Лив-Хеге нужно было забыть все это. Тряпка с клеем была только началом пути, у которого был один конец. Для начала Лив-Хеге прошла пешком от Танген до Хамара. Это и стало концом: назад она не вернулась. Они нюхали клей во дворе главного собора, засыпали в кустах. Они нюхали попперс, глотали таблетки от сердца и засыпали на лавках или лестничных клетках. Еду они крали, а бо́льшую часть времени искали, чем можно накидаться. Чем больше Лив-Хеге была под наркотиками, тем сложней было остановиться. В первые годы еще удавалось держаться по паре недель, но потом это стало постоянным. Разрушительная спираль, ведущая вниз, из которой нет выхода. Лив-Хеге преследовали детские впечатления и переживания, нехватка любви, постоянный страх того, что может случиться. У нее не было никаких шансов приспособиться к жизни, как делают другие люди. Хорошая жизнь. Безопасная жизнь. Дом. Работа. Семья. Дети. Отпуска. Никаких шансов. У Лив-Хеге осталась одна цель в жизни. Новая доза. И еще новая доза. У нее были парни, но они были неважны. Один парень пустил ее переночевать и дал травы. Другой пустил в душ и напоил водкой. В таком духе.
А потом она встретила Маркуса Скуга. Лив-Хеге уснула в машине, а проснулась в Осло. Кто-то должен был забрать какой-то груз. Какие-то спиды. И вот они в квартире в Грёнланде. Лив-Хеге плюхнулась на кровать, и они переспали. Маркус Скуг познакомил ее с героином, и теперь она была влюблена в две вещи. Героин для нее был идеален. Не то что все эти непонятные вещества в клее и все нечистоты, которые она употребляла раньше. После них все время тошнило. Здесь же совсем иначе. Маркус Скуг сделал ей первый укол в летний день у реки Акерсэльва. Она поверить не могла, что так бывает. Будто ее тело всю жизнь было напряжено и вдруг обрело покой. Все, что раньше кололо острыми стрелами, теперь стало широкой улыбкой. Широкая, красивая, упоительная улыбка на розовых облаках вечной красоты. Люди стали хорошими. Мир – прекрасным. Навсегда. С того раза они все время были вместе. Идеальный небесный треугольник. Она, Маркус и героин. Они скитались, жили то тут, то там. Маркус был знаком с кучей людей, а когда стал дилером, узнал еще больше. Дилеры – это знаменитости подпольного мира, всегда окружены знакомыми и незнакомыми людьми, и хотя он торговал только на уличном уровне, у них все было хорошо. Пришла осень, и они жили в фургоне для кемпинга около Трюванн. Вечеринка была в самом разгаре, много кокаина и спидов, но слишком мало героина. Лив-Хеге не хватало его. Было бы хорошо сейчас уколоться. По-настоящему воспарить. К счастью, они догадались пойти за героином в центр. В фургоне остались они втроем. Маркус, она и пленительное летучее золото, которое скоро потечет по ее жилам.
– Можешь меня уколоть?
Лив-Хеге умоляюще посмотрела на Маркуса, который бродил туда-сюда по маленькому фургону.
Он только что занюхал две дорожки микса – кокаина и спидов, и был уже под кайфом. Говорил сам с собой, выпучив глаза как две большие тарелки.
– Маркус? – повторила она. – Сделай укол!
Она засучила рукав свитера и положила руку на серый столик.
– Черт, Лив-Хеге, сама уколись, почему я должен это делать все время? – огрызнулся он, делая новую дорожку.
– Но мне нравится, когда ты делаешь это! – сказала Лив-Хеге. – Ну, давай же?
– Черт тебя побери, не понимаю, почему я вообще занимаюсь твоим барахлом. Нахрена я это делаю? Нахрена, Лив-Хеге? От тебя же никакого толку нет.
Лив-Хеге пристыженно уткнулась в пол и затянула руку ремнем. Маркус наклонился и втянул обе дорожки, по одной в каждую ноздрю.
– Ох, ну ладно, ладно, я вижу. Поехали!
Он громко засмеялся и воткнул иглу. Лив-Хеге резко дернулась, и он чуть не промазал, но игла таки вошла в вену. Тепло начало разливаться по ее телу. Наконец-то. Розовые облака. Бесконечные пляжи.
Как только она кинула иглу на пол, в дверь постучали.
– Есть тут кто-нибудь?
Женский голос.
– Что за черт? – сказал Маркус.
Он попытался выглянуть из-за шторы, но забыл, что окна загорожены коробками, и из грязного фургона невозможно посмотреть на улицу.
– Это полиция!
Теперь мужской голос.
– Твою мать! – сказал Маркус и стал убирать наркотики со стола. – Лив-Хеге, ну давай же, помоги!
Лив-Хеге не видела никакого смысла что-либо делать. На ее лице играла улыбка, она была на пути туда, где всем хорошо. Она смутно помнила, как все это произошло, но вдруг в дверном проеме возникла женщина-полицейский.
– Миа Крюгер, отдел расследования убийств. Мы ищем эту девочку, вы ее не видели?
– Это же Пиа, – улыбнулась Лив-Хеге, увидев фотографию.
– Заткнись! – закричал Маркус.
– Но это же Пиа, Маркус! Ты что, не видишь?
– Я сказал, заткнись!
– Маркус? – вдруг переспросила женщина. – Маркус Скуг?
– Что там, Миа? – закричал полицейский снаружи.
– Уж не сама ли это Миа Крюгер? – ухмыльнулся Маркус. – Давненько не виделись.
Женщина в форме по имени Миа выглядела так, словно увидела привидение.
– Как дела у твоей сестры? – рассмеялся Маркус, последние дорожки начали действовать, его рот стал похож на зияющую дыру, сотрясающуюся от смеха.
– А, точно, она же отбросила коньки? Точно-точно, она померла, не выдержав давления. Да-да, так и бывает с маленькими хорошими девочками из хороших семей. Они ни хрена не выдерживают, ха-ха-ха.
Лив-Хеге не видела, как женщина доставала пистолет, но откуда-то он возник в фургоне. Самой Лив-Хеге тут не было. Она сидела на вершине горы и наблюдала сверху. Было тепло и хорошо. Ветер раздувал ее волосы.
В другой комнате, где-то вдалеке от нее, Маркус схватил один из шприцов со стола. Изо рта у него пошла пена. Он прицелился шприцом в женщину в погонах и дико засмеялся.
– А ты не хочешь попробовать, Миа, а? Ха-ха, уверена, что не хочешь? А твоя сестричка не отказалась бы! Ну и мерзкая сучка была она, твоя Сигрид, хе-хе.
С прекрасной горной вершины Лив-Хеге было отлично видно, что произошло. Все было как в кино. Маркус плюнул в женщину, пытаясь ткнуть ее иглой. Та отскочила, и раздался выстрел. Гора стала похожа на вулкан, под ней загремело. Женщина выстрелила два раза. Маркус Скуг отлетел к стене и свалился на пол, истекая кровью.
Лив-Хеге Нюлунд пришла в себя спустя две недели, с сильным синдромом абстиненции, в незнакомой комнате. Карен сидела около нее. Не отходила от нее уже неделю. Они крепко привязали ее к кровати – Лив-Хеге никогда не испытывала ничего подобного. Она была в аду. Как будто каждая клеточка в теле разрывается от дикой боли. Миллиард отходняков одновременно, будто сатана поселился в ней, пока она лежала привязанной к кровати в этой белой комнате, дожидаясь конца. Карен была с ней все время. Мыла ее, кормила, держала за руку, успокаивала. Ее долго не было, но теперь она вернулась.
И вот, наконец она смогла встать с кровати. Начала сама ходить в туалет, сама есть за столом. Карен ни на секунду не оставляла ее. Потом ей разрешили выходить в сад. Сидеть на траве. Смотреть на солнце. Смотреть на деревья. Теперь Карен улыбалась. Лив-Хеге не видела ее улыбку уже очень давно, но теперь Карен была рада.
Только Карен не знала одной вещи: у сестры не было в планах жить дальше. Она потеряла все, что имела. Две свои любви. Маркуса Скуга. И героин. Что этот мир может предложить ей? Ничего.
Еще через неделю, когда ей разрешили в первый раз пойти на прогулку одной, она забралась на высокую ель в лесу, надела веревку на шею.
И прыгнула в свободу.
– Я очень сожалею, – сказала Миа.
– О, ничего страшного. Ты убила ее. А теперь сама умрешь. Все по-честному, как считаешь?
Карен улыбнулась и похлопала Мию по руке. Вышла на кухню и вернулась с кусочком шоколадного пирога.
– Хочешь кусочек, Миа?
Миа помотала головой.
– Но ты должна попробовать, он очень вкусный, по рецепту моей мамы…
Миа бросила взгляд на монитор. Марион Мунк неподвижно лежала на кровати внизу, в подвале. Вдруг Миа увидела, как девочка чуть пошевелилась. Слава богу. Малышка просто спала. Карен Нюлунд улыбнулась и провела пальцами по экрану.
– Она такая красивая, правда?
Миа осторожно кивнула.
– Жду не дождусь, когда помою ее. Важно, чтобы дети были чистыми, ты согласна?
Карен улыбнулась ей. Миа почувствовала, что ей стало страшно. До этого она была внутренне относительно спокойна, но теперь пришел страх. Зло. Она раньше не видела таких глаз. Женщина перед ней была твердо уверена в том, что делает, но при этом в ней напрочь отсутствовало сочувствие и другие нормальные человеческие качества.
– Хочешь услышать, что сейчас произойдет? Поиграем в эту игру? – ухмыльнулась Карен, поднимаясь.
– Давай поиграем во что-нибудь другое? – предложила Миа.
Надо выиграть время. Ради себя, но больше всего ради Марион. Она подумала о Мунке. Как он отреагирует, если Марион не станет. Она не смогла этого представить. Это слишком нереально.
