другой. Он ведь и сам никому не доверял, просто потому, что это делало жизнь проще. Откуда же было взяться доверию в душе этой малышки, после всего того, через что она прошла?
Что же касалось расследования, Эверту Гренсу и без того уже было в чем оправдываться перед шефом, и объяснения на тему, почему он незаконно использовал частное лицо в качестве агента, нисколько не облегчили бы положения. Пит Хоффман также не был заинтересован в огласке, которая могла привлечь к нему нежелательное внимание как полицейских, так и представителей криминального мира, с новыми предложениями.
В машине, наедине с девочкой, на Гренса навалилась тоска, ноющая и беспросветная. И боль внутри живота, в той точке, где обычно собирается отчаяние. Комиссар повернулся к Линнее. Улыбнулся как мог тепло. Он видел ее тревогу, ее горе. На сиденье она совсем сникла и как будто сделалась еще меньше.
Что она пережила и как ей это удалось? Отдавала ли она себе отчет в том, что ее ждет?
Помнит ли Линнея свою семью? До сих пор Гренс не задавался этим вопросом. В четыре года ее оторвали от матери. Что успело осесть в душе ребенка к тому времени? Какие переживания, образы, воспоминания? Что из этого сохранилось? Через пару минут он остановит машину и позвонит в дверь. Кого увидит перед собой девочка, родных людей или незнакомцев?
Она разволновалась еще больше, когда он остановил машину на обочине дороги и вышел. Требовался предварительный звонок. Ее нельзя было привезти вот так, без предупреждения. Нужно дать родителям время, чтобы не напугать малышку слишком бурными излияниями чувств.
Они ответили не сразу. Сначала трубку взял кто-то из детей, кто именно, Гренс так и не понял. Комиссар попросил позвать папу или маму, и стихающие в отдалении легкие шаги сменились более тяжелыми и медленными, приближающимися. В субботу утром, как он и рассчитывал, вся семья была в сборе.
Но голос в трубке звучал совсем не радостно. Папа девочки, с которым Гренс поссорился на похоронах. В тот раз отец Линнеи послал комиссара к черту и сейчас сделал то же самое примерно в той же формулировке, после чего положил трубку.
Гренс немедленно перезвонил, и теперь ответила мама. Такая же злая, но более медлительная, поэтому в паузах между словами, которыми женщина описывала ужасную участь полицейских, преследующих людей, вместо того чтобы их защищать, Гренсу удалось вкратце изложить суть дела.
Она замолчала. Позвала мужа сорвавшимся голосом. Мать Линнеи плакала, одновременно успокаивая детей, которые наперебой пытались выяснить, что случилось. Женщина снова и снова добивалась от Гренса подтверждения, что он говорит правду. И когда наконец поверила, заплакала еще сильнее. Потом спросила, когда их ждать. И когда комиссар ответил, что через полчаса, уронила трубку, оставив Гренса наедине с бесконечными, раздражающими гудками.
Когда комиссар вернулся к машине, девочка лежала на спине на заднем сиденье. Она все поняла, он увидел это сразу, даже не встречаясь с ней взглядом. Линнея больше не была такой угасшей и безжизненной, как раньше. Просто она ничего не чувствовала – ни восторга, ни страха. А когда ты не в состоянии понять, что тебя ждет, проще всего лечь и попытаться успокоиться.
Последний раз он был в этом доме теплым августовским вечером. Гидранты на зеленых лужайках словно пересмеивались, разбрызгивая воду. А выложенная каменной плиткой дорожка пестрела брошенными игрушками. Теперь же футбольные мячи и батуты заперты в сарае, а садовые деревья выглядят поникшими без листвы. Не говоря о том, что стало значительно холоднее.
Вот она неуверенно семенит по дорожке. Приближается к новому, чужому дому, в котором только одна комната хорошо ей знакома. Эверт Гренс следует за девочкой по пятам, в любой момент готовый поддержать, подхватить ее, если потребуется.
Когда она, долго простояв у двери, решается наконец приложить указательный палец к звонку, три пары детских ног барабанят по полу, приближаясь к двери с разных концов дома. Открывает Якоб, ее брат-близнец. Он обнимает ее, одновременно крепко и нежно, пока она не начинает отвечать ему тем же. По дому разносится громкий шепот:
– Ты жива, я всегда это знал.
Четырнадцать дней спустя
Еще один раз, последний.
Эверт Гренс переворачивал вверх дном ящики, вываливая на пол содержимое полок и шкафов, и перетряхивал разбросанные по всему кабинету папки, снова и снова. Он искал бумажку с ее контактными данными. Нельзя ведь сдаться так, сразу, без последней, окончательной попытки.
Еще раньше утром он прошелся по тем же спискам, что и вчера, и позавчера. Гренс проверял их каждый день после возвращения из Дании. Напрасно. В цифровом мире ее больше не существовало.
Может, ошибка в фамилии? Йенни Урибе, почти как его жена в девичестве, молодая женщина Анни Уриба, в которую он влюбился много лет назад и которая после пятиминутной церемонии в шведском посольстве в Париже – с двумя охранниками в качестве свидетелей – стала Анни Гренс. Всего одна буква, долго ли перепутать?
Может, поэтому он ее и не находит?
Крайне маловероятно, что в Швеции есть кто-то еще с таким именем и фамилией. Поэтому, даже если Йенни больше нет в актуальных списках – по причине переезда или смерти, – должны остаться хоть какие-то упоминания в документах. Скорее всего, Гренс правильно запомнил фамилию на слух, но пропустил какой-нибудь умляут или аксан, или как там еще называются эти точки, коронки и кружочки над буквами?
Непроверенными оставались еще два места – кладбище и архив в подвале полицейского здания. Именно там Гренс и встретил упоминание о ней, в материалах дела о пропаже девочки с уродливой бетонной парковки.
Гренс снова спустился в подвал. Проход 17, секция F, шестой ярус. Там были эти бумаги. В маленьком ящике, который так легко спустить на пол, балансируя на табуретке.
Теперь это место пустовало, как ни перемещал Гренс соседние ящики и коробки. Ее материалы исчезли. Или он опять что-то перепутал?
Гренс подошел к компьютеру. Залогинился на сервисе полиции округа Сити, ввел слова из разговора на кладбище с незнакомой женщиной: «пропала», «девочка», «Сёдермальм», «парковка», «платье», «коса». Набрал в поисковике, кликнул. Потом еще раз – ни единого совпадения.
Эверт Гренс чувствовал, что сходит с ума. Вдохнул, задержал дыхание, которое, наверное, так и не восстановилось бы, если бы он не запустил его снова. Итак, сначала пропали все свидетельства их с Йенни контактов. Потом он не обнаружил ее в списках, как официальных, так и не совсем. Наконец, не нашел на месте материалов дела с рапортами криминалистов и свидетельскими показаниями. И вот теперь еще
