— Пополам?
— Нет, мне три тысячи, ему — две.
— Знаете, сколько имели преступники с каждого вагона?
— Догадывался. Но Геннадий Зиновьевич объяснил, что очень большие накладные расходы: надо платить людям из главка и прочее.
— Кому из главка?
— Не говорил. Я хотел узнать, чтобы в случае чего найти там защиту, но он не сказал. Дескать, не мое дело.
— Каким образом получали деньги?
— У меня был контакт только с Геннадием Зиновьевичем, После того как нам выделяли алюминий, он звонил мне, и мы договаривались о встрече. В нашем городе, либо я приезжал в Киев.
— Приглашал вас к себе?
— Никогда. Приходил ко мне в гостиницу или назначал свидание в ресторане.
— Вы знали его фамилию?
— Нет, в таких делах чем меньше знаешь, тем лучше.
— Хоть какие-то координаты Геннадий Зиновьевич вам давал? Телефон или адрес? На крайний случай?
— Нет.
— И не намекал? Или, может, проговорился во время ресторанного застолья?
— Я звал, что он живет в Киеве. И все. Где работает
и его адрес — это меня не касалось.
— А кто получал алюминиевый лист в Коломые?
— Также не знаю.
Коренчук подумал немного и спросил:
— Вы ничего не утаили, Хрущ? Ведь уже завтра у нас будет возможность организовать вам очную ставку с Геннадием Зиновьевичем Скульским.
— Задержали? — не мог скрыть радостной улыбки Хрущ, и Коренчук понял, что он сказал ему правду и не боится встречи со Скульским.
Дал подписать Хрущу протокол допроса, не ответив на его вопрос, тем более что Президента еще не арестовали. Но теперь, после опознания его Хрущем, арестуют немедленно, ведь оснований для этого более чем достав точно.
Бублик сидел, положив ладони на колени, и просительно заглядывал Хаблаку в глаза. — Надеюсь, вы уже выяснили это недоразумение? — спросил он. — Честное слово, я не знал о рубашках, просто заглянул к знакомой. И вдруг — милиция. А у меня работа, неотложные дела…
— Откуда знаете Марию Афанасьевну Анчевскую? — поинтересовался Хаблак.
Бублик вздохнул.
— Хорошая женщина и очень нравится мне. Она из Яремчи, — сообщил, как будто Хаблак не мог знать этого, — работает администратором на турбазе. Я останавливался там, вот и познакомились.
— Это ваша белая «Волга» ночевала перед гостиницей? — спросил Хаблак.
Бублик едва заметно поморщился: известие о том, что милиция узнала о машине, не очень обрадовало его, но отрекаться не стал: ведь этот факт можно установить за несколько минут.
— Моя, — ответил кисло.
— Прекрасная машина. Давно перекрасили?
Бублик притворился удивленным.
— Я?!
— Анчевская сказала, что раньше ваша «Волга» была вишневой.
Конечно., — Глава у Бублика забегали, попытался выкрутиться, правда, не весьма удачно; — Но ведь перекрашивал не я, а мастер. Есть у нас маляр в гараже, делает как новую, а я свою «Волгу» поцарапал, вот и решил перекрасить. Белый цвет — чудо.
Хаблак хотел уточнить, почему же тогда прежде перекрасил белую машину в вишневую, однако это могло насторожить Галинского, и он, листая какие-то бумаги на столе, поинтересовался:
— Где вы находились с пятого на шестое июня?
Поинтересовался вроде бы не по делу, как-то между прочим, но наблюдал за Бубликом внимательно: ведь именно шестого июня был обнаружен труп Манжулы на черноморском берегу.
— Для чего это вам? — недоумевал Бублик.
— Мы, гражданин Галинский, расследуем одно дело, и ваши показания тут могут пригодиться.
— Об этой спекуляции? — метнул на него взгляд Бублик. Хаблак, не отвечая, барабанил пальцами по бумагам на столе. — Но ведь я не имею к ней никакого отношения.
— Я прошу вас ответить.
Бублик пошевелил губами, словно что-то подсчитывал.
— Ага, вспомнил! — заявил, обрадовавшись, что это ему удалось. — Я растянул ногу и пришлось лежать у себя в квартире.
— И никуда не выезжали из Киева?
— Как мог?
— Итак, пребывали дома?
Этот вопрос явно не понравился Бублику, но подтвердил:
— Да.
— А машина? Где в эти дни была ваша «Волга»?
— Летом я оставляю ее на стоянке возле дома.
— Там и стояла?
— Конечно.
— Никому не давали доверенность на право вождения?
Бублик помрачнел, глаза у него сузились.
— При чем тут моя машина? — взорвался он. — Чего прицепились ко мне? Продержали целые сутки в мили- дни, а у меня неотложные дела!
— Ну хорошо, — согласился Хаблак, — на время оставим машину. Теперь скажите мне, Степан Викентьевич, откуда вы знаете Терещенко?
Бублик энергично помотал головой.
— Какого такого Терещенко? Не знаю и знать не хочу.
— Однако это не помешало вам пить с ним водку.
— Вы имеете в виду того мерзкого типа, принесшего, Анчевской рубашки?
— Именно его.
— Ну, знаете, пришел человек к моей приятельнице. Почему же не угостить? Но кто он — не знаю.
— Допустим, говорите правду. А Михаила Никитича Манжулу вы знаете?
Хаблак увидел, как испугался Бублик. Пальцы у него задрожали и полные щеки отвисли, он сразу постарел лет на десять, но сумел все же овладеть собой и ответил как ни в чем не бывало:
— Впервые слышу.
— Нехорошо получается, Степан Викентьевич. А вот одна девушка — есть такая Инесса Сподаренко, она вам хорошо знакома — узнала вас по фотографиям и свидетельствует, что вы несколько раз с Манжулой и с нею ужинали в ресторане, бывали в номере у Манжулы, даже возили ее вместе с Михаилом Никитичем в Броварский лес. Более того, она припомнила, что вы вместе с Терещенко отвозили Манжулу в Бориспольский аэропорт. Еще выпили в номере на прощание бутылку шампанского, потом Терещенко взял чемодан Манжулы, а вы пошли вслед за ним. Сели в вашу «Волгу», тогда она была еще вишневой, и поехали в Борисполь.
Бублик смотрел Хаблаку в рот, будто тот разговаривал с ним на языке ирокезов. Вдруг, хлопнув себя ладонью по лбу, воскликнул:
— Манжула! Вы имеете в виду того одесского снабженца! Совсем забыл, он для меня просто Миша, а фамилия, знаете, как-то выветрилась…
— Но ведь вы говорили, что и с Терещенко впервые встретились в гостинице «Славутич» у Анчевской.
Бублик приложил руку к сердцу.
— Извините, — произнес с очевидным раскаянием, — виноват, да что поделаешь: не хотелось признаваться. Говорят, од сидел, то есть рецидивист, и порядочному человеку не пристало афишировать такие знакомства.
— Порядочному человеку — возможно, — согласился Хаблак. — Тем более ездить с ним в далекие рейсы…
— Я — с ним? С Терещенко? — даже подскочил от возмущения Бублик.
— Да, вы с ним. В Одессу.
— Что-то путаете.
— Ничего я не путаю, Галинский, и мы сделаем вот что. Поедем к вашему гаражу, там хранятся скаты, снятые с «Волги». Помощники маляра, перекрашивавшего машину, по вашей просьбе заменили резину на «Волге». Почти новые скаты на совсем новые. И отнесли старые в ваш бокс. Они же удивлялись: зачем менять скаты, которым еще бегать и бегать?..
— Захотел и поменял — кому какое дело! — злобно отрезал Бублик. — Ну и что?
— А вот что, — сказал Хаблак почти благодушно, — сегодня же мы возьмем скаты из вашего гаража на экспертизу, и я не сомневаюсь ни на секунду, что следы, оставленные вашей «Волгой» в роще между совхозным поселком и берегом моря, где нашли труп Манжулы, и узор протектора на вашей резине окажутся идентичными. Что вы запоете тогда?
— Вы?.. — задохнулся Бублик. — Вы хотите сказать?..
— Именно то, что вам, Галинский, хорошо известно и без меня. Хотите, расскажу все, что знаю?
Хаблак сделал паузу, глядя, как Бублик хватает воздух ртом. А тот думал: болван, какой же я болван! Ведь Президент наставлял, даже приказывал — вывези в лес и сожги. Да, сожги эти злосчастные скаты, а я не послушал, пожалел, жадность заела, три сотни сэкономил, вшивых три сотни — и погорел.
Но что твердит этот милицейский майор? Неужели они знают все? Откуда?
— Ну так слушайте, — начал Хаблак. — Вместе с Терещенко вы отвезли Манжулу в аэропорт. Положили ему в чемодан мину, сработанную Червичем, видите, мы знаем даже это. Но мина взорвалась не там, где вы рассчитывали, и Манжула уцелел. Тогда вы с Терещенко — Рукавичкой по прозвищу— едете в Одессу. Через сестру Манжулы узнаете, что тот затаился в совхозном поселке вблизи от Николаевской трассы. Отправляетесь туда, выбираете удобный наблюдательный пункт в роще. Думали, вас никто не видел, однако, может, припомните, местные мальчишки забежали туда случайно. Кстати, протокол опознания Терещенко вот тут, — похлопал ладонью по папке. — Увидев, что Манжула идет к морю, вы с Терещенко последовали за ним, потом вместе поднялись на крутой берег и сбросили Манжулу на прибрежные камни.
