— Ладно, ладно, — примиряюще сказал Костов. — Разумеется, проверь этих двоих по картотеке, не засвечивались ли они где-нибудь по нашей части. Но боюсь, что они чисты. Не похожи они на профессионалов, никак не похожи… Есть еще один ход. Если Штырев и Семиряга — те самые «двое», то давай вспомни, кто мог их видеть рядом с Лосским. Во-первых, Алина Сохова при выходе из лифта. Консьержка… сомнительно — она в тот вечер лыка не вязала. Еще их видел на балконе ругающимися с Лосским «абитуриент» Сергей Эдвинович, правда, видел практически со спины. Негусто. Но Алине Соховой мы можем предъявить для опознания их фотографии, и, если она их признает, — это повод обратиться к прокурору. Пока что хиленько… Знаешь, покажу-ка я их фото на всякий случай еще и нашей крошке Диане. Есть у меня и еще кое-какие мысли…
— Какие? — целеустремленно поинтересовалась Надежда.
— Так, — неопределенно отреагировал начальник. — Потом расскажу. Если финт удастся.
А сам в это время подумал: «Какая же все-таки связь между Беспановым и Лосским? Видно, без помощи Ирины мне опять не обойтись».
Вечером, отпустив Надежду домой готовить ужин ее любимому Андантинову, Костов набрал номер Ирины.
— Я тебя приветствую, — скороговоркой произнес он, не давая себя прервать, когда на том конце провода отозвалась Ирина, — и предупреждаю в лучших традициях русского фольклора, что повинную голову меч не сечет. Так в России принято издревле.
— Я немного в курсе здешних обычаев, — ответствовала добрая Ирина. — Давно здесь живу, практически с рождения. Неужели совесть пробудилась?
— Да! — поспешно подтвердил Костов, стараясь, чтобы это звучало как можно убедительнее. — Я был не прав. Я проявил себя как неискоренимый эгоист, к тому же не очень чистый на руку. Но искоренять меня все-таки не надо. Я осознал… Я просек… Я столько перечувствовал и перестрадал. Ой, слушай, давно хотел тебя спросить: а президент где, в Москве?
— Нет, — ответила несколько озадаченно Ирина. — Он в Сочи отдыхает. Впрочем, ты же знаешь, это не отпуск, а одно название — туда к нему один за другим министры ездят на доклад и главы иностранных государств. На эти переезды они, наверное, уже всю бюджетную статью, отпущенную на правительство, израсходовали. Ха-ха! Их можно понять… Очередная сессия нижней палаты того гляди откроется, кабинету надо выработать политику перед новым политическим сезоном. Там, ты представляешь, коммунисты затеяли очередной референдум — хотят спросить народ, стоит ли проводить реформу электроэнергетики с выделением магистральных сетей в унитарное государственное предприятие? А Бреус, ты же знаешь, все поставил на эту реформу, так он теперь через свою партию в Кремле и парламенте должен непременно этот референдум сорвать. Народ ни хрена не смыслит в магистральных сетях и вдруг сдуру возьмет и проголосует против с подачи коммунистов? Главное, эта реформа, она латентно уже давно идет, несмотря на возмущение левых… А «наш», видимо, еще колеблется, до конца не уверен в благотворности бреусовских идей о создании вертикально интегрированных компаний. И это дает оппозиции призрачный шанс, что все еще можно притормозить и повернуть вспять. «Нашему» известный советник-либерал в уши дует — мол, этот Бреус, он все под себя строит, под свои властные инстинкты, эта такая-сякая так называемая реформа… Администратор торговой системы…
Как и ожидал и даже рассчитывал Костов, Ирина, когда ей предоставили возможность говорить о политике, с душой отдалась любимому занятию. Он терпеливо слушал монолог близкой знакомой, не понимая ни слова из того, о чем она вещала. Из всех слов единственным знакомым и понятным было имя олигарха Бреуса, но что он там замутил с каким-то администратором (это еще кто?), Костов не смог бы понять даже под дулом пистолета. Но все это была сущая ерунда по сравнению с достигнутым им результатом — Ирина расслабилась, подобрела, и через какую-то пару минут с ней уже можно было бы заводить речь о том, что по-настоящему интересовало Костова.
— Постой, — внезапно остановилась Ирина. — Ты мне зубы не заговаривай. Ты тогда поступил как…
— Последний подлец, — с готовностью подхватил Костов. — Ты забыла сказать, а что обо всем этом думает премьер-министр? Насколько я понимаю, он не очень-то ладит с главой кремлевской администрации. (На этом пассаже Костов выжал из себя все, что вообще когда-либо знал о политике.)
— Неправильно понимаешь, — недовольно отозвалась Ирина, на несколько секунд замолчала, а потом продолжила: — Вот насколько я понимаю, тебе опять от меня что-то нужно, какая-то информация. Что же, я не против. Только учти, что такой дурой, как в прошлый раз, я уже не буду. Как ты сам понимаешь, теперь «деньги» вперед. Вечером встреча, ночью информация…
— А утром встреча, днем информация? — поинтересовался Костов.
— Так тоже можно. — Ирина не спорила. — Только утром получается не так романтично. Тебе на работу, мне на работу… Оба спешим, нервничаем, смотрим на часы за спиной друг друга. Так нужна информация или нет?
— Нужна, — твердо сказал Костов.
— Значит, сегодня вечером, — скомандовала Ирина. — У меня. С тебя — букет роз, шампанское «брют» и нектарины. С меня — роскошный ужин. У-у-у-х! Давно я роскошных ужинов для тебя не готовила…
Положив трубку после разговора с деловой Ириной, Костов расслабленно откинулся на спинку кресла. «Делать нечего, — подумал он, сладко распрямляя плечи и потягиваясь. — Придется принести эту жертву. В интересах расследования».
На подходе к палате, в которой лежала Алина, Костов расслышал звуки яростной перепалки, доносившиеся из-за закрытой двери. Голоса идентифицировать было нетрудно. Один — мужской — принадлежал Абдулову, второй — женский — Алине. Как любая пара, увлеченная своими переживаниями, они обменивались воплями, позабыв о том, что каждое их слово звонко разносится по коридору и доступно любому, кому вздумалось бы пройти по этажу.
— Ты мне врал! Врал! — твердила Алина. — И хотя я тут ни при чем, я каждый раз со стыда сгорала, когда мне звонили — а таких доброхотов было немало, поверь мне, — и скорбно сообщали, что видели ночью «порнушку» с твоим участием. «Это фальшивка, нет сомнений, — утешали они меня с затаенным злорадством, — не переживай, три к носу». А были идиоты с моего журналистского курса, которые делились со мной новостью с гоготом и кайфом, хотели меня, бедную, развлечь рассказом о похождениях моего телевизионного босса. Думали, я лежу тут больная, тоскую, и мне не хватает веселухи. Не все в курсе наших отношений… У меня при каждом звонке желудок прыгал куда-то вниз, начинало мутить. Я вынуждена была выслушивать эту постыдную историю снова и снова и не подавать виду, что меня тошнит — от твоего вероломства, от этой грязи, от тебя… От тебя! Ты мне врал: говорил, что сделал с Соловей серию эротических фотографий, а на самом деле это были не фотографии, а видеофильм, и участвовала в нем не только Соловей, а… Боже мой, невыносимо! Там участвовала еще и какая-то уличная потаскуха! Неужели ты не понимаешь, что наделал? У меня было такое чувство, что меня лишили всего, лишили последнего… Ты меня добил! В спине у меня нож, а вокруг пустота и ни одного человеческого лица.
— Алина! Не стоит все так драматизировать. Это было давно, я был молодой и глупый. Ролик этот прокрутили всего один раз и ночью…
— Почему? Почему ты не предупредил меня? Это было как… удар по моим беззащитным мозгам. А больше всего — стыд. Столько стыда я не хлебала еще никогда…
Костов притормозил перед дверью, не решаясь войти — неприлично вмешиваться в чужое объяснение. Но стоять и подслушивать под дверью тоже было неприлично. И потом, следовало бы предупредить парочку, что они делают свою перепалку достоянием общественности. Костову уже рассказали про тот злосчастный видеоролик, о котором толковали Алина и Абдулов. Первой весть донесла, естественно, Надежда, чей любимый супруг инвалид Андантинов имел обыкновение ложиться поздно и в два часа ночи еще, как правило, бодрствовал. Рассказа Надежды, передавшего в красках детали видеофильма с Абдуловым, было Костову достаточно. По-человечески сюжет его не заинтересовал и не возбудил его любопытства — он очень устал от этого дела. Не от расследования, которое как раз сейчас, он чувствовал, начинало складываться и выходить на финишную прямую, а от этих странных людей с их вычурными взаимоотношениями. Один продает свою возлюбленную начальнику, вторая — успешная тележурналистка — находит свое жизненное призвание в проституции, третий — звезда экрана — снимает на пленку «групповуху» с собственным участием, четвертая — двадцатилетняя романтическая натура, дева трепетная, непорочная — спит сразу с двумя мужиками-приятелями…
Поразмыслив, Костов пришел к выводу, что в профессиональном смысле порнушный ролик с Абдуловым для него интереса не представляет. Он не играет никакой роли в этом деле, в котором фигурируют три убийства и два покушения. Кто-то сводит с Абдуловым личные счеты, это их дела, пусть сами разбираются. Костова гораздо больше интриговало другое.
