Когда все отошли, Иосиф спросил: "Зачем Он тебе нужен? Если ты откроешься Ему, Он станет опасен." "Я всегда могу сделать так, чтобы Он все забыл", - отвечал я Иосифу. "Будет лучше, если ты так и сделаешь."
Он помолчал, а потом быстро спросил: "Почему это дано именно тебе?" Я помнил, что он всегда этим тайно мучился. Я ответил: "Потому что я всегда был и всегда видел себя во всем." И тогда он не выдержал: "Ты просто больной! За твоими словами ничего нет! Ты возомнил о себе, а сам не знаешь, почему именно у тебя такая сила!" "Потому что все разойдутся, а потом вновь войдут в меня," - отвечал я. И зачем-то снова говорил ему о созревании сути в иную суть, о том, что ещё долго придется ждать, когда один сможет стать всем. Он слушал меня, а потом закричал: "Я знаю, о чем ты! Не продолжай, ты меня завораживаешь!" Его глаза горели, он, как и все, находил в себе мое, и оно пугало его. Я молчал и видел, что он ярко думает о моей смерти. И сказал ему: "Не мути свой ум злобой. Я выполню все, что тебе обещал." "А как я могу знать, - сказал он, - не пойдешь ли ты против нас?" "Поверь, если можешь. Я не останусь с вами, хотя буду среди вас." "Ты - игра природы", - сказал он и начал доказывать, что с ними истина, потому что они верят по учению и исходят из того, как было во все времена, и что они укрепят веру мною и собой, и главное сделают после меня. И во мне были они, каждый вошел в меня частью. Я был переполнен ими и потому начинался сызнова. Мысленно я сказал им об этом, но увидел, что в них не задержалось.
Мы разошлись, условившись встретиться через три дня. С Иосифом уходили четверо. Было уже совсем темно, когда я подошел к Нему и сказал: "Пойдем."
Явление пятое.
Меня беспокоило, что Он так долго молчит. Молчание - это почти сумасшествие. А я подолгу рассказывал Ему притчи и знал, что Он не понимает их. Мне теперь самому нужно было говорить и говорить, чтобы понять себя. Так мы проводили день за днем, а Он все молчал и молчал. Он не мог понять, почему я выбрал Его. Я Ему не объяснял.
Но сегодня я знал: Он заговорит.
"Мы, а теперь вот они, - заговорил я, - не понимают: все, что я раньше делал ради веры, делалось ради власти веры против власти силы, которая есть. Скоро властям будет служить моя вера, и я об этом раньше не думал. Я долго считал, что всем стоит только поверить внутри себя и все станут как я."
Я помолчал, и Он был неслышен.
"Раньше я говорил, не зная, что не понимаю до конца смысла сказанного, - продолжал я, - потому и согласился с Иосифом. Я всегда помнил, как похож на всех."
Он молчал.
"Ты слышишь?"
Он кашлянул, и я понял, что Он просто не может начать. И я уже не беспокоился, говоря в темноту:
"Иосиф убедил меня, что нужен сильный образ. Такой, чтобы не умещался в каждом и был вне жизни и смерти. И я тогда хотел, чтобы все почувствовали, открывали и поддерживали в себе движение к иной жизни. Но все и не могут. И только сейчас я понял, что всем и не нужно, все - это память. Значит, я сделал полдела и потому - не сделал ничего."
Вдруг Он сказал громко и хрипло: "А может быть, ты действительно не от мира сего?" - и засмеялся. Я ждал, что ещё скажет, но Он молчал. Тогда я спросил: "Почему?" Он встал, зажег светильник, придвинулся ко мне и говорил: "Мне верилось, что ты послан. Но теперь я знаю - ты закон и ты суть людей. Нет, ты не положил свой дар во зло! Ты не терзайся. Иначе и не могло быть. Закон не может быть против людей, человек против закона, да?" Он говорил и не ждал ответа, Он входил в меня. "Я удивлялся: ты входил в грех и выходил чистым, обогащенным. Искушения служили тебе, твоей сути." Тогда спросил я: "Иосиф и те, кто с ним, тоже стоят перед искушением и могут выйти чистыми и прийти к сути?" Он встал и долго ходил. "Нет, нет! У них сразу была цель: слава, имя, власть. В них что-то не удалось. Им легко было убить в себе стремление, потому что оно было мало. Убив в себе закон, живешь долго-долго, как трава, пока не вытопчут. Ты нам напомнил о стремлении, но не будь тебя, оно будет гаснуть, ведь у тебя не просто стремление, но и дар! Ты же действительно от Нее и от Него!"
Он замолчал, и глаза Его ликующе горели, и я чувствовал энергию, исходившую от Него. Я поддался чувству Его, будто увидел того, о ком Он говорил, не себя, а кого-то другого, и руки мои дрожали, когда я спросил, уже зная, что Он ответит: "От кого я?" Он шепотом, подавшись вперед, произнес: "От камня и плоти." Он с трудом проговорил, а я отвел взгляд и думал в страшном негодовании не знаю на кого, думал, что не я ли говорил сейчас Его устами, не хотел ли я сказать то же и без Него. Он присел передо мною и, стараясь уловить мой взгляд, шептал: "Ты язык камня и плоти, ты заговорил из сути травы и последней твари, тебе суждено понять мечту и прийти к ней через себя. Все едино! Как один человек говорит то глупость, то важное, так и плоть говорит через людей разное, но суть всего говоришь ты, и пусть все, кто был с тобой, сойдут с твоего пути! Ты уже не можешь умереть, они лишь отодвинут понимание тебя на мгновение в тысячи лет!" И Он торжествующе рассмеялся. Мне сделалось невыносимо тоскливо, уныние пронзило тело, заныли раны - это сжались мои пальцы. Он увидел, что я смотрю на ладони, и наложил свежее лекарство. Он дал мне пить и накрыл меня, как младенца, от Его умиления меня мутило, Он сиял и светился. Я сказал, что пора бы спать. Он задул свет. И уже в темноте, нанося ещё одну рану, прошептал: "Мир тебе, будь благостен!" А в голове моей кружилось что-то мучительное и тяжелое, оно требовало признания. И тогда я сказал себе, что это я сам светился в Нем и через Него говорил все до последнего слова. После этого мне стало легче, пустота снизошла на меня, я ушел от тяжести и боли и уснул.
Явление шестое.
На другой день я пришел, как и договаривались. Изумленные лица были у них. Я решил попытаться оставить в них правду. И они запомнят не все так, как хочет Иосиф. "Всегда помните, - сказал я, - как я приходил к вам, и вам легче будет страдать и унижаться."
Они так и не увидели, как я ушел. Я спешил к Нему. Увидев меня, Он вышел навстречу: "Ты уходишь - и пустота в душе у меня. А с тобою я могу многое. Меня не будет, если не будет тебя. Ты не оставишь меня? Он в третий раз об этом спрашивал. Еще спросил: "Кто ты?" "Когда-то я понял, что я венец рода. Это и зажгло во мне веру." Его глаза очистились. И я вспомнил, что у Иосифа глаза тускнели, когда я ему говорил. "А чудеса? Ты же избавлял, я видел. Или это обман?" "Это вера, а не я. Я удивился, что другие не могут так же. Я забывал обо всех запретах и кроме моего желания ничего больше не было." Он что-то говорил о моей свободе, но я Его не слушал, мне было тяжело вспоминать о прошлом.
Пять дней я провел с Ним. По-разному к Нему относился и много о Нем думал. В те дни я почувствовал, как целое во мне рассыпалось на части, и в каждой части я искал истоки нового целого. Иногда мне удавалось увидеть путь, но я долго не знал, как идти по нему, не видел, что я на него уже вступил. "Я уйду и оставлю тебя с памятью, а ты все так же будешь ходить у камня." Мы садились в тени, и я рассказывал Ему.
Явление седьмое.
И я рассказывал Ему, как я думал о жизни и всегда видел дорогу. Я видел, как рождаются посреди дороги и идут по ней, держа матерей за руку. Я видел дорогу, полную скрипа, шума и рева: скот и люди идут по ней, и птицы летят над ней, и тому, кто рожден на ней, долго не страшно и все интересно, и однажды я увидел, как появились три мальчика.
Я рассказывал Ему, как захотел, чтобы они выросли и увидели камень, к которому все пришли. И отсюда дорога расщеплялась на три, и никто не знал, куда ведут дороги. А на камне лежал сумасшедший и кричал, что все дороги сходятся в одну...
Я рассказывал Ему, как они уходили от камня. На одной из дорог оставался один и наслаждался собой. И на второй дороге остался ещё один. Строил вместе с другими, и дорога становилась городом. А последний вернулся. И путь его к камню был труден.
Долго рассказывал я, как уходил он от камня и возвращался, как шло время, и много раз он вступал на свою дорогу, но сколько бы ни шел, ничего не было. И путь к камню был легким. И так было долго, пока он не научился рассказывать людям что видел. Ему удивлялись, но не понимали..
Я рассказывал Ему, как искал он спутников, но не находил, и однажды увидел женщину, которая, устав от пустоты, возвращалась к камню. Она пошла с ним, и он говорил ей, что трудно идти без равных.
И я рассказывал Ему, что она слушала, а он говорил, что давно создает миры, в которых они идут, которые всюду, и она соглашалась, и он с волнением ждал, как она улыбнется и скажет, что там впереди лежит новый камень.
Явление восьмое.
Я рассказал Ему, а Он долго думал, потом спрашивал меня о дорогах, о женщине, о сумасшедшем, и я отвечал Ему, как понимал. "Если сумасшедший прав, - говорил Он, - тогда он сам - камень, и на новом камне будет лежать сумасшедшая." "А потом? - рассмеялся я. "Тебе неважно, что потом, ты же счастливый человек, ты всегда находишь новое."
Я не ответил. Пока во мне интерес, мне можно жить и ждать. Если я не разберусь с чувством ожидания его, не приду к нему, как к себе, то ничего не будет - я понимал это очень остро и все пытался представить его, мысленно говорил с ним, и это было единственно серьезное во мне. Все остальное можно разрушить, сжечь, потому что это всего лишь ступени, и все преходяще рядом с мыслью о нем. Я увидел, как я и он были ещё до отцов и матерей, и я помнил, что мы были вместе. Но образ его стерся из памяти, и я ищу к нему дорогу.
