— С того времени, как попросил меня о полиэтилене, не встречались. Я хотела позвонить ему, но как-то не осмелилась. Ведь если он знает о трех тысячах, выходит, заодно с ними, то есть с теми, кто заплатил, а такие деньги даром не платят…
— Да, не платят, — подтвердил Хаблак, — Кстати, Леонида Павловича Гудзия вчера арестовали.
Мащенко остолбенела, лицо у нее перекосилось и стало землистым. Сыграть так не смогла бы даже талантливая актриса, и Хаблак убедился в безосновательности своих подозрений. Налив воды, подал женщине, однако она не взяла стакан, глотнула воздух и прошептала:
— Значит, и я… Выходит, и я вместе с ним…
Полковник сказал:
— Успокойтесь, Лидия Андреевна. Сейчас мы вызовем понятых, составим акт, а вы садитесь здесь и напишите обо всем, что сообщили. Надеюсь, вы никуда не спешите?
— Не все ли равно, вы ведь меня тоже арестуете?
Полковник снисходительно улыбнулся, взглянул на
Хаблака, будто советовался с ним.
— Зачем такие крайности? Возьмем подписку о невыезде, вы ведь сами пришли к нам…
— И в самом деле отпустите меня?
— Никто с вас вины не снимает, — подчеркнул полковник. — Но вы помогли следствию, признали свою вину, и суд определит вам меру наказания. Мы же задерживать вас не будем.
Видно, Мащенко ждала значительно худшего: губы у нее задрожали, даже всхлипнула. Теперь уже схватила стакан с водой и выпила чуть ли не до дна. Потом подняла мокрые глаза, усмехнувшись жалобно и благодарно.
— Я напишу, — сказала быстро, — я все сделаю, у меня с души… камень свалился.
Через полчаса, уладив формальности и отпустив Мащенко домой, Хаблак приказал привести к нему задержанного вчера Червича. Видел его лишь однажды на берегу — в длинных сатиновых трусах — и был немного удивлен, когда Червич появился в приличном импортном костюме, отглаженной рубашке и ярком галстуке.
Лукьян Иванович остановился на пороге, сразу узнал Хаблака и покачал головой.
— А я, старый дурак, его ухой угощал, — сказал с досадой. — Веслом по кумполу надо было, а мы уши поразвешивали.
— Садитесь, Червич, — сказал Хаблак сухо, — и без болтовни. Скажите лучше, для чего вам понадобилась взрывчатка?
— И из-за этого задерживаете порядочных людей! — искренне удивился тот. — Сразу бы спросили, а то обыск, перед соседями опозорили… Как теперь в глаза смотреть? Ну поглушили немного рыбы, не такое уж преступление. Я ее во время войны противотанковыми гранатами… Когда-то на Волыни на классное озеро наткнулись — чистое, глубокое, леса вокруг; швырнул гранату — верь не верь, а щуки пудовые— ох и полакомились!..
Старик любил поболтать, и остановить его было труд- до. Хаблак выслушал всю эту тираду и спросил;
— И где же вы теперь глушили рыбу?
— На озерах возле Плютов и на Козинке. Ее сейчас перегородили. Вот и сделалось там большое озеро.
— Сын привозил вам взрывчатку, и вы там же использовали ее?
— Точно. Я летом всегда на днепровском острове стою, были же сами у меня, видели.
— Итак, вы утверждаете, что взрывчатка попадала из карьера сразу к вам на остров и уже там вы приспосабливали ее для глушения рыбы?
— Конечно утверждаю.
— Прошу расписаться.
Старик расписался, а Хаблак спросил вроде между прочим:
— Терещенко зачем бомбу делали?
Червич вытаращил на майора глаза. У него отпала нижняя челюсть.
— Ты что, сдурел?! — воскликнул он.
— Слушайте, Червич, повремените немного, прежде чем окончательно накликать на себя беду. Я вам кое-что объясню. Обыскивая вашу комнату, мы нашли схему мины с часовым механизмом и даже некоторые запасные детали к ней. Это раз. Далее. Установлено, что вы брали взрывчатку у сына, который незаконно получал ее у рабочих карьера, где является начальником участка. А ваш хороший знакомый грузчик промтоварной базы Яков Игоревич Терещенко, который заказал вам бомбу, подложил ее в чемодан одного гражданина, где она и взорвалась. Если вы сможете доказать, что не знали назначения мины, вина ваша несколько смягчится. Так стоит ли вам лишаться этого шанса?
— Нет, это вы попробуйте доказать, что именно я сделал ее.
— Очень просто. Если только для глушения рыбы использовали взрывчатку, для чего возили ее с острова в Киев?
— А я не возил.
— Не надо лгать, Червич. Мы нашли в вашей киевской квартире упаковочную бумагу от взрывчатки» а на письменном столе у вас ее небольшие частицы.
Червич подумал немного и сказал;
— Хорошо работаете, и вроде бы ваша взяла. Но ответьте: это точно Яшка подложил мину в чемодан?
— Да, Червич.
— Боже мой! — завопил старик. — Но какая же свинья — Яков! Так обмануть меня, стреляного воробья! Что ж теперь будет?
— Сколько заплатил Терещенко за мину?
— А-а, — скривился Червич, будто глотнул кислого, — я у него денег не брал. Выпили несколько бутылок, вот и вся плата.
— А зачем Терещенко мина, говорил?
— Конечно, иначе бы я не делал. Мол, есть один сукин сын, который заложил его когда-то, Терещенко и отсидел из-за него пять лет. Это же представить только — пять лет без всякой вины. А теперь Яков выследил его и хотел отомстить. Тот тип машину купил, вот Яшка и решил бомбу под нее подложить с часовым, значит, механизмом, чтоб алиби иметь.
— Так Терещенко и сказал: пять лет без вины? — спросил Хаблак не без иронии.
— Клялся, что правда.
— Да ведь он женщину ограбил, ваш Терещенко, и поймали его тогда чуть ли не сразу.
— Неужто? А он…
— Вот так, Лукьян Иванович. Втянул вас Терещенко в скверную историю, теперь отвечать придется.
Червич насупился.
— Да вижу, — сказал обреченно. — Век себе не прощу,
Коренчук выложил на стол несколько фотографий разных людей и приказал: — Введите арестованного. В кабинет в сопровождении конвоира вошел усатый человек средних лет в темной рубашке и хорошо сшитом костюме.
— Подойдите к стоку, — велел ему Коренчук. — И вы тоже, — подозвал понятых. — Гражданин Хрущ, нет ли среди этих людей, фотографии которых лежат на столе, человека, назвавшегося вам Геннадием Зиновьевичем и предложившего преступную сделку?
Хрущ не колеблясь ткнул пальцем в третью с края фотографию, на которой был изображен Президент.
— Вот этот, — сказал твердо.
Составив протокол, Коренчук отпустил понятых.
— А теперь, Станислав Игнатьевич, — предложил, — надо уточнить некоторые детали.
— Пожалуйста, прошу вас, — ответил тот заискивающе, — можете рассчитывать на мою искренность.
— Повторите еще раз, при каких обстоятельствах вы познакомились с Геннадием Зиновьевичем?
— Я же говорил: впервые встретились в нашем ресторане. Я обедал, и он подсел за мой столик. Тогда мне показалось — случайная встреча, теперь же понимаю — он следил за мной и выбрал удобный момент для разговора. Понимаете, я немного выпил, потерял контроль над собой, вот и вышло, что он смог втянуть меня в негодное дело.
— Но ведь говорите, обедали, то есть встреча состоялась не после рабочего дня. И вы позволили себе выпить?
Хрущ растерянно развел руками:
— Так ведь он заказал бутылку марочного коньяку, Я, хоть и директор завода, такого еще не пил.
— И вам не показалось подозрительным, что незнакомый человек угощает вас дорогим коньяком?
— Что же тут подозрительного: симпатичный человек, и мы разговорились.
— Вы сказали, что во время первой встречи Геннадий Зиновьевич не предлагал вам ничего. Как же встретились снова?
— Теперь я вспомнил. Он намекнул, что наше общение может стать полезным. В тот же самый день, когда мы впервые обедали. Я считал — какой-то столичный жук. То есть человек с положением. А влиятельных знакомых всюду надо иметь…
— Когда же опять встретились?
— В тот же вечер.
— И во время вечерней встречи он предложил вам аферу с листовым алюминием?
— Да. Воспользовавшись тем, что я был нетрезвый и, повторяю, не мог контролировать свои поступки…
— Это не смягчает вашей вины. Утром, когда в голове прояснилось, могли заявить в милицию.
— Так уж случилось, не заявил — виноват.
— Когда получили деньги от Геннадия Зиновьевича?.
— Три тысячи дал мне в тот же вечер,
— Аванс за преступные дела?
— Выходит, так.
— И как вы договорились?
— Геннадий Зиновьевич сказал, что главк выделит нашему заводу алюминий. Для производства различных бытовых изделий. На самом же деле мы их не изготовляли, только оформляли. А листовой алюминий отправляли в Коломыю. Я могу еще раз рассказать, как все это происходило.
— Пока не надо, — остановил его Коренчук, — есть акт ревизии. Скажите, вы сразу договорились с Геннадием Зиновьевичем о вознаграждении?
— Да, пять тысяч с каждого вагона. Один я не мог обеспечить операцию, поэтому пришлось привлечь главного бухгалтера Березовского. А значит, и поделиться,
