собрал всю волю в кулак и, чтобы отвлечь Женю, организовал эту невероятную поездку в Париж. Получается, что все это он сделал лишь ради нее? Чтобы она как можно дольше ничего не узнала про Бориса?
Она вдруг поняла, что вцепилась свободной рукой в простыню. Что держит ее так сильно, словно ее вместе с постелью, кроватью и Борисом хотят у нее отнять.
– Как-то по-идиотски все вышло… – Борис говорил едва слышно. – Думал, приедешь, купим тебе велосипед, на твой вкус, и будем с тобой кататься здесь, вдоль поля, в лесу. Там так красиво. Я мечтал об этом, сколько раз представлял, что мы с тобой вдвоем, что солнце слепит глаза… Не знаю, как это случилось. Наехал на кочку, что ли… И больше ничего не помню.
– Кто тебя нашел?
– Петр, кто же еще. Вызвал «Скорую», ну и началось…
– Главное, что ты вернулся к нам. А теперь отдыхай. Я буду сидеть рядом с тобой.
– Я скучал…
Женя ладонью вытерла слезы с щек.
Постучался Петр, сказал, что приехала медсестра. Борису поставили капельницу.
Медсестра, немолодая уже, крепко пахнущая духами и лекарствами, женщина в бирюзовом халате (словно ее сорвали с работы), толково проинструктировала Женю, как ухаживать за больным, когда и как освободить его от капельницы, продиктовала ей примерное меню (главное, чтобы поменьше калорий и побольше икры, омаров, телятины, орехов и много воды), какие таблетки давать. Напоследок сказала, что Борис теперь проспит до самого вечера, что его не следует беспокоить. Завтра в то же самое время она снова приедет.
Когда Женя вернулась в спальню, Борис крепко спал. Он ровно дышал, и даже это радовало ее. Он был жив, жив!
Она несколько раз осторожно поцеловала его. Его кожа пахла больницей. Мысленно она уже мыла его в ванне, намыливая его тело душистым мылом. Поскорее бы он уже набрался сил. А она сделает для этого все!
Она на цыпочках вышла из спальни, тихо притворив за собой дверь.
Хотела, как фурия, ворваться в кабинет Петра, чтобы потребовать объяснений, как он сам вышел ей навстречу.
– Успокойся… Я вынужден был тебе солгать. Не хотел, чтобы ты волновалась. Ты бы знала, чего мне это стоило! Давай выпьем?
И вдруг, вспомнив что-то очень важное, в частности, про беременность Жени, хлопнул себя ладонью по лбу:
– Какой же я идиот. Я забыл ему рассказать, что ты в положении!
– Я сама скажу. Ладно, давайте уже выпьем. Я – молока, а вы – виски или что у вас там… Или, если вытерпите, дождитесь Реброва, он приедет к восьми. А я пока закажу ужин в ресторане.
– Пока Реброва нет, я коньячку с твоего позволения, а потом с Валерой виски накатим…
Мила Базарова прилетела в Шереметьево на следующий день, 8 августа. Записи с камер наблюдения в аэропорту просматривали с опозданием – да и как можно было заранее выяснить, когда она сойдет с трапа.
Коста сам просматривал материал и следил, не сводя глаз с монитора компьютера, за перемещением этой неуловимой девицы с того момента, как она появилась в зале для встречающих, и вплоть до того, как, пообщавшись на стоянке такси с парой (мужчина лет сорока пяти и девушка примерно того же возраста, что и Базарова, Коста решил, что они познакомились в самолете), села вместе с ними в такси.
Водителя такси нашли быстро, он назвал адрес, куда привез пассажиров. Крылатское! Осенний бульвар! Ну кто бы сомневался? Да только зачем они поехали к ней домой?
Еще водитель рассказал о том, что был несколько удивлен происшедшим в салоне разговором пассажирок. Речь шла о какой-то желтой двери, из-за которой доносились крики. Еще он слышал, как произносились имена двух женщин – Лиза и Элиза. Сказал, что самым адекватным и приятным человеком в этой компании был мужчина. Он вообще, казалось, был мысленно в другом месте. Видно было, что он устал или болен.
Коста проверил по списку пассажиров, летящих этим рейсом, возможных соседей в салоне самолета. Рядом с Базаровой было место Евгении Борисовны Бронниковой. В этом же самолете, но в другом ряду летел Петр Михайлович Бронников. Возможно, это и были ее спутники, Бронниковы, которые прямо из аэропорта отправились в Крылатское.
Кем они приходятся Базаровой? Зачем поехали к ней? Что их связывает?
Коста попросил проверить перемещение самих Бронниковых и был удивлен, когда оказалось, что за несколько дней до этого, 3 августа они также, этим же составом летели одним рейсом из Москвы в Париж! Так значит, они или были знакомы, или же познакомились во время первого полета.
Вспоминая подробности своего разговора с водителем такси, он не мог не обратить внимания на имя Элиза. И, вернувшись к просмотру списков самолета, обнаружил там пассажирку с этим именем – Элиза Буланже. Ну, конечно! Это же бабушка Людмилы Базаровой, та, что живет в Париже. О ней еще рассказывал отчим Милы Татаринов.
Что же это получается? Мила с бабушкой 3 августа летели из Москвы в Париж, а через пять дней, 8 августа они вернулись обратно. Но что их связывает с четой Бронниковых?
Коста знал одного человека с этой фамилией – это был известный московский адвокат Борис Михайлович Бронников. Знал он также и следователя Валеру Реброва, друга Бронникова. Не один раз Ребров обращался за помощью к Бронникову, чтобы добыть важную информацию для Косты. Иногда подобную информационную услугу оказывал и Коста Реброву. Но никогда их дела, которые они вели, не пересекались. Интересно, Петр Бронников кем приходится Борису Михайловичу?
Ответ он узнал уже очень скоро – Петр его родной брат. А Евгения Борисовна Бронникова – его невестка. То есть жена Бориса Бронникова.
Первым делом Коста поехал на Осенний бульвар, проверить, там ли до сих пор Мила. Что может связывать семью Бронниковых с этой преступницей, он размышлял с тех самых пор, как узнал о возвращении Базаровой в Москву. Если она убила Ольгу Загуменную и предполагает, что ее разыскивают и, быть может, именно поэтому и летает, как птичка, туда-сюда из Москвы в Париж и обратно, то как она могла осмелиться вернуться домой? Что, если она отправилась домой в сопровождении Бронниковых как раз на тот случай, если за ней следят, вернее, за ее квартирой? Как бы подстраховалась. Но разве оперативников остановило бы это? Вот если бы с ней был хотя бы не Петр Михайлович, а сам адвокат Борис Бронников, тогда, быть может, задержание вышло бы другим, более мягким, и она чувствовала бы себя
