В этот день мы прошли через кладбище, потом через поле, потом дальше, не оглядываясь, не сговариваясь, все шли и шли, потом услышали шум поездов, уже стало садиться солнце, мы были совсем одни, все умерли, все кончилось, больше ничего и никогда не будет, только я и Су будем идти через траву и цветы. Потом мне стало тревожно, а Су совсем запыхалась. Мы упали в траву.
– У тебя… не бывает так, что ты должна обязательно куда-нибудь прийти..? – Су еле переводила дух.
– Куда нибудь – это точное место, но мы пришли в никуда, где нет никого, а значит – сами мы – никто. Боюсь, что мы заблудились.
– Да мы шли всего часа два, ерунда.
Солнце село, стало очень тихо, птицы успокоились. Мы сидели, прислонясь спинами, я жевала травинку, иногда я видела руку Су, она перебирала камушки в траве, я подумала лениво, что рядом насыпь, рельсы, почему же никто не едет к нам в ярких вагончиках с ревом и грохотом одинокого поезда? Су почувствовала меня:
– Это, наверное, местная линия. Электрички всякие. Ты не слышала, что-нибудь проезжало мимо, когда мы шли?
Я не ответила. Я прищурила глаза, потом раскрыла их так широко, как только могла, но от этого то, что я увидела, не исчезло и не превратилось ни во что другое. Маленький черный блестящий предмет в метре от меня, совсем рядом. Я осторожно отодвинулась от Су, она скользнула вниз и легла. Не было сил встать, да и незачем было, это было рядом – подползти и посмотреть. Я поползла, задерживая дыхание, я уже протянула руку, чтобы взять это, как вдруг заметила чужую руку, раскрытую вверх пальцами, совсем неподвижную ладонь с желтой божьей коровкой на верхушке среднего пальца. Я осталась на четвереньках, покачиваясь вперед-назад, трудно было проследить руку дальше – шел густой кустарник. Получалось так, что возле меня лежал маленький аккуратный пистолет, а возле него чья-то ладонь. Совершенно ошарашенная я успела подумать, что должна быть еще одна рука, потом туловище, еще голова… Я поползла вокруг куста и сразу заметила другую руку, закинутую за голову, и не надо было смотреть в лицо лежащего мужчины, я сразу узнала перстень на его руке, я вскочила и завизжала.
Нам казалось, что мы бежим туда, откуда пришли, мы были страшно удивлены, споткнувшись о шпалы: мы не переходили ни разу через рельсы. Было уже совсем темно. Су тоненько заплакала, так странно, без своих захлебываний, я устало махнула рукой:
– Прекрати, потерпи немного, не раскисай.. Пойдем по шпалам, куда-нибудь придем…
– А куда нам надо прийти? Вер, я все время спотыкаюсь, у меня отпоролись штанины, что ли?..
Как же, ее штанины в обтяжку.. Прекрасная попочка Су – как она ее называла – соблазнительный кувшинчик.. Что я несу? Никуда я ничего не несу. У нас даже нет ни копейки..
– Вер, как ты думаешь, это я?
– Не говори глупостей, как ты могла его убить? Хотя мужчинам в последнее время с тобой катастрофически не везет.
– Вер, я не о том! Со мной что-то происходит!
– Конечно, как же это может быть: с тобой и ничего не происходит! Конечно, что-нибудь да происходит, так, пустячки. Идиотка!!
– Ну ладно тебе, Вер…
– Я – идиотка! Это же был твой пистолет, ты что не понимаешь? Надо было его забрать, ну не глупо ли!
– Вер, у меня туфли слетают, а были даже чуть малы… Слышишь, я шаркаю?
– Какие туфли?
– Мои, лаковые, любимые туфли, смотри: шарк… шарк… видишь? Ну эти, с бантиком. А штанины я уже подвернула, а то спотыкаюсь. И вообще, мне так странно все.
Я пропускаю Су вперед, застываю на месте и хватаю себя за горло рукой, чтобы не заорать: Су едва достает мне до плеча. Это существо идет по шпалам, шаркая туфлями, которые с нее спадают, кофта закрывает ее ноги почти до колен, оно бормочет что-то, оно подвернуло штанины, которые Су едва доставали до щиколоток. Я не выдерживаю, сдаюсь и кричу. Сначала получилось громко, а потом я просто сипела.
– Су!..
Она остановилась, она подходит ко мне, становится на цыпочки. Она смотрит мне в лицо, я вижу глаза Су, ее губы, ее лоб, она смотрит вопросительно.
– Су, ну-ка скажи что-нибудь!
– Я тебе уже полчаса твержу, что у меня туфли спадают. А ты не… А почему – шепотом?
– Голос... сорвала, когда испугалась.
Она отворачивается и идет дальше. Я иду за ней, покачиваясь, я перестаю что-либо понимать.
Показались огни станции.
Мы брели возле длинного товарного поезда, его вагоны все не кончались. В определенный момент я почувствовала, что если немедленно не сяду и не выпью чего-нибудь, я просто упаду, я уговаривала себя ни о чем не думать, пока не сяду и не успокоюсь. В глаза ударило светом, маленькое здание станции с фантастической статуей огромного понурого мужика у входа. У его ног стояла урна, там что-то подожгли, мужчина-статуя стоял, сложив руки внизу живота и смотрел в урну.
– Этот памятник удивительно иллюстрирует повсеместное крушение идей. А в туалет лучше не ходите, там темно и можно провалиться. Пусть девочка где-нибудь рядом…
Мы смотрим на лохматого и бородатого мужчину, он стоял сзади статуи, курил, теперь вышел на свет. Он кивает на Су. Су переступает с ноги на ногу, я вопросительно смотрю на нее, она кивает.
– Я говорю, что именно эта урна у ног вождя символизирует…
– А где здесь можно чего-нибудь попить?
Су зажурчала рядом, невидимая в темноте.
– Поезд стоит минут пятнадцать, все уже закрыто, вы же с поезда? Прошу, если не побрезгуете, за мой столик. Я, собственно, здесь в ресторане сижу. Я – местная достопримечательность, Поэт. Хожу сюда иногда в ресторан, здесь водка и коньяк бывает, а в городе все позакрывали.
– Пожалуй, это то самое, что мне нужно.
– В смысле… вам нужен поэт?
– Только с водкой и коньяком!
– Прошу! – он неожиданно трусцой побежал впереди нас, я пошла за ним, пошатываясь, Су задирала голову и вертелась, и тут в глаза нам ударила после потемок огромная люстра и запахло отвратительно жареной рыбой.
На столе стоял кувшинчик с коньяком и тарелка с остатками еды.
– Вы с дочкой путешествуете? – он кивнул на Су.
Я боюсь на нее смотреть, я наливаю себе из кувшинчика в свободный фужер и залпом выпиваю.
– В какой-то степени...
К удивлению, мне стало намного лучше. В голове прояснилось, я успокоилась и с какой-то бесшабашностью подумала: «Все утрясется.. Подумаешь, ну убили обаятельного француза.. Еще Су уменьшилась в размерах.. А так ведь все в порядке.. Документов нет и денег ни копейки.» Я посмотрела на Су. Она сняла туфлю и пристально разглядывала свою ногу.
– Выпьешь? – мне стало жалко ее, я представить не могла, что она думает обо всем этом.
Она кивнула.
Я разлила остатки пополам себе и Су. Поэт вытаращил глаза и открыл рот.
– Все будет хорошо...
Су кивнула, я увидела, что она сейчас заплачет и показала на фужер. Мы выпили одновременно. Писатель уронил вилку и полез под стол.
– Э… Девочки.., – сказал он неуверенно, когда вылез, – Я могу пригласить вас в гости, если конечно… Ваш поезд отходит.
– Мы лучше здесь посидим, выпьем, если не возражаете.
– Да! – Су, похоже, тоже стало лучше, – Мы специально вышли, чтобы напиться, а то в поезде… нам не разрешали.
Рот Поэта опять приоткрылся розовой неопрятной раковиной в бороде. Простучал потихоньку поезд за окном. Поэт ушел и принес еще две бутылки, он долго возился с пробками, с испугом поглядывая на Су. Через полчаса мы достигли полного взаимопонимания. Поэт развивал свою идею женского экстремизма, уверяя меня, что я – мужененавистница.
После второго бокала он еще продолжал разглагольствовать на тему женского экстремизма. Я включилась вдруг, словно вытащили вату из ушей, почувствовала прилив сил и слегка поиздевалась над его провинциальным самомнением, а он назвал меня мужененавистницей. Я плеснула ему в бороду шампанское.
– Ты не права, – Су водила у меня пальцем перед лицом, я старалась этот палец укусить. – Мы никогда с тобой не говорили об этом, но мужчины для того и существуют, чтобы ими пользоваться.
– Ты еще не переела мужчин? – поинтересовалась я.
– Пользоваться всеми подряд, – спокойно продолжала она. – Их нужно закабалять всегда, любыми способами. Истерикой, лаской, ненавистью, деторождением, но полностью! – Су стукнула кулаком по столу. – А когда они забака… закака… закабалятся, тут же бросить!
Поэт испуганно икнул.
– Ну-у-у потому что, на фиг тебе нужен раб! – Су отвалилась на стуле и царским жестом отвергла условного закабаленного мужчину.
– Прекрасная ветреница, желанная пленница, любви моей девственница! Позвольте ручку, – Писатель сначала пытался добраться до руки Су через стол, потом до моей руки. – Почему вы так с мужчинами? Это несправедливо.
– А потому что они истребители. Они доводят женщину до подавления желаний. Желания копятся, копятся! – Су провела рукой над столом, изображая кучу желаний. – А потом эти нереализованные желания взрывают мир!
– Абсурд! – заявил Поэт.
