размахивать руками. Он был слишком возмущен.
– Согласен, и… что это значит?
– Нам нужно сделать так, чтобы эти материалы были приняты в качестве доказательств на предстоящем судебном процессе. Мы с тобой неофициальные следователи, которых так легко заподозрить в подделке закодированных файлов. С тем, что мы имеем сейчас, это не составит проблемы для любого более-менее толкового адвоката.
Гренс смотрел на молодого человека. От гордости, которой только что сияло лицо Билли, ничего не осталось. Но Гренс не видел и растерянности. Только сосредоточенность и стремление действовать. Пожалуй, в тот момент Билли выглядел именно таким. Человеком, предпочитающим ночи напролет сидеть возле компьютера и решать чужие проблемы только ради того, чтобы иметь повод самому не выходить из комнаты. Тому, кто не нашел себя в обществе себе подобных, только и остается, что блуждать по лабиринтам цифровой вселенной.
– В таком случае, комиссар, будем брать пример с педофилов. Они сами поставили ловушку, в которую попались.
– То есть?
– Сделаем так, чтобы эти материалы оказались в руках американской полиции под видом анонимной наводки. Сообщение, которое столько раз отскакивало от одного IP-адреса к другому, что установить источник практически невозможно. И все это попадет к ним в первоначальном, закодированном виде. Дадим их компьютерным экспертам возможность немного поработать.
Эверт Гренс облегченно вздохнул. Идея Билли ему понравилась.
– А у них есть такие эксперты?
– Какие эксперты, комиссар?
– Ну, такие толковые, как ты?
Билли отвернулся, неожиданно смутившись. Он знал, что комиссар ему не льстит. Так звучала похвала в устах человека, который редко кого хвалит.
– Вам это кажется настолько маловероятным, комиссар?
Он снова посмотрел на Гренса. Смущения как не бывало.
– У них точно есть несколько таких сотрудников. И что самое интересное, мы побьем лидера его же оружием.
Оба они замолчали. Сидели и смотрели на экран, где все доказательства были как на ладони. Восемь тысяч снимков и роликов, целая галерея детской порнографии. Десятки миллионов долларов. Более чем достаточно, чтобы приговорить каждого из членов закрытого сообщества, начиная с неидентифицированного Редката, к высшей мере, как она определяется законом соответствующей страны.
– Ты вовсе не так плох, как о себе думаешь, Билли.
– Правда?
– Я имею в виду социализацию, умение ладить с другими людьми.
– Вы тоже, комиссар.
У них получилось. Они добрались до улик, в том числе и против лидера. Билли с Гренсом переглянулись. В глазах того и другого мелькнула улыбка.
Девять дней спустя
Зал международного терминала дышал ожиданием. Притихшие люди теснились и толкались, но без злобы и раздражения. Поминутно косились на двери, бесшумно расходившиеся перед очередным пассажиром с тяжелыми сумками и усталыми глазами.
Объятия, радость, слезы – за последние полчаса Эверт Гренс насмотрелся этого вдоволь. Аэропорт – котел самых противоречивых эмоций. Как и все подобные места, перевалочные пункты для путешествующих.
Но вот появились они. За спинами пожилой пары, отчаянно боровшейся со своим неуклюжим багажом, и группой мужчин в одинаковых деловых костюмах. Пит Хоффман и Линнея. Он нес небольшую сумку, положив другую руку на хрупкое плечо девочки. Слегка подталкивая ее, помогая пробираться сквозь толпу прибывших и встречающих.
Гренс помахал им, насколько это было возможно в такой тесноте, и снова смешался с толпой. Теперь уже почти спокойный. А когда они приблизились, он присел на корточки, чтобы заглянуть в глаза более взрослые, чем это обычно бывает у семилетних девочек.
– Привет. Меня зовут Эверт, и я полицейский. Я друг Пита и хочу тебе помочь.
Она смотрела на него, слушала, но не реагировала. Бледная. Угасшая.
– Ну и поскольку я полицейский, то должен…
– Говори с ней по-английски. Она помнит всего несколько шведских слов.
Хоффман посмотрел на комиссара и снова повернулся к девочке:
– Right, Linnea? English? [14]
Та кивнула, хотя далеко не сразу и очень осторожно. И Гренс понял: вместе со шведским ушло еще кое-что. Прошлое – именно поэтому она и выглядела такой угасшей. Так ей тогда было нужно, чтобы выжить.
– Okey, Linnea. I’m police officer and I… [15]
У Гренса не без труда получилось объясниться с ней на неуклюжем школьном английском. И все-таки это было ничто в сравнении с тем, что ему предстояло пройти с ее родителями. Они все еще не знали о ее прибытии. Гренс боялся обнадежить их понапрасну, потому что до последнего момента не мог исключить ошибки. Того, что девочка, летевшая с Хоффманом в самолете, была не Линнеей, которая возвращалась домой, чтобы начать новую жизнь. Или продолжить старую.
Комиссар предложил пойти в обход, через пресс-службу, чтобы купить по мороженому. Девочка посмотрела на Хоффмана и согласилась не раньше, чем дождалась его кивка. Кроме мороженого, они взяли конфет и пару бутылок прохладительных напитков.
На пути в Стокгольм Гренс не упустил возможности понаблюдать в зеркале заднего вида за девочкой, которая как будто не заметила этого, занятая шелестящими обертками и разноцветными леденцами, кусочки которых липли к ее зубам.
Она все еще выглядела опустошенной. Совершенно равнодушное лицо – ни злобы, ни радости. Бледная кожа, темные круги под глазами, тонкие, сухие губы. Волосы короче, чем в ролике трехлетней давности, снятом камерой наблюдения в супермаркете. Гренс задался вопросом: кто ее стриг? Не сама же она обкромсала себя ножницами?
Пару раз он пытался завязать разговор ни о чем, но его инициатива не была поддержана. И Гренс понимал почему. Потому что эта девочка, которая умела радоваться жизни, когда несколько лет назад разглядывала свое отражение в тостере, трогала подсвечник со стеариновыми свечками в супермаркете и нажимала пальцами на упаковки с мягкими салфетками, должна была оставить в прошлом все – и язык, и надежды, и мысли – только ради того, чтобы выжить.
При этом она не переставала бросать испуганные взгляды на Хоффмана, ища подтверждения каждому своему действию. Доверие, которым девочка прониклась к человеку, вызволившему ее из ада на земле, было поистине трогательным. За поразительно короткий срок агенту шведской полиции удалось завоевать любовь маленького человека, почти уничтоженного за несколько лет общения с извращенцами.
На Центральном вокзале она сломалась. Именно там Хоффман в последний раз повторил то, что пытался донести до нее все время долгого перелета. Что в Швеции их встретит его друг, которого звут Эверт Гренс и которому он, Пит, вполне доверяет. А когда они прибудут в город под названием Стокгольм, Линнея вернется домой, к родителям, и их с Хоффманом пути разойдутся. Девочка бросилась ему на шею, прижалась к груди и плакала, пока не иссякли слезы. Потребовалось немало усилий, чтобы привести ее в чувство.
И в этом Гренс понимал ее, как никто
