Сержант Сабиров остался охранять задержанного и фургон, а второй член экипажа патрульной машины быстро домчал их до распахнутого окна склада. По дороге вызвали по рации ОМОН и следственную бригаду. Под окном блочного корпуса валялся пустой пластиковый ящик и чуть в сторонке черный гитарный футляр. Виолетта сразу к нему подбежала, защелкнула замки и взяла за ручку.
– Это у тебя маскировка такая была? – покосился на футляр Ямщиков и укоризненно покачал головой. – Еще бы тебя не зацапали, шпионку, за версту липой несет. – Ногой пододвинул к стене ящик, встал на него и, подтянувшись, заглянул в глубину склада. – Ну, разберемся, что за день открытых дверей тут сегодня устроили. – Влез на подоконник и спрыгнул внутрь. Через минуту высунулся и сказал: – Похоже, не только день открытых дверей и окон, но и день открытых бутылок. Судя по запаху, выпивка сегодня за счет заведения и в неограниченном количестве.
Виолетта встала на ящик, тоже попыталась вскаpабкаться в окно. Ямщиков, не очень цеpемонясь, схватил её под мышки и заволок на подоконник вместе с гитарным футляром. На полу лежала ружейная гильза. Капитан прихватил её кончиками пальцев за края донышка, понюхал и положил обратно, почувствовав тухловатый запах свежесгоревшего пороха. Вынул из подмышечной кобуры пистолет и на всякий случай снял с предохранителя. Сделав пару шагов по мокрому полу, он увидел ещё что-то и, чертыхнувшись шепотом, поднял.
– Думал, кошка свернулась, а это парик. – Удивился: – Твой, что ли?
– Давай сюда. – Виолетта отобрала парик, надела на руку, стала осматривать и отряхивать, повернув к свету, падающему из окна.
– А косу отстегиваешь, когда его надеваешь? – не удержался капитан от ехидного вопроса.
– Ага, а ещё вставные зубы на полку кладу и стеклянный глаз в стакан с минеральной водой, – огрызнулась Виолетта, убрала свою роскошную косу за ворот пальто и нахлобучила парик. Посмотрелась в стекло раскрытой оконной створки. Кого-то она себе напоминала в этом парике. Может, того хиппаря с ружьем, который выкопал её из-под пыльных тряпок. Он стоял спиной к свету, лицо в темном фургоне разглядеть не удалось, но какое-то смутное подозрение у неё возникло. В нежданном спасителе мелькнули какие-то знакомые черты.
Оставаясь в парике, Виолетта осторожно двинулась следом за Ямщиковым, стараясь не брякать гитарным футляром о штабеля ящиков. Они свернули в проход между штабелями и через несколько шагов на небольшой свободной площадке увидели труп.
Парень в черной кожаной куртке лежал навзничь и смотрел в потолок стеклянными глазами. Из уголков рта по щекам рисовались кровавые полоски. Из-под спины тоже подтекала густеющая на воздухе кровь. Кожанка на груди была посечена картечью, руки откинуты за голову, ноги слегка подогнуты. Видно, как упал, сраженный выстрелом, так почти сразу и умер. С полными легкими крови и поврежденным сердцем, как правило, долго не живут.
Виолетта машинально начала в уме составлять протокол осмотра, профессиональным глазом фиксируя подробности. Ямщиков только мельком взглянул на труп и тоже зафиксировал интересующие его детали: татуировки на кистях рук, приметная родинка возле уха, поблескивающая фикса в открытом рту. С удовлетворением отметил, что смерть потерпевшего уже наступила, и двинулся дальше.
Выглянув из склада в коридор, Ямщиков дальше спешить не стал, а остановился и внимательно вгляделся в обитые оцинкованным железом двери в дальнем конце. Ему показалось, что оттуда доносятся хлопки выстрелов. Он сосредоточился, вслушиваясь в глухие звуки. Виолетта нетерпеливо дышала в плечо, с отвращением морщась от гнусного и едкого запаха технического спирта.
И тут рвануло. Оцинкованные двери буквально вышибло. Клубящееся пламя ворвалось в коридор с гулом и скоростью электрички, летящей сквозь тоннель. Яркий свет ослепил Ямщикова, жар обдал лицо, и он резко дернулся назад, наступив на ногу Виолетте и едва не сшибив её на пол. Горячий сквозняк чуть не сорвал парик у неё с головы.
Схватив за руку оторопевшую и ничего не понимающую девушку, Ямщиков ринулся обратно к окну, размахивая пистолетом, словно прокладывал дорогу в толпе. Они промчались узкими складскими проходами, перепрыгнули через покойника, добрались до окна, и Ямщиков выскочил на улицу. Только тут он сунул пистолет обратно в кобуру и принял на руки Виолетту вместе с гитарным футляром. Горячее марево клубилось в окне.
* * *
Славка глядел на корчившегося в муках, горящего человека и каменел от ужаса. Более жуткого зрелища он даже в самых крутых фильмах не видал. Внутри склада рвались бочки со спиртом, оглушительно и гулко. Каждый раз из окна выбрасывались клубы огня и жирного дыма от горящей пластмассы. Казалось, бетон стен тоже начинает гореть и плавиться. Хлопья сажи крутились в воздухе, словно черный снег.
Обожженный, дымящийся человек встал на четвереньки и тихонько пополз в сторону Славки. На полпути между ними лежал пистолет, отлетевший, наверное, ещё в момент взрыва. Похоже, человеку нужен был именно пистолет. Он уже не кричал, а только со свистом дышал разинутым ртом. Вдохнув раскаленного воздуха, он, видать, обжег легкие и горло. Снаружи, впрочем, он сохранился ещё хуже. Волосы на голове сгорели, оставив черные хлопья и мутные пузыри, лицо тоже уберечь не удалось, на нем темнели пятна и кожа мелко морщилась, как пенка на кипяченом молоке. Он уже не кричал, болевой шок отключил нервную систему.
Человек полз, уставясь широко раскрытыми, неподвижными глазами без ресниц и бровей на валяющееся в двух шагах оружие. Одежда, все ещё тлеющая и дымящаяся, превратившаяся в рыхлый угольный панцирь, отламывалась и спадала с ног и спины скоробленными скорлупками, обнажая влажно-розовую плоть, с которой отстала и сползла обугленная кожа. Казалось, огромное отвратительное насекомое вылезает из старого панциря, чтобы обсохнуть и покрыться новым, твердым и блестящим хитином. Человек тянул к пистолету скрюченные пальцы с пожелтевшими от жара ногтями и никак не мог дотянуться. Хлюпая горлом, роняя длинную слюну из разинутого рта, продолжал ползти.
И Славка, стиснув зубы, пополз ему навстречу. Они встретились взглядами, полными ненависти, и Славка узнал Белого. Сейчас, впрочем, ему бы пошла кличка Черный. Первым до пистолета добрался Славка, зацепил рукой и отбросил не глядя. Вороненый "макаров" отлетел в узкую щель под ящиком с оборудованием, стоявшим на дощатых полозьях. Белый уронил лицо на руки, а когда снова поднял, то в глазах у него читалась обида. Он проиграл, хоть и имел полные руки козырей.
– Вспомни, как ты мою маму живьем жег, – сказал Славка тихо, почти шепотом.
– Это Чума, – с усилием выдавил Белый. В горле у него шипело и булькало, как в незавернутом кране. – Чума приказал, Чума… Врача, скорее вра…
Он уронил голову щекой на землю и с судорожным свистом втянул воздух, охлаждая обожженное горло.
– Нет, ты вспомни, вспомни, – шептал Славка, сил у него уже никаких не осталось. – Вспомнил? А теперь сдохни, мразь.
Он плюнул перед собой, потому что для сильного плевка не хватало сил, и пополз обратно за ящик. Истошный вой сирен пожарных машин несся со всех сторон. Славка нащупал сквозь намокшие брюки рану на бедре и прижал её пальцем, чтоб меньше кровоточила. Одной рукой вытащил из брюк ремень и принялся накладывать жгут на ногу. В голове звенело, перед глазами все плыло. Отвратительно, тошнотворно воняло горелым мясом…
* * *
Леня Чума, когда приказал Белому сжечь женщину возле уличного рынка, преследовал две цели – запугать торговок, чтобы безропотно отстегивали причитающуюся долю и не вздумали рыпаться, и повязать кровью бригадира. Для того это был своего рода экзамен на бандитскую зрелость. Белый должен был доказать, что выполнит любой приказ вышестоящего авторитета и не остановится ни перед чем. А ещё этот случай показал всей братве, что бояться нечего, менты глубоко копать не будут.
Тогда все получилось просто прекрасно. И баба не выжила, даже не успела сказать никому ни слова, обгорела и тут же померла. И старушня на всех рынках хвосты поджала. И братва приободрилась, когда увидела, что даже такой беспредел сходит с рук. Про Белого и говорить нечего – верный пес, руки лижет и любого порвать готов, только науськай.
А потом все пошло вкривь и вкось. Проклятый Черный Паук, сын той сгоревшей бабы, оказался злопамятным. Вначале казалось смешным, что какой-то парнишка объявил войну целой преступной группировке, но потом стало не до смеха. Особенно самому Чуме, поскольку именно в его районе Паук начал творить месть. То, что он пару быков безмозглых в окошки повыкидывал, невелика беда, хоть и расходы на похороны. А вот то, что ночью напал на подпольный бодяжно-водочный цех да ещё наслал туда милицию, принесло огромные убытки.
Но ещё хуже оказался его набег на рыночную кассу. Ведь из-под самого носа увел больше полумиллиона. В тот день как раз своего пацана хоронили, Чума с поминок приехал на рынок кассу снимать, а там уже рев стоял до неба и слезы рекой. Он сразу фотографию этим дурам показал – опознали черта отмороженного. Естественно, из погони никакого толку не вышло. Надо быть последним дураком, чтобы, уведя ящик денег, не суметь спрятаться.
