Каэтану сочли пьяной.
А потом еще и выходка ее с танцовщицею, которая была вызывающе молода и хороша собой… И разговоры о мастерской, о красках… Каэтана, будто чувствуя приближение смерти, словно обезумела.
— Представляешь, она пожелала показать всем ту картину! — с возмущением произнесла донна Изабелла. — Ее, оказывается, доставили в Мадрид… безумие! Довольно с нас было слухов! Мне с трудом удалось уговорить ее не совершать такой ошибки. Я умоляла пощадить Лукрецию, которая не вынесла бы подобного позора…
Альваро хмыкнул: Изабелла, знавшая о романе дочери, снесла бы и не такое, тем более что никто не собирался говорить гостям, с кого писали картину.
Да и не знала Каэтана, кто был истинной моделью.
— Я уговорила ее подняться к себе, отдохнуть… Я надеялась, что она уснет и больше не проснется.
— Но тетушка оказалась куда крепче, чем вы думали… Она сумела выйти из комнаты. Встретилась с Франсиско, побеседовала с Лукрецией… Вам везло, тетушка… И одно мне не понятно, зачем вы обставили все так, будто Каэтана совершила самоубийство?
— Я… я не хотела… мне не спалось…
…Нет, Изабеллу вовсе не угрызения совести лишили сна, скорее уж беспокойство, которому она не находила объяснения. И сие беспокойство заставило покинуть уют собственной спальни, пройтись по дому, где она и встретила Каэтану.
Сестрица сидела на лестнице.
На верхней ступеньке.
Она вцепилась в балюстраду, точно опасаясь упасть.
— Дорогая, что с тобой? — воскликнула Изабелла.
— Это ведь ты. — Голос Каэтаны был слаб. — Ты меня убила!
— Какие глупости ты говоришь!
— Уходи, позови Диего… Надо было рассказать ему, он поймет… Он… Я всегда была милостива к тебе, а ты… меня… За что? — Этот вопрос прозвучал весьма жалобно. Вот только сердце Изабеллы осталось глухо к жалобе.
А вот разум… Разум утверждал, что если она бросит Каэтану на лестнице, то, как знать, кто отыщет ее? И кто выслушает предсмертный бред?
— Какая же ты упертая! — Изабелла подняла сестрицу. Та, несмотря на кажущуюся хрупкость, весила немало, однако Изабелла отличалась крепким телосложением. — Почему тебе было просто не уснуть?
— Ты… куда ты?.. Куда мы?..
— Сюда, дорогая… — Эта комната просто была первой в ряду, и дверь имела смежную с соседней гостиной. И все получилось донельзя удачно. — Приляг, я скоро…
Изабелла никогда не умела мыслить быстро, однако нынешняя ночь заставила ее… Если кто-то заподозрит убийство, пусть в том обвинят не ее… Или же не убийство, но самоубийство, которое есть позор, и тогда доктор поймет, почему надо скрыть некоторые подробности смерти герцогини…
Краски она принесла из мастерской.
И графин с водою.
И заставила ослабевшую Каэтану, которая, непокорная, еще пыталась оказывать сопротивление, съесть… Всего-то пару ложек, чтобы ни у кого не возникло сомнений в причине смерти.
— Ненавижу. — Это последнее, что сказала Изабелла, глядя в глаза сестре.
И сие было правдой.
В комнате воцарилось молчание, которое было тяжелым.
— Знаете, матушка. — Голос Диего звучал тихо и глухо. — Это даже не зло… Это за гранью зла! Вы дважды ее убили, а потом еще выставили самоубийцей!
— Я…
— Замолчите. Вы сказали довольно. Хотя нет, погодите… Вы рассчитывали, что состояние Каэтаны отойдет вам, как ближайшей родственнице. Вы не учли, что Корона не пожелает выпускать из рук столь жирный кусок, а родство ваше слишком дальнее, чтобы всерьез претендовать на наследство… И потому перспектива суда, думаю, привела вас в ужас.
Она сидела, поджав губы, выпрямив спину, будто бы и не слушая.
— А тут еще Мануэль, решив, будто бы все проблемы с деньгами решились разом, наделал новых долгов… И сроки оплаты по старым подошли, и девушка, которая вас видела, потребовала плату за молчание… К слову, она ведь видела немного больше, чем вы рассказали, матушка.
— Она заметила краски на моем платье, когда взяла его чистить…
— Поначалу вы ей заплатили. Но девица быстро сообразила, что если так, то есть за вами вина. И попросить можно больше, и еще больше… К этому времени вы уже продали картину, на которую не имели прав…
— Мануэль…
— Мой братец отправится служить. И я постараюсь, чтобы служба эта проходила как можно дальше от Мадрида.
— Ты обещал позаботиться о нем!
— И слово свое сдержу. Только, дорогая матушка, мы по-разному понимаем заботу. Мануэлю пора научиться самому отвечать за свои поступки. Ради него вы пошли на убийство. Хотя, может, и не ради него. Вы ведь тоже не оставили своей мечты. Богатый дом, в котором вы хозяйка. Покорные слуги, все ваши капризы исполняются… И пусть вы далеко не юны, но кто сказал, что богатство нужно лишь в юности. Нет, не прикрывайтесь сыном. Итак, девица вас шантажировала. А Мануэль связался с фальшивым золотом, что привело к новым долгам и проблемам… Картину вы продали, прочее же имущество было описано. С Короной вы побоялись связываться, оставалось одно: избавиться от меня… К несчастью, Мануэлю в голову пришла та же мысль… Вот он и попортил моего жеребца.
— Это был несчастный случай!
— Естественно. Знаете, матушка, если бы не этот несчастный случай, я, пожалуй, не пригласил бы Альваро, и не узнал бы многого из того, что ныне знаю. И уж конечно, не проявил бы должной осторожности.
Альваро промолчал и потер шею, которая ныла, хоть и душили его подушкою.
— Идите и готовьтесь. Завтра вы отбываете…
— Завтра? Диего! Я совершила ошибку, но…
— Идите. — Он произнес это таким тоном, что донна Изабелла замолчала. Она поднялась, оправила юбки и, одарив Альваро презрительным взглядом, прошипела:
— Чтоб ты сдох!
— Был бы рад угодить госпоже, но, увы. — Он развел руками. — Позвольте вас проводить?
Она бы не позволила, но и возражать не посмела. Ступала медленно, всем видом своим показывая, сколь оскорблена этаким недоверием со стороны родного сына. А на пороге своей комнаты остановилась:
— И что вы получите? Вы могли бы озолотиться…
— Ну да… Ту несчастную вы озолотили…
— Она сама заслужила. — Донна Изабелла если и испытывала раскаяние, то мастерски это скрывала. — Она вымогала деньги. Я буду молиться за нее… Буду молиться за вас всех.
И дверь закрылась.
Альваро запер ее снаружи, хотя и сомневался, что донна Изабелла вздумает бежать. Бежать ей было некуда, а остальное… Если и остался порошок, то пусть дама опробует на себе собственное же лекарство. Всем станет лишь легче. Впрочем, он сомневался, что у донны Изабеллы хватит на это духу. Слишком уж она любит себя.
Вернувшись к Диего, который так и сидел в кресле, Альваро поинтересовался:
— И что теперь?
И мысленно себе же ответил: ровным счетом ничего.
Работа, для которой его нанимали, выполнена. Диего, получив ответы, уедет. Или останется. Главное, что он перестал нуждаться в услугах Альваро, и тот вернется в комнаты, где и просадит полученное золото за игорным ли столом, в трактире ли… Главное, что все пойдет, как прежде.
— Ничего… Мануэль получит свой патент. Захочет он им воспользоваться или нет — дело его. Лукреция… Я должен присмотреть за ней. Постараюсь отыскать ей подходящего мужа. Если она и вправду поумнела, как ты утверждаешь, то не станет капризничать…
Альваро кивнул.
— Матушка… поутру ее отвезут в обитель Святой Марты…
— Ей там не понравится, — осмелился заметить Альваро. — Все ж устав.
— Нет. Я, может, был недостойным сыном. И не лучшим братом, но здесь… Она убивала, Альваро. И мой долг — донести о том властям, но тогда придется рассказать о многом. И этот скандал опорочит не только мое имя. Он ударит по памяти той, которая достойна лишь лучшего. Об одном жалею. — Он поднялся. — Мне следовало в тот же день уничтожить эту проклятую картину.
— Почему?
— Тогда бы тайна осталась бы тайной, а теперь… фальшивое золото, премьер-министр, который играет в подобные игры, долго не удержится на своем месте. Он будет либо арестован, либо сбежит. Имущество его отойдет казне. И о картине узнают. А узнав, всенепременно вспомнят о моей бедной тетушке… Даже не имея доказательств, все одно сочтут ее виновной… Навеки веков свяжут ее имя с этой… мазней.
