— 17-го — святой Лука, 18-го — святой Кирилл, 19-го — святые Хрисанд и Дарий…
— Все, спасибо, дальше не надо, мне нужно только 18-е! — воскликнул Игорь.
— 18-е — день святого Кирилла.
— А ошибки быть не может? — на всякий случай спросил Алтаев.
— Какая же может быть ошибка? — обиделся батюшка. — У нас все точно.
«Конечно, если не считать существования самого бога», — улыбнулся про себя Игорь. Поблагодарив священника и взяв у него справку о том, что 18-го марта — праздник святого Кирилла, Алтаев поехал на Петровку.
В МУРе на справку смотрели как на добытую ископаемую редкость. Круг замкнулся.
— Молодцы, ребята! Теперь в прокуратуру дело передавайте, с побегом закончили, а раз есть новые обстоятельства по делу, то выносите постановление, — сказал Колганов. — Молодцы! Убийство десятилетней давности раскрыли, не ожидал, честно говоря. Но в общем, хорошо, грамотно поработали!
Собрались в кабинете. Еще раз посмотрели на нарисованную Игорем картинку. Валера взял карандаш и соединил все маленькие окружности. Круг замкнулся.
Александр Сгибнев
По запутанному следу
Сегодня они лягут на архивные полки. Рядом с теми, что уже успели слегка выцвести и запылиться. Толстые, аккуратно прошитые и пронумерованные тома кропотливых и упорных следовательских поисков. На каждом из них после строки: «Дело начато…» — появилось свежее добавление: «Окончено…» И число, месяц, год. Это значит, что преступление раскрыто, виновные наказаны. Или, наоборот, с честного человека снято подозрение.
Перелистаем несколько таких историй, принятых к бессрочному хранению.
Женщина плакала долго и горько. Сквозь беспрестанные рыдания трудно было разобрать слова. Наконец лейтенант Николай Степанович Кузовлев, дежуривший по УВД города, понял: у нее пропал ребенок, сын. Валеркой зовут. Полненький, белоголовый, в матроске.
— Как так — пропал? — Лейтенант быстро вышел из-за стола, уставленного телефонами, попытался, как мог, успокоить убитую горем мать. — Да что у нас, Америка, что ли? Найдем, обязательно, найдем!
Вернувшись на место, Кузовлев кратко записал рассказ посетительницы в журнал и, кроме того, попросил ее оставить официальное заявление. Суть происшедшего удивляла. Во-первых, ребенок пропал не здесь, в Прикамье, а где-то там, на Кубани, откуда приехала женщина. И, во-вторых, пропал он не сейчас, а полтора года назад. Сюда же Зинаида Мостовенко приехала к родителям бывшего мужа в надежде выяснить, где он находится и куда девал мальчика, украденного из ее дома.
— Почему же вы до сих пор молчали? — строго спросил лейтенант.
— Да, я виновата, — согласилась Мостовенко. — За свое легкомыслие расплачиваюсь…
И она, перестав плакать, рассказала, как встретилась впервые с Михаилом Селиверстовичем Опаровым, с мужем своим, восемнадцатилетняя девчонка, как закружилась голова от его красноречия, былей и небылиц, клятвенных обещаний. Рослый, красивый, ходил Опаров по станице, не мужчина — загляденье. Правда, соседки, задержавшись у колодца, увещевали мать: «И куда твоя Зинка лезет, не пара он ей, седина на висках пробивается». Но Мостовенко-младшая и слушать никого не хотела. «От зависти все это, — твердила в ответ. — А что до седины, повоюйте с его — совсем белыми станете!»
Кстати, о подвигах своих на боевых фронтах Михаил Селиверстович насочинял столько, что не в три короба, а в три грузовика не уложишь. Колхозники, даже воевавшие, и то от удивления рты разевали, о подростках и говорить не приходилось.
Вскоре стали они мужем и женой — вчерашняя школьница и директор далекой отсюда уральской школы. Спасибо матери Зинаидиной, что заставила в загс пойти, а то он отнекивался, говорил, что все это формализм, любовь, мол, от бумажки не зависит.
А дальше сюжет их жизни, как нередко бывает при скоропалительных браках, развивался без особой оригинальности. Узнав, что Зина ждет ребенка, Михаил Опаров сбежал. По всем адресам искала она его, но письма возвращались без ответа. Лишь через три года под покровом темноты появился беглый отец. Подарками сына завалил, с рук не отпускал, вина, сластей на стол наставил. Тут-то и узнала Мостовенко, что у него новая жена, но жена, мол, нелюбимая, жизнь с нею опостылела. «И понимаешь, — сокрушался он чуть не плача, — развода не дает, не верит, что я был женат. Покажи ребенка, тогда соглашусь освободить тебя. Так что выручай, Зина, наше общее счастье. Как только оформлю все, так и жди нас. Что я здесь, в станице, работы не найду? Вот заживем!»
На второй или третий день обманщик снова пустился наутек, захватив и сына. В записке, оставленной на обеденном столе, он объяснял поспешное исчезновение тем, что якобы неожиданно подвернулась легковая машина, ехавшая в направлении железнодорожной станции. Ни о чем не беспокойся, клялся он, все будет как нельзя лучше.
С дороги шли открытки. «Сели хорошо, вагон купейный. Валерка не отходит от окошка, так ему все в диво». Еще открытка: «Валерка чувствует себя превосходно. Меня признал окончательно, все: «Папа, папа, папа!» Аж сердце замирает!» И вот уже не открытка — письмо. Мостовенко подает его, затертое, читанное-перечитанное, лейтенанту Кузовлеву. «Какое горе: пропал наш мальчик. В Лисках выходил я на привокзальный базарчик, а вернулся — нет его. Подозреваю одну женщину из соседнего купе, она все плакалась, что детей у нее нет, шутила, не отдам ли я ей Валерку. Почти сутки проторчал я на этой станции, метался, бегал, к кому только ни обращался, но все равнодушны, заняты лишь собой. Сходил и в Воронеже, с десяток раз объявил по радио — и тоже попусту. Умоляю тебя, не переживай сильно, я все силы отдам, но нашего дорогого сыночка найду. И еще прошу: не подымай шуму, встречные розыски могут лишь помешать».
Все это: рассказ матери, ее заявление, копии открыток и оригинал последнего письма — легли на стол следователя. История с мальчонкой взволновала в райотделе МВД всех, все хотели помочь женщине, оказавшейся в беде. Одна из служащих взяла ее даже к себе ночевать. Офицеры, пока не началось следствие, выяснили, там ли, где указывала Мостовенко, проживают родители ее беглого мужа, где пребывает он сам.
Вести следствие поручили капитану милиции Вячеславу Николаевичу Морозову.
Многое, конечно, свидетельствовало не в пользу Михаила Опарова, но достаточных фактов, опровергающих пропажу ребенка в поезде, пока не имелось. Были догадки, умозаключения, но их, как говорят, к обвинению не подошьешь. Капитан Морозов, следователь с опытом, с большими знаниями еще и еще раз выслушивает Опарова. Спокойно, внимательно, не пытаясь сразу же ловить на противоречиях, которые появились в его рассказе. Вячеслав Николаевич чувствовал что легенда разработана тщательно, отрепетирована с блеском, но видны, как ни старается Опаров, и швы, сработанные на живую нитку. В письме, посланном с дороги, он писал, что мальчик исчез на станции Лиски, а здесь, в милиции, утверждает, что в Воронеже. К содействию радиоузла, продолжал Опаров на допросе, обращался он кроме Воронежа и в Мичуринске. Откуда же появился Мичуринск? Неужели память отбило начисто? Или надеется, что письмо не сохранилось? В Воронеж уходит официальный запрос. Следователь к тому же звонит туда по телефону, объясняет, что к чему. Ответ, как и следовало ожидать, не подтверждает версии Опарова: он не заходил ни в милицию, ни в радиоузел, ни к начальнику вокзала. Вообще, сообщили воронежцы, за последние два года не было ни одного случая пропажи детей. Даже летом, когда слишком массовые переезды…
При очередной встрече следователь как бы невзначай переспросил: где Опаров заходил в милицию — в Воронеже или Мичуринске? «В милицию заходил я в Воронеже, а в Мичуринске делал объявления по радио. Точно помню — на третьем этаже, как поднимешься — налево». Главное, отметил про себя Морозов, подтвердил быстро, да еще с такой деталью — третий этаж, налево. Психологическая ловкость! А вот Лиски, куда же девались Лиски? Выходит, вранье началось еще с письма?
Попросив Опарова выйти в коридор, Вячеслав Николаевич позвонил в Мичуринск, куда накануне послал телеграмму. И опять ответ не в пользу Михаила Селиверстовича. К тому же, узнал Морозов, радиоузел в Мичуринске никогда не был на третьем этаже по причине отсутствия такового. Больше того, в последний момент выяснилось, что поезд, в который сел Опаров на Кубани, через воронежские земли вообще не проходит, у него другой маршрут — через Курск и Орел.
Но в это время следователь вынужден был свернуть с главной линии поиска, взяться, как говорят литературоведы, за боковой сюжет. Дело в том, что к нему явились отец Михаила Опарова и младший брат — Сергей.
— Это по какому-такому праву вы подкапываетесь под него? — спросили с ходу. — Замучили вызовами! Вы думаете, так вам и дадут на поругание заслуженного человека? Сами небось в тылу отсиживались, а он воевал. На самой передовой!
