— Так… — Веселовский задумался. — Смею полагать, господин капитан, что таковым способом мы предприятие погубим. Австрияки зело хитры, господин Румянцев, и всякое наше насильственное действие так повернут, что мы станем посмешищем в глазах целой Европы… Не возьмете же вы вчетвером Эренберг?
— Не могу знать, не видал сию крепость, господин резидент! — гаркнул Румянцев, выпячивая грудь.
Веселовский добродушно усмехнулся:
— Меньше отваги, больше благоразумия, господин капитан. Я тебе дам пас[186] на чужое имя. Проедешь в Тироль и лично убедишься, там ли царевич. Проклятые австрияки могли его перепрятать. Повторяю: будь осторожен!
— Слушаю, господин резидент!
— Да! Еще одно! Будешь писать мне, помни: австрияки — мастера распечатывать чужие письма. Посему ни одного лишнего слова!
Румянцев получил в посольстве паспорт на имя шведского офицера и вышел от резидента, покручивая ус и весело насвистывая трактирную песенку. Румянцев чувствовал, что перед ним открывается карьера, которой он долго и настойчиво добивался.
«Поймаю зверя, — мечтал капитан по дороге в гостиницу, где ожидали его товарищи, — и царская милость превознесет меня высоко…»
— Еду в Эренберг, господа! — вскричал Румянцев, врываясь в номер, где офицеры, ожидая его, играли в кости.
— А мы?
— Вы останетесь дожидаться моего возвращения. Миссия, возложенная на меня господином резидентом, зело дипломатичная… Многолюдством дело испортим!
— Здесь так здесь! — пробурчали офицеры.
— Будьте осторожны! Неблагоразумным поведением можете возбудить подозрение. Тогда прощай награды и чины!
* * *
Румянцев явился к Веселовскому с докладом о своей поездке: он доподлинно убедился, что царевич скрывается в Эренберге.
— Золотой ты человек! — сказал резидент. — Будь спокоен, царь тебя не забудет!
Веселовский отправился к самому императору.
— Сказывали ваши министры, что известной вам особы в цесарских владениях нет и что ваше цесарское величество о том ничего не ведает, а известная вам особа живет в Эренберге на полном вашем содержании. И сие его царскому величеству, государю Петру Алексеевичу, очень чувствительно будет слышать.
Веселовский подал императору письмо Петра с требованием возвращения царевича. Карл прочитал.
— О пребывании в моих землях известной персоны ничего не знаю, — твердо ответил император и посмотрел послу прямо в глаза.
— Так вашему императорскому величеству не угодно будет исполнить требования моего государя?
— Когда мне станет ведомо что-либо об известной персоне, я сам отвечу его царскому величеству, — сказал Карл VI.
И Веселовский откланялся.
Первая неудача не обескуражила русских дипломатов. Веселовский начал готовить новый удар.
Венский двор немедленно послал к царевичу Алексею секретаря Кейля — уведомить беглеца, что его убежище открыто и что русский царь требует выдачи сына.
Кейль поставил перед Алексеем выбор: сдаться на милость отца или укрыться во владениях цесаря еще дальше, например в Неаполе.
Алексей стал готовиться к новому бегству.
Сборы были недолги.
За три дня до отъезда Алексея Румянцев вновь появился в деревушке Рейтте.
Румянцева пригласили к генералу Росту. Старик сурово хмурил клочковатые брови.
— Я знаю, зачем вы явились сюда вторично! — сказал он. — Знаю, какая персона вас посылает. Только из уважения к этой персоне я не применю жестоких мер, каковых заслуживает ваше положение разведчика. Но я арестую вас, господин офицер! Солдаты! Отвести господина офицера в трактир Шульмана… и держать под строгим надзором!
Царевич Алексей выехал из Эренберга 22 апреля 1717 года. Рано утром его и Афросинью, переодетую в мужское платье, вывели из ворот крепости, посадили в карету. Их сопровождал секретарь Кейль. Иван Федоров и другие слуги должны были приехать позже.
Кучер крикнул, щелкнул бичом, и лошади побежали по каменистой дороге. Когда проезжали через Рейтте, из окна трактира выглянул капитан Румянцев.
Началось путешествие по живописной местности Европы. За окнами кареты развертывались великолепные пейзажи. Но ни тирольские леса, ни величавые снежные вершины Альп, ни плодородные равнины Ломбардии с их живописными садами — ничто не занимало царевича: ему было не до красот природы.
Алексеем снова овладел дикий страх: это был зверь, окруженный загонщиками, которому нет иного выхода, как только идти на рогатину охотника.
Опять ему всюду мерещились царские сыщики; но теперь уже были к тому основания.
Румянцева выпустили через три дня после отъезда царевича. Ему запретили ехать на Инсбрук по дороге, которой увезли царевича Алексея. Капитан помчался через Фезен. День и ночь не слезая с седла, щедро разбрасывая золото, он кружным путем объехал Инсбрук, настиг поезд царевича и следовал за ним в недальнем расстоянии вплоть до самого Неаполя.
От внимания секретаря Кейля не укрылось, что за ними следят. Он донес об этом Шёнборну, но царевичу не сказал ни слова.
Впрочем, Алексей и без того потерял голову. Его преследовали бредовые видения: тюрьмы, палачи, виселицы; неотступно стояли перед ним грозные карие глаза отца с желтоватыми белками, испещренными красными жилками. Глаза смотрели ему в душу, требовали ответа за постыдное бегство, за измену родине.
— Уйдите! — дико кричал царевич, закрывая лицо руками. — Вы давно замыслили сжить меня со свету. Уйдите!
— Ваше высочество! — уговаривал его тощий, длинноногий Кейль с лисьей физиономией и узенькими баками. — Успокойтесь! Здесь лишь мы, ваши верные слуги.
— Прочь! — хрипел Алексей. — Вы подкупленные шпиги!
В Неаполь Алексея привезли 5 мая. Он провел бессонную ночь в гостинице. Царевичу чудилось, что к нему подкрадываются наемные убийцы с кинжалами и пистолетами в руках. Он вскакивал с постели, дико кричал. Сонный Кейль, протирая кулаками глаза и отчаянно ругаясь в душе, дежурил около него.
Утром Алексея в наглухо закрытой карете вывезли за город. Карета долго кружила и остановилась у заросшего кустарником оврага.
— Пожалуйте, ваше высочество! — поклонился Кейль, открывая дверцу кареты.
Алексей вышел осунувшийся, с темными кругами под глазами, с полусумасшедшим видом. Он огляделся: кругом никого, в роще звенят птицы, вдали видна огромная лысая макушка Везувия, а перед ним — узенькая тропка прямо в чащу.
Царевич отшатнулся:
— Меня завезли сюда, чтобы убить? Я не пойду!
— Ваше высочество! — подскочил к нему Кейль. — Не кричите! Нас могут услышать…
Алексей сразу замолчал.
— Я уведу вас в надежное место, где не найдут преследователи.
Кейль пошел первым, за ним покорно следовал царевич, последней шла Афросинья.
В склоне оврага, среди густой чащи, Кейль разыскал потайную дверцу, открыл ее: за ней был подземный ход. Пошли длинным коридором. Секретарь нес в руке фонарь. В воздухе пахло затхлостью и сыростью; с потолка гулко падали капли. Царевич вздрагивал. Ход стал подниматься, расширяться и наконец вывел их во двор замка. Только там Алексей облегченно вздохнул и начал часто креститься. Он до последней минуты не доверял Кейлю и думал, что его ведут на смерть.
В замке царевич прожил два дня, а потом его перевели в неаполитанскую крепость Сан-Эльмо, твердыню более неприступную, чем Эренберг.
Ни переезд в закрытой карете, ни путешествие по тайному подземному ходу не обманули проницательности капитана Румянцева. Он поскакал в Вену к Веселовскому, а от него в Голландию, к царю Петру, с личным докладом.
— Я тобою весьма доволен! — сказал Петр Румянцеву. — Старайся, будешь отмечен моей милостью.
Осчастливленный этими словами, Румянцев полетел назад.
В это время Петр получил от императора Карла письмо. Карл писал, что «будет стараться, чтобы Алексей не попал в неприятельские руки, но был наставлен сохранять отеческую милость и последовать стезям отеческим, по праву своего рождения».
— Так! — сказал Петр, прочитав письмо. — Понятно. А все-таки вы мне его выдадите, собачьи дети!
В Вену отправились Петр Толстой и все тот же бойкий капитан Румянцев.
Царь дал послам обширную инструкцию. Послы должны были указать венскому двору, что русским достоверно известно, где укрывается Алексей. Если цесарь не выдаст беглеца, это может повести за собой разрыв дипломатических отношений и даже войну. Алексею же предлагалось добровольно вернуться в Россию; за это он будет полностью прощен и не оставлен царской милостью. В переданном Толстому для вручения царевичу письме Петра так и говорилось.
* * *
Моложавый старик Петр Андреевич Толстой отличался необычайным умением устраивать самые запутанные дела. Из критических положений он всегда выходил невредимым. Был послом у турок и сидел пленником в Семибашенном замке, но и оттуда вышел в целости. Теперь ему предстояла сложнейшая задача: вырвать Алексея из рук австрийцев, не доводя дело до войны.
