— А не пошел бы ты, — сварливо отозвалась я. — Сочувствовать приперся?
— Кому — тебе? И в мыслях не было. Ты же у нас девочка без нервов.
Если бы.
— Нервы? Хм… а что это такое?
Забелин ухмыльнулся во всю ширь:
— Вот за это ты мне, солнечная девочка, и нравишься!
Я прихмыкнула:
— На взаимность лучше не рассчитывай, — предупредила я. — Ладно, раз пришел — рассказывай давай, чего такого в этой жизни нового.
— Ну ты спросила. Хочешь анекдот?
— Бородатый?
— Очень.
— Не хочу. Ты лучше объясни, на кой ляд тебе такой ошейник, — обратила я внимание на новорусского размера золотую цепь, украшавшую не слишком атлетичную забелинскую выю.
— А это типа гонорар, — довольно сообщил Забелин. — Я тут частным образом конкретного братка в натуре, понимаешь, от бандитской жизни полечил.
— И так сразу радикально вылечил?
— Какая ты… а кто б мне заплатил? За бесплатно не дождетесь!
Я вздохнула:
— Меркантильный ты.
Он осклабился:
— Не, я теперь продвинутый. — Забелин оттянул цепочку: — Пошлость, правда?
— Жуть.
— Вот и мне понравилось. А Зарина хипешь подняла: что за вид, мол, вызывающе, больные не поймут, типа как бы облико морале!
Я недопоняла:
— Главврач-то здесь при чем?
— Ни при чем, я так ей и ответил: вам типа баиньки, я вас имел. В виду. Послал ее, короче говоря, не так чтобы конкретно, но по адресу.
— Ты адекватно можешь излагать?
— Не могу, еще не успокоился, чуть было не уволился к чертям. Представляешь, мне с утра Басмаева за раз два выговорешника оформила. Скоро следом за тобой куда-нибудь сошлет. По-моему, у мадам, блин, крыша съехала. Чучмечка драная…
— Попробуй без эмоций, — посоветовала я.
— Куда мне до тебя… Короче, госпоже Басмаевой шлея под хвост попала, приперлась поутру на отделение порядок наводить. Помнишь, я когда-то на двери диспетчерской объявку налепил: «Оставь надежду, всяк сюда входящий, а так же пишущий, тем более звонящий»? Хохмочка, не спорю, так себе, но никому же не мешала, правильно? А Зарина взбеленилась: это кто здесь растакой-сякой типа над больными издевается?! Ну, Цуцко, конечно, живо доложила, кто конкретно типа издевается…
— Зело серьезно, — улыбнулась я. — В особенности ежели учесть, что больным на отделение «неотложной помощи» вход официально воспрещен.
— Алису же пускают.
— Да, это меняет дело, — согласилась я. — А второй фитиль за что?
— За отзывчивость, однако. Хроник на меня телегу накатал. Вызвал, понимаешь, старый хрыч в четвертом часу ночи — бессонница с запором у него, ни погадить, ни заснуть, подавай ему врача по такому случаю. Ну а я спросонок отвечаю, но притом сугубо вежливо, заметь: «Вам не кажется, дедуля, — говорю, — что в этой жизни вы уже достаточно нагадили?»
— Скромнее надо быть. Ублажил бы, прописал бы старичку слабительное вместе со снотворным — глядишь и пронесло бы.
— А что же я ему, по-твоему, прописал? Вот его и пронесло, естественно.
— Тады ой!
Мы дружно рассмеялись. Лично я еще и потому, что с живостью представила, как бы среагировали на наш разговор записные моралисты и нравоучители. Каюсь, на дух не переношу такую публику, никогда и ни за что не отвечающую, на поверку отдающую гнильцой. К сожалению, на современный лад «гуманизм» и «лицемерие» синонимы, никогда не замечали? Впрочем, наплевать.
— Весело неделя началась, — заключил Забелин. — Не одна ты в поле кувыркалась.
Я раздумчиво кивнула:
— Это утешает.
Забелин усмехнулся:
— Прелесть ты! Последний светлый человек на отделении. В самом деле, как-то у нас нервотрепно, склочно стало, не к добру. Неладно что-то в королевстве гадском. Кстати, анекдот…
— Уймись, Забелин, — попросила я, — на мой вкус тебя сегодня слишком много.
— Всякий рыжего обидеть норовит, — пожаловался Гоша Валентинович. — Ладно, всё, молчу. Ты в курсе, что Калугин наш в реанимации?
— Лешка?! Как?!
— Автец, по пьянке вроде бы. На своей «шестерке» загремел. Но вообще-то там, похоже, дело темное. Подробностей пока не знаю.
Калугу было жалко.
— Где он?
— В «Двадцать пятом октябре». Говорят, жить будет. Может быть.
— Типун тебе…
Забелин посчитал вопрос исчерпанным:
— А кстати, анекдот…
— Забелин!
— Ты же свежий анекдот хотела рассказать.
— Кто — я?
— А кто же.
— Иди ты на туда!
Забелин хохотнул:
— А на куда?
— На три веселых буквы, — уточнила я. — Ладно, Гоша, извини, мне поработать надо.
— Уже в пути. — Забелин мельком чмокнул меня в щеку. — Побегу, пока очередной выговорешник не созрел, — и из дверей уже: — Ты веселей смотри!
Куда же боле.
Ладно, дальше что? Касательно того, что мне, мол, поработать надо, я была слегка соврамши: всю возню с сигнальными талонами я закончила как раз к забелинскому появлению. Ась? Нет, пожалуй, не хочу сказать, что Гоша меня так-таки достал, отнюдь, но так вот хорошо, в плепорцию, а больше ни к чему… Хотите верьте, не хотите — сами чуть подумайте, но когда твой ближний огребает неприятности, подобные твоим, это в самом деле как-то утешает [9]. Не знаю, правда, кто из нас в большей степени нуждался в утешении — похоже, что не я. Вообще-то штатный наш болтун и хохотун показался мне сегодня не по делу взвинченным. Даже странновато как-то, было бы с чего переживать: ну, два выговорешника за раз, один за просто так, другой за дело. в общем-то. Ну да, на отделении всяческий невроз, коий было бы уместнее обозвать нервозом. Ну, чердаки у публики текут, обострение сезонное… И что же? Год нынче високосный. Не мальчик вроде бы…
А кстати, о мужах — о мужчинах бишь, а не о мальчиках. Время незаметно подошло к обеденному, а я вроде собиралась позвонить Тесалову. Я вроде собиралась как будто позвонить — звучит, а? Непрактично даме первой мужику названивать, но поскольку новый мой рабочий телефон капитану я оставить не могла, поелику тогда сама его не знала, а мобильный… м-да, вероятно, стоит всё-таки мобильник завести — неприлично даже как-то получается. Ладненько, короче говоря, самой придется проявиться, лично я по пустякам не гордая.
В поисках бумажки с тесаловскими телефонами, сотовым, служебным и домашним, я перебрала всё содержимое кармашка моей сумочки. Бардак однако, мелочовки у меня, как у деревенской дуры фантиков. Заблудшая рекламная листовка с записанным на обороте графиком работы на октябрь, несколько визитных карточек, два бланка для рецептов (вылетело из башки — собиралась клофелин тете Лизе выписать), еще какие-то клочки с пометками, обертка из-под шоколадки — словом, черт-те что, не гожусь я в бизнес-леди с органайзером! Вот еще какая-то визитка — хотелось бы мне знать, что такое Караваев Станислав Викентьевич, телефон мобильный и домашний. Кто таков? Ах, да, сообразила — это Стас, басмаевский клеврет. Всё правильно, на обороте караваевской визитки сэр-гражданин Басмаев записал мне свой служебный номер — прямой, в обход секретаря. Премного польщена, но типа на фиг, откажусь я от его крутого предложения, завтра отзвоню и извинюсь.
Я механически перевернула визитку еще раз — так сказать, на караваевскую сторону. Что-то меня там как будто зацепило, показалось вроде бы знакомым… вроде бы домашний телефон: один, три тройки, три шестерки. Приметный номерок, где-то я его не так давно встречала. Где же? Черт, случается порой — настолько очевидно всё, что в упор не видится!
Интересно, если бы…
А хоть бы и кабы — ни припомнить (пустячок, вертелось в голове!), ни позвонить Тесалову (бумажку я в конце концов нашла) я так и не сподобилась. Неожиданно мне на голову свалилась Лерочка и, не желая слышать возражений, утащила меня на обед — на бизнес-ланч, как нынче называется. Не лаптем щи, так консоме ботфортом…
Бон аппетит.
Лерочка по своему обыкновению объявилась живенько. Еще из коридора было слышно:
