины с ледяной водой. Как видно, там, где он лежал, на поверхность пробивался родник, размывая и без того размокшую землю. Ногу можно было бы высвободить, но только пожертвовав сапогом и носком. На больное ребро словно наложили холодный компресс, прижавший его к земле. Ничья земля не желала его отпускать. Ватсон замер, поняв, что, барахтаясь, только ускоряет погружение.
Прижав кулак ко рту, Ватсон спрятал в нем крик. Не так он представлял свою кончину. Он ведь шел сюда спасти погибающих, а не присоединиться к ним.
Позвоночник первым ощутил опору. Что-то твердое, неподатливое. Под холодной жижей скрывалось… что? Валун, оставленный здесь ледником миллионы лет назад? Труп – лощади или человека? Утонувшая гаубица или скромный трактор? Просто выход твердой породы? Не зная, что дало опору его ягодицам, Ватсон с благодарностью понял, что, наполовину уйдя в землю, перестал тонуть.
Руки и ноги он сумел высвободить. Да, брюхо фландрских полей на сей раз останется голодным. Приободрившись, Ватсон зубами стянул перчатку с левой руки, зажал в зубах и прикусил что было мочи. Он сжимал зубы, пока боль в челюстях не сравнялась с болью в ребре. Сломался зуб.
