не могла, как и определить, сколько пролежала вот так, в полнейшей прострации. Открыв глаза, она смотрела на дочь, внимательно, изучающе, будто видела впервые.
Красивая. Даже, пожалуй, слишком. Стройные сильные ноги, чистое юное лицо, белокурая грива, дерзкий взгляд. Валюшка – та попроще будет. Нет в ней этой броскости, яркости, она вся в полутонах, в тени. Неужели Лене суждено увидеть, как ее девчонки станут соперницами?
Точно как в недавнем сне. Пустынный берег, оцепенение, белый парусник без гребца. Это любовь, по случайности приставшая к ее берегу…
…Она вспомнила, как пятнадцать лет назад умирал ее отец. Долго, тяжело, на больничной койке, в душной палате, насквозь пропахшей лекарствами и нечистотами. Ритке только-только исполнилось два годика, Лена оставляла ее с Виктором и ехала в больницу через весь город.
Она сидела у постели отца, держала его сморщенную, высохшую руку, и ее отчаянно мутило. Она была беременна, срок шесть недель, и никому об этом не говорила. Виктор должен был первый раз лететь за границу, в Женеву, Ритка постоянно болела то отитом, то тонзиллитом, мать была в трансе – она не представляла, как будет жить без отца.
Лена твердо решила делать аборт. Никому сейчас не нужен второй ребенок, никому. Тем более она падает с ног, так ей худо.
Отец большей частью молчал, иногда натужно кашлял, при этом на тощей шее взад-вперед двигался огромный кадык.
Как-то он заговорил. Медленно, с трудом, едва ворочая непослушным, обложенным языком.
– Знаешь, о чем я жалею больше всего?
Лена ласково вгляделась в его желтое, изможденное лицо.
– О чем, папа?
– Что я так и не помирился с Виталькой.
Виталька – это был родной брат отца, дядя Виталий, с которым тот много лет не общался и даже не разговаривал. Оба давно не помнили причину раздора, однако никто не делал шага к примирению. Год назад Виталий погиб в автокатастрофе – его машина ночью, в темноте, врезалась в грузовую фуру.
Отец снова надсадно закашлялся, заворочался в смятой постели.
– Ленка!
– Что, пап?
– Обязательно роди второго. Слышь, роди, пусть у Ритухи будет кто-то родной, кроме вас с Витей.
Лена смотрела на него с удивлением и растерянностью, пытаясь определить, что это – мистическая прозорливость умирающего или просто случайное совпадение?
– Ленка! Обещай мне. – Его голос сорвался на хрип. Рука дернулась и замерла. Лена в ужасе вскочила с шаткого больничного стула.
– Папа!
Он глядел на нее широко открытыми глазами. Или нет, уже мимо нее. Куда-то вдаль, куда простому, живому глазу никогда нет доступа. Наверное, он видел там что-то. Может быть, Валюшку, маленький розовый комочек с серыми глазками и двумя дырочками вместо носа.
Лена бросилась в коридор звать врача. Седая строгая тетка в отутюженном халате зашла в палату, наклонилась к кровати. Оттянула поочередно оба века, качнула головой.
– Все. Он умер.
– Этого не может быть, – деревянными губами произнесла Лена.
– Может. Это должно было случиться со дня на день. Да какое там – с минуты на минуту.
…Вечером она рыдала на плече у Виктора так долго, что под конец перестала что-либо чувствовать. Осталось лишь отупение, пустота, и только где-то, в самой глубине подсознания, теплилась единственная мысль. Ее Лена поспешила высказать вслух, боясь, что потом не успеет, не решится.
– Витя, – она оторвала лицо от его свитера, – у нас будет маленький.
Он посмотрел на нее с изумлением и нахмурился.
– Леся, ты о чем?
– О ребенке. Я собираюсь родить Риточке сестричку. Или братика. Как выйдет.
– Подожди. – Виктор тихонько отстранил ее от себя. – Это что, уже решено? Ты серьезно?
– Серьезней не бывает. – Лена улыбнулась, смахивая с ресниц слезы. – Скоро будет два месяца.
– Что ж ты молчала? – упрекнул он.
– Я думала… думала, нам это ни к чему. Слишком сложно. А теперь поняла, что иначе и быть не может. Правда? – Она с надеждой и одновременно с тревогой заглянула ему в глаза. Виктор выдержал ее взгляд и кивнул.
– Правда. Если ты так хочешь, я не могу быть против.
…Через семь месяцев на свет появилась Валюшка. Лена взяла в университете академку – времени отчаянно не хватало. Мать болела, Виктор работал день и ночь, помогать было практически некому. Ритка таскала из комнаты на кухню пеленки, совала в беззубый рот сестренки пустышку, пела ей колыбельные песенки на своем тарабарском языке. Валюшка слушала, блестела глазенками, затихала, причмокивая соской. «Нянька!» – ахали соседки во дворе, глядя на Ритку, деловито качающую коляску за бортик – до ручки она не доставала.
Потом, когда годовалая Валюшка делала свои первые, крохотные шажочки по квартире, Ритка ловила ее в охапку, уже вполне разборчиво восторженно вопя: «Моя лялечка!» Лена смотрела на них и умирала от счастья. Она жалела лишь об одном – отец никогда не узнает, что его просьба выполнена…
Они всегда были неразлейвода, ее девчонки, – до самых последних лет, когда Ритка вступила в переходный возраст. Тогда она сразу стала другой, резковатой, изменчивой, порой безжалостной к младшей сестренке. Валюшка тоже в долгу не оставалась, в ответ на грубое слово выдавала десять. И все-таки они оставались близкими, родными: поссорившись, непременно мирились, в беде проявляли солидарность и сочувствие…
– …Мам, ты проснулась? – Ритка вопросительно смотрела на Лену.
– Кажется.
– Ты долго спала. Час, не меньше. Тетя Катя звонила, сказала, что выехала за нами. Наверное, скоро будет.
Лена кивнула и с трудом заставила себя сесть на постели.
– Ты зачем роешься в столе?
– Блокнот свой искала. Помнишь, перед отъездом я засунула его к тебе?
Лена не помнила, но вновь кивнула.
– Нашла?
– Да. Вот он. – Ритка помахала в воздухе голубым ежедневником. – Мам, я еще знаешь что нашла? «Миг счастья»! Ты все-таки взяла его из музея?
– Да.
– Умница, мамуль! Какая ты умница! Можно я поставлю, а то что она в ящике валяется? – Не дожидаясь ответа, Ритка установила картину на столе, прислонив ее к карандашнице. – Вот так. Я пойду, а то еще не все собрала. – Она выпорхнула за дверь.
Лена с еще большим трудом поднялась на ноги. Шаркающими шагами дошла до стола, склонилась над картиной.
Да, все так и есть. Денис был прав: муравейник действительно почти закрыт. И солнечные лучи из-за деревьев ложатся косо, по-вечернему. Как же она раньше смотрела и не замечала? Лена осторожно коснулась холста пальцами. Тот был теплый и твердый на ощупь, едва уловимо пах пылью и стариной. Она смотрела на него так долго, что перед глазами поплыла рябь…
Потом раздался звонок в дверь. Лена слышала, как выбежала в коридор Ритка, щелкнул
