и Людивина, как и все ее коллеги из парижского отдела, едва успевала принять одну информацию, как тут же поступала новая. Эту массу сведений надо было логически обработать, вычленить новые гипотезы. Возникало так много нитей, что их нельзя было распутывать одновременно: жандармам постоянно казалось, что они что-то забыли, упустили важную деталь или в спешке ошиблись.
Но именно к этому подталкивают нас убийцы! Они навязывают свой темп!
И это было что-то новое. Обычно уголовное расследование либо завершалось в течение сорока восьми часов, либо тянулось месяцами, переходя от судьи к судье, от прокурора к прокурору, пока не выходило на улики, очные ставки, признания или доказательства и обвинительное заключение. Редко возникало такое ощущение неотложности, спешки, необходимости бежать наперегонки с самой смертью.
И в этом кипении идей и информации, чувствовала Людивина, они многое упускали. Теперь ей задним числом казалось, что во время одного из редких за последние дни часов отдыха что-то мелькнуло в ее мозгу. В полусознании, в изнеможении, на грани сна и бодрствования она что-то почувствовала.
Что-то размытое. Колеса.
Шины… Все дело в шинах!
Теперь она вспомнила. Бывает, ищешь идею, и она вдруг вспыхивает в голове.
Машина!
– Подождите! – закричала она. – Помните, на месте его преступлений во Франции мы иногда обнаруживали следы шин? «Рено-твинго» первого поколения. Это не вяжется с гипотезой о дальнобойщике! Он не может раскатывать по автострадам Европы на трейлере и в то же время приезжать на убийства в легковушке!
– А может, он возит машину в прицепе.
– Не слишком ли это… притянуто за уши?
– Согласен, это сложновато. Многие трейлеры меняют прицеп перед каждым рейсом, его загружает и разгружает специальный квалифицированный персонал, так что машину в прицепе спрятать трудно.
– Когда мы говорили о дальнобойщике, никто об этом даже не подумал, – с досадой произнесла Людивина. – Тут, конечно, логическая нестыковка.
– Но дальнобойщик был крепкой гипотезой.
Сеньон, осматривавший поодаль окрестности, вдруг поднял руку, показывая наверх:
– Погодите-ка…
Он указывал на одну из камер наблюдения, установленных на крыше.
– Ты что? – забеспокоилась его напарница.
– Если Зверь проходил здесь, чтобы отключить видеокамеру, направленную на дверь, то непременно должен был пройти вдоль стены, затем через эту открытую зону.
– Камера ее не захватывает, – возразила Людивина.
– Нет, но выше расположен прожектор, и камера видит его тень! – воскликнул Сеньон, указывая на внутренний двор, который находился в поле зрения аппаратуры.
Людивина повернулась и убедилась, что ее коллега прав.
– На записи точно ничего не было?
Они вернулись на пульт охраны шахты и попросили показать кадры, снятые за несколько минут до появления убийцы.
Пять пар глаз неотрывно следили за экраном, вглядываясь в каждый пиксель, изучали движения листвы, густые тени, заслонявшие больше половины изображения.
Сеньон и Томаш ткнули указательным пальцем в монитор одновременно.
– Вот! – сказал великан. – Прокрутите назад! Назад!
Это была тень среди теней.
Зверь шел вдоль стены, и, как угадал Сеньон, его силуэт попал в луч одного из прожекторов. Не бог весть что, просто часть вытянутой тени, безликий аватар, но он попался.
– Как ни прячься, – пробормотал жандарм, – а от тени не избавишься.
Это было крохотное пятнышко, проскользнувшее из одной тени в другую и занимавшее на экране от силы пять сантиметров.
– По крайней мере, мы знаем, что он не призрак, – тихо сказала Людивина. – Не невидимка, не совершенство. Он оставляет следы. Теперь надо во что бы то ни стало выяснить, не допустил ли он еще какую-нибудь ошибку.
Ей на плечо легла рука Сеньона, заставив ее замолчать.
Его ноготь щелкнул по изображению.
– А вот и его жертвы, – сказал он глухо.
Все знали, что это были последние кадры двух девушек при жизни. Их цифровое завещание.
Две тонкие тени двигались следом за своим похитителем. Послушные, подавленные его властью и своим страхом, они исчезли так же внезапно, как и появились, растворились в одно мгновение.
Людивина была поражена.
– Они просто шли за ним, – сказала она почти беззвучно, – всего несколько часов, и он полностью подчинил их своей воле.
И тут вслед за ними двинулась еще одна тень.
Четвертая.
Людивина вскочила на ноги:
– Черт!
– Их было двое, – вставил Микелис.
Криминолог, в отличие от других, не выглядел удивленным. Напротив, он даже улыбался.
Сеньон никак не мог в это поверить.
– Убийц было двое? Как мы этого не поняли с самого начала?
– Нет, не двое убийц, – поправил его криминолог, – а убийца и его наставник. С самого начала к Зверю приставили наставника. Его вели.
Трое французов отошли в сторону, чтобы поговорить. Они стояли возле черного седана Томаша.
– Я думал, навязчивые идеи – это что-то личное, ими не делятся с другими, – недоумевал Сеньон.
– Так и есть. Зверь убивает, подчиняясь своим желаниям, своим навязчивым идеям. Но он под контролем. Ему помогают готовить преступление. Запутывать следы, уничтожать улики.
– Откуда вы это взяли? – спросила Людивина. – Четвертый человек может быть просто сообщником, мы же ничего не видим.
– Он наставник, этим и объясняется быстрая смена методов убийцы. Наставник забирает его на своей машине, это он ездит на «твинго». Пока Зверь убивает, наставник ждет в автомобиле, чтобы не мешать тому спокойно действовать, но потом ментор подсказывает, как обмануть полицию. В своих убийствах Зверь слишком импульсивен, слишком свиреп. Значит, в момент совершения преступления он находится в экстремальном состоянии, градус его агрессии очень высок, он не может вмиг снова стать рассудительным и практичным. Сразу после убийства он еще слишком возбужден.
– Это похоже на опьянение, – предположила Людивина.
– Именно так! Опьянение насилием. А когда человек в таком состоянии, он совершает глупости и в итоге всегда оставляет улики. А наш убийца не оставляет. Потому что он всегда под присмотром. Его ведут, ему дают советы. Например, на месте преступления мы не нашли ни единого волоска ни с головы, ни с тела, что меня удивило в отчетах. При такой ярости что-то наверняка должно было остаться. Я думаю, ему приказали побрить наголо все тело.
– Больные… – пробормотал Сеньон.
Микелис добавил:
– И еще одна вещь поразила меня внизу, в шахте: его почерк сильно отличался от того, что мы видели на примере его первых жертв: тогда он выбирал довольно корпулентных дам, чтобы влезть в них. Здесь ничего подобного нет. А ведь это неотъемлемая часть его личности, часть его навязчивой фантазии. Если он пропустил этот этап, значит ему не позволили действовать так, как он хотел. Он оказался под властью разума, который сильнее его, который подчиняет его целиком, вплоть до самых сокровенных желаний. Наставник сопровождает его во время совершения
