— Это по какому-такому праву вы подкапываетесь под него? — спросили с ходу. — Замучили вызовами! Вы думаете, так вам и дадут на поругание заслуженного человека? Сами небось в тылу отсиживались, а он воевал. На самой передовой!
Следователю показалось подозрительным: всюду — и сам Опаров и его родичи — бахвалятся званием фронтовика, подвигами. В архив Министерства обороны уходит запрос. Ответ пришел очень быстро. Из него стало ясно, что Опаров в сорок втором за дезертирство был осужден к десяти годам тюрьмы, но меру наказания заменили штрафным батальоном.
— Вам номер такого-то батальона знаком? — спросил следователь.
Опаров подскочил как ужаленный. Поняв, что его биографией заинтересовались всерьез, сник, перешел на елейный тон. Тут-то Морозов и сказал ему:
— Не были вы ни в Лисках, как писали когда-то на Кубань, — Вячеслав Николаевич протянул ему письмо, оставленное в милиции Зинаидой Мостовенко, — ни в Воронеже, ни в Мичуринске. Это все проверено.
Спокойные и твердые глаза следователя встретились с растерянными, испуганными глазами Опарова.
— Ну так что, начнем настоящий разговор? — спросил капитан милиции.
Опаров угрюмо и как будто откровенно сказал:
— Поймите по-человечески, сколько ей, этой Зинке, нужно было алиментов отвалить… За что? В станице такая дешевизна… Вот я и увез его.
— Но где ребенок сейчас?
— Я его сдал в надежные руки, надежным людям.
— Кому? Где?
— Поверьте, надежным людям. Я и помогаю ему…
— Учтите, ребенка нет. Возможно, даже в живых. Пока мы не найдем его — подозрение с вас не снимется.
Послышался вздох раскаяния. Как ни был Опаров черен душой, он все же понял, что нянчиться с ним не собираются. Все его басни раскрыты. Следователь добрался даже до такой ниточки, как его трехсуточное отсутствие в поселке после возвращения с юга. Все, оказывается, уточнено, выяснено.
— В Кедровске он где-нибудь… Там я его бросил!.. — проговорил, не поднимая головы, Опаров.
— Как бросил? Вы же только что сказали — в надежных руках?
Подследственный признался, что именно в те трое суток, оставшихся без алиби, он на машине брата отвез ребенка, уже привязавшегося к нему, в соседний Кедровск и оставил в подъезде многоквартирного дома.
В тот же день работники милиции направились в Кедровск. Долго блуждали по центру, пока Опаров не остановился возле запомнившегося подъезда.
— Здесь…
Уже давно закончился рабочий день в городских учреждениях, а в кедровской милиции продолжалась операция «Валерик». Штатные работники и дружинники обходили старожилов, домоуправления, выясняя, не слышал ли кто о пропавшем теперь уже два года назад мальчике. Полненьком, белоголовом, в матроске. Обратились к населению по радио. Наконец в милиции раздался долгожданный телефонный звонок. Говорил подполковник в отставке Дмитрий Петрович Шемардин, герой Сталинграда и Берлина:
— Ребенок, которого вы ищете, у меня. Наверняка это тот ребенок…
На окраинную улицу, почти сомкнувшуюся с тайгой, помчалась из милиции машина. У маленького домика, утопавшего в деревьях, стоял высокий старик в армейском кителе, с непокрытой головой. Он пригласил гостей к себе, рассказал, как нашел мальчонку, как упросил потом руководителей Дома ребенка отдать его ему на воспитание. Валерик, повзрослевший, розовощекий, затих над игрушками.
А неподалеку от него под присмотром старшины милиции стоял, понурив голову, человек, которому Валерка никогда уже не будет сыном…
Пожалуй, с самой войны не было так опечалено и возбуждено село Канжино, как в это полное солнца весеннее утро. С пахотой и севом управились, сегодня — воскресенье, значит, можно отдохнуть, выйти семьями на озеро, которое отливало синевой прямо за околицей. И вдруг в эту неторопливую праздничность ворвались испуганные крики:
— Дядя Нил убит…
Жители знали: дядя Нил — это Нил Яковлевич Мелихов, председатель сельсовета, которого, уважая искренне, все — стар и млад — звали дядей Нилом. И вот он, выходит, убит?! При коллективизации, когда в него из обрезов палили, — остался жив. На фронте, пройдя от Волоколамска до Берлина, — остался жив. А тут? Да что же случилось-то, люди добрые? Ведь на рассвете еще — есть свидетели — видели его шагавшим с ружьем в сторону озера. С ним был, тоже с ружьем, Ванюшка Воробьев, сын Игната Воробьева, кузнеца. В кирзовых сапогах, военных брюках, но вместо гимнастерки на нем какой-то пиджачишко был. Ванюшка-то — сержант, на днях на побывку прибыл, отличник, говорят. Неужели он? А кто же еще? Само-то ружье, как известно, не стреляет!
Страсти накалялись. Атмосфера вокруг сержанта, осунувшегося, побледневшего, дышала опасной наэлектризованностью. Находились отчаянные головы, которых всегда предостаточно в неуправляемой толпе, что лезли к нему с кулаками, подбивали чуть ли не к самосуду.
Потому-то спешили в Канжино и сотрудники милиции, и прокурор, и эксперты. Они хорошо знали Мелихова, горевали, услышав о его гибели. Но виноват ли сержант? Они и его знали, комсомольца, заводилу многих добрых дел на селе, теперь уже коммуниста. Семьи Воробьевых и Мелиховых никогда не ссорились, да у Мелихова, несмотря на его строгость и прямоту, никогда и врагов-то не было. В чем же дело? Что произошло сегодняшним ранним утром? Тут нужно до тонкости во всем разобраться. Важнейший долг следствия — не обвинять, а установить истину, воссоздать реальную картину всего, что произошло.
Сержант Воробьев, не успевший даже переодеться, в сапогах, вымазанных илом, в намокшем пиджачишке, который носил еще до ухода на службу, откровенно и взволнованно рассказал следователям все, что знал. Да, он с дядей Нилом в первый день своего приезда сговорились сходить на охоту. Вместе вышли из села — свидетели правду говорят. Сели в лодки, покурили, не спеша поплыли по озеру, чтобы к островку, где водились утки, подойти с разных сторон. Часа полтора ушло на это, но, как они ни хитрили, ни одной утки спугнуть не удалось. Или их не было, или они оказались хитрее нас. Нил Яковлевич решил ехать домой.
— Вот тебе рыбные снасти, Ванюшка, — сказал Мелихов, — а я — назад, дела есть. Только без рыбы не возвращайся, в обед на уху загляну…
Так они и расстались. И вот — беда.
Эксперты принялись за дело. На человека пало подозрение, но виновен ли он? Это подозрение угнетает, естественно, и его родственников, и его близких. Ответственность следствия велика. Ошибиться нельзя ни в чем!
Эксперты идут шаг за шагом по пути выяснения причины свершившегося. Смерть Мелихова, установили они, наступила в результате огнестрельного ранения в область правого предплечья со стороны груди. Удалось определить и точку на местности, где произошло непоправимое. Тут же у берега, где прозвучал выстрел, плескалась на волне лодка, в ней лежали двуствольное ружье, продукты питания и другие охотничьи принадлежности. В момент обнаружения трупа лодка располагалась кормой к берегу. На кормовом сиденье и левом борту виднелись капли крови; они остались и на листьях камыша, и на траве, и на валежнике. Чувствовалось, что Мелихов всеми силами пытался добраться до селения.
Ружье, находившееся в лодке, лежало стволами к корме. Левый ствол был разряжен, и в нем находилась стреляная гильза, а правый ствол не тронут. Стреляная гильза и заряженный патрон из правого ствола подверглись баллистической экспертизе. От работников милиции ничто не ускользнуло — ни кусочки ваты, вырванные выстрелом из стеганой куртки, ни полуобгоревшие частицы бумажного пыжа. Все подвергалось исследованию, фотографированию, зарисовкам.
Постепенно трагедия на озере прояснилась. Следствие пришло к твердому убеждению, что здесь, на берегу, произошло не убийство, а несчастный случай. Оно подтверждалось и тем, что при осмотре ружья была установлена неисправность левого курка. Это допускало самопроизвольный выстрел. Раневой канал в предплечье был расположен входным отверстием со стороны груди снизу вверх и выходил в верхней части плеча на спине. Исследование дроби, извлеченной из раны, показало, что она идентична с дробью, взятой в заряженных патронах, находившихся в патронташе и дома у пострадавшего.
Все это подтвердило первоначальную уверенность в невиновности сержанта, прибывшего в родное село на побывку. Тем более нашлись свидетели, которые видели Воробьева на рыбалке в пяти-семи километрах от места гибели председателя. Анализ тины на обуви и в том месте, где он ловил рыбу, подтвердил и это.
Так строжайшая объективность — первое качество следствия — помогла снять подозрение с человека, совершенно непричастного к трагедии, случившейся в майское утро на берегу канжинского озера.
Виктор Филатов
Утренний звонок
