этими преступлениями читался смысл. И тогда она все же спросила о том, что беспокоило ее больше всего:
– Как вы думаете, он может достичь успеха? То есть собрать в единое сообщество всех преступников и извращенцев, придать им силу, заставить людей к ним прислушиваться?
Сеньон возмутился:
– Да ты в своем уме? Неужели ты думаешь, что к ним кто-то прислушается? Поганая рожа этого ублюдка будет кому-то интересна только тогда, когда мы его посадим, и не раньше! Нечего лепить из него очередного политика и вождя!
– Я просто думаю, что серийных убийц, душевнобольных и извращенцев со временем становится все больше. Смотрите, мы арестовываем одного педофила, а через месяц у нас на руках еще десять! И речь идет не о десятке или сотне парней на всю страну, а о тысячах, если считать всех психов, сумасшедших и социопатов вместе! Их очень много, Сеньон! Не отрицай! И они становятся все безумнее! Вспомни массовые убийства в торговых центрах и школах! Пятьдесят лет назад такого не было! А ведь сколько оружия оставалось у людей после войны! Дело ведь не в оружии, а в том, что больше становится парней, которые идут вразнос! Хорошо еще, что они одиночки. До сих пор они никогда не объединялись…
– Ладно, но их наставник, этот *е, или как там его зовут, ведь он идет дальше, у него есть доктрина! Как можно делать преступные заявления и думать, что к тебе кто-то прислушается всерьез!
– Вы считаете его затею безумной? – спросил Микелис без тени улыбки. – Безнадежной? А что бы сказали белые люди в 1750 году, если бы с ними заговорили о правах человека и равенстве с чернокожими? Что бы подумали женщины в 1850 году, если бы им сказали о праве голоса, и как бы отреагировали их современники-мужчины на идею равенства со «слабым» полом? Что бы подумал западный мир в 1950 году, если бы людям рассказали об однополых браках и праве гомосексуалов на усыновление детей? Я хочу напомнить вам, что многие «меньшинства» прошлого сегодня получили реальные права, и мы считаем эти права нормальными, хотя когда-то они казались невозможными, немыслимыми.
Сеньон склонился над ним, его лицо выражало крайнее озлобление.
– Вы ставите на одну доску чернокожих и серийных убийц? Или педофилов?
– Отнюдь.
– Скажу вам от лица женщин, геев и чернокожих – пошли вы на фиг с вашими теориями, Микелис! Очень сомнительные у вас сравнения.
Не теряя обычного спокойствия, криминолог покачал головой:
– Я просто пытаюсь показать, что представления общества о различиях меняются со временем.
– Вы приравниваете цветных людей к уродам, черт возьми!
– Нет, не приравниваю. Убийцы, педофилы, извращенцы и все те, кого *е пытается объединить под своим знаменем, не считают себя ненормальными! Они другие, и *е хочет добиться для них права жить в нашем обществе. Вот к чему я веду!
– Но они уроды! Как ни крути, они сумасшедшие! Вы сравниваете сумасшедших с людьми, которые не виноваты в том, что они такие, какие есть!
– Хотите услышать самое худшее? Они тоже не виноваты в том, что они такие, какие есть, и они ничего не могут с этим поделать. Большинство из них не хотели жить маргиналами из-за своих особых потребностей, не хотели быть извращенцами. Это результат травмы, полученной в детстве, и последовавшего за ней патологического взросления. Первая жертва – это ребенок, которым каждый из них был когда-то.
– Теперь вы будете их защищать? – в гневе вспылил жандарм.
– Я ненавижу их даже больше, чем вы, не сомневайтесь, потому что я знаю всю их подноготную. Но я также понимаю, откуда они взялись.
Тон разговора опасно повышался.
– Знаете что, Микелис? Я все чаще думаю, что вы и сами с приветом! И разделяете теории этого сумасшедшего! Вы…
– СТОП! – рявкнула Людивина. – СТОП! Достали! Хватит, на сегодня я достаточно вас наслушалась. Мы все измотаны, все на пределе. Я лично хотела бы вернуться в отель.
Она стояла между двумя мужчинами, двумя сильными, неукротимыми характерами. И они просто испепеляли друг друга взглядом.
Сеньон сделал шаг назад, но по-прежнему смотрел на криминолога с вызовом.
– Мне нужно отдохнуть, – призналась Людивина, голос ее дрожал. – Сосредоточиться, все обдумать в тишине. Если этот ублюдок вербовал людей через форум, то теперь, когда он его закрыл, до него никак не добраться. Я не собираюсь просто сидеть и ждать, пока он соберет всех преступников на планете и попытается разжалобить нас рассказами об их несчастной доле. Вы сами писали в одной из своих книг, Микелис, что эти люди – лжецы и манипуляторы. Мы никогда им не поддадимся.
Криминолог отвлекся от Сеньона, чтобы ответить молодой женщине-жандарму:
– Проблема в том, что в нашем обществе они действуют под маской. Среди нас есть всякого рода извращенцы и потенциальные преступники. Возможно, вы уже доверились кому-то из них, сами того не зная.
На этом он развернулся и ушел.
Небо все никак не могло определиться.
Свинцовые тучи сгущались, но дождь не начинался, потом ветер за час разгонял их, очищал квадрат синего неба, и снова набегали тучи, такие же грозные, как прежде.
Отель, где остановились французские следователи, находился в самом центре Кракова. Людивина успела увидеть немногое, но она открыла для себя старинный город с поразительной архитектурой. Богатое средневековое наследие, классика, неоготика чередовались с фасадами современных домов, и рядом – старые трамваи, будто вышедшие из первых фильмов о Джеймсе Бонде. Краков был основан на холме, и замок – символ города – возвышался над пиками колоколен и башнями костелов, базилик, соборов и других памятников, которые во множестве располагались вокруг, как вехи истории и культуры.
После обеда Людивине удалось немного вздремнуть, затем Томаш прислал первые английские переводы отчетов о вскрытии. Они передавали их из номера в номер, Сеньон и Микелис друг с другом не общались, от силы обменялись парой слов, когда все трое наскоро сошлись за обедом.
Вскрытия только подтвердили то, что им уже было известно. Они имели дело с психопатом, который на пике психоза буйствовал. Он терял контроль, впадал в истерику и именно тогда кусался яростнее всего.
У одной из жертв из бедра было выдрано зубами около килограмма мяса, этот фрагмент так и не нашли.
«Каннибализм», – сразу подумала Людивина.
И вновь вставал вопрос о его челюсти, о ее загадочной природе. Ее размер, форма и зубы не соответствовали челюсти человека, однако патологоанатом решительно исключил вероятность нападения животного: укусы были слишком четкие, а следы когтей и шерсти отсутствовали… К тому же Сеньон уже проверил: животное с такими зубами
