– Ну, тогда и вы зовите меня по имени, – согласно кивнула она. – К чему нам церемонии, раз уж мы работаем в одной организации и, возможно, еще не раз увидимся?
Я подозревала, что знакома далеко не со всеми работниками ОМР, но все же почувствовала себя немного глупо: Корикова, оказывается, давно знает о моем существовании, а я вот даже не слышала о ней – черт бы побрал Лицкявичуса с этими его тайнами!
– Вы уже общались с Толиком? – поинтересовалась я, чтобы как-то прервать воцарившееся неловкое молчание.
Ивонна внимательно посмотрела на меня. Ее глаза за стеклами очков казались невероятно огромными.
– Похоже, вы близко к сердцу принимаете случившееся, – заметила она мягко. Я поняла, что сейчас происходит то, что я так ненавидела: Корикова начинала копаться у меня в мозгах. Когда этим занимался Павел Кобзев, психиатр и личный друг Лицкявичуса, я знала, как это прекратить, а вот как разговаривать на эту тему с Ивонной, я понятия не имела. Однако она сама спохватилась и даже, как мне почудилось, слегка покраснела, отчего ее очень светлая, вся в мелких веснушках, кожа приобрела ровный розовый оттенок.
– Простите, Агния, мне не следовало этого говорить. Понимаете, я просто хочу дать вам дружеский совет: не стоит вкладывать в отношение к нашим «клиентам» чересчур много личного – это может отрицательно сказаться на вашей собственной объективности и стать причиной душевных травм. Наше дело – оставаться беспристрастными и решать задачу, даже если предметом этой задачи являются старики или дети.
Я открыла рот, чтобы возразить, и тут вспомнила, что в нашей беседе Лицкявичус ни разу, за исключением вступительной фразы, не назвал Толика по имени. Он оперировал словами «мальчик», «ребенок», «пациент», и оттого мне казалось, что он относится к происшедшему довольно прохладно, без эмоций. Признаюсь, меня это даже немного злило, а теперь вот Ивонна говорит, что именно такое отношение – единственно правильное. Поэтому я закрыла рот, сдержав слова возмущения, норовившие сорваться с языка. Впоследствии я ни разу об этом не пожалела: Ивонна оказалась профессионалом чрезвычайно высокого класса и, более того, еще и хорошим человеком.
– Отвечаю на ваш вопрос, – продолжала Ивонна, поняв, что я отказалась от мысли вступать с ней в полемику, – да, я говорила с нашим маленьким другом, причем дважды – вчера и сегодня. Очевидных признаков психологической травмы не выявлено, но это может быть связано с возрастом. Его ровесники склонны быстро забывать плохое, когда ситуация меняется в лучшую сторону. Не исключаю, однако, что впоследствии родители ребенка могут столкнуться с проблемами, для решения которых потребуется вмешательство профессионала. Должна сказать, что, если бы мальчик был постарше, эти проблемы встали бы уже сейчас.
– Тол... мальчик рассказал что-то определенное? – спросила я.
Ивонна слегка пожала плечами.
– Смотря что считать «определенным», – ответила она. – Он прекрасно помнит все, что происходило до момента похищения. Вернее, он так и не понял, что это было именно похищение: просто он играл в детской комнате торгового центра, пока мать делала покупки. А потом – сплошные провалы. Вы же понимаете, что, чтобы получить от ребенка такого возраста сколько-нибудь ценную информацию, необходимо задать целую серию наводящих вопросов? Так вот, он с трудом сумел ответить даже на десять процентов таких вопросов, к какой бы методике я ни прибегала.
– Ивонна считает, – пояснил Никита, – что мальчику давали какой-то препарат вроде рогипнола, отсюда и провалы в памяти.
Психолог кивнула.
– Тем не менее он вспомнил комнату, освещенную ярким светом, – сказала она.
– Видимо, операционную, – вставил Никита, и Ивонна снова кивнула.
– Помнит большую игрушку Винни Пуха, которая лежала с ним в кровати. Еще он помнит «добрую тетю», заботившуюся о нем.
– Да уж, добрую! – процедила я сквозь зубы. – Тетю, которая была одной из тех, кто отхватил половину печени ребенка!
– Не забывайте, что мальчик об этом не знает, – вздохнула Ивонна. – В целом он чувствует себя нормально. Несомненно, имел место определенный реабилитационный период. Для реципиента он обычно составляет до трех месяцев, для донора – чуть меньше. Мальчик пропал примерно два месяца назад, и все это время он, судя по всему, находился в клинике... или другом месте, где ему предоставлялись определенные условия для реабилитации. Именно поэтому мы имеем неплохие показатели здоровья, верно, Никита?
– Да, – согласился тот. – Создается впечатление, что люди, занимавшиеся трансплантацией, старались причинить как можно меньший вред.
– Надо же, какие гуманисты! – снова взорвалась я. – Анестезия, реабилитация... рогипнол!
Никита ласково положил мне руку на плечо.
– Все закончилось неплохо, Агния, – сказал он успокаивающим тоном. – Могло быть гораздо хуже!
Это точно, подумала я. Они вполне могли выпотрошить Толика и выбросить пустую оболочку, как мешок из-под... чего-нибудь!
– А с родителями вы уже разговаривали? – спросила я, переводя разговор на более безопасную тему.
– Немного, – ответила Ивонна. – Мы можем сделать это все вместе. Не забывайте, я – всего лишь детский психолог, мне гораздо комфортнее общаться с детьми, чем с их родителями.
– Павел уже предупрежден, – сказал Никита. – Он сейчас не в городе, но, как только вернется, немедленно встретится с ними.
– Сейчас необходимо не допустить участия социальной службы, – заметила Ивонна, озабоченно сдвинув брови. – Они уже налетели – как грифы, простите за сравнение, конечно! Мамаша в полной прострации – они постарались. Обвинили ее во всех смертных грехах, вплоть до того, что она сама продала печень сына, представляете? Хорошо, что зав-отделением встал стеной и заявил, что ребенка сейчас нельзя транспортировать, а то они готовы были его забрать в детприемник прямо из больницы.
Происходило то, чего я боялась, – «защита детства» в действии!
– Ну, пойдем к родителям? – предложил Никита.
Как выяснилось, и отец, и мать находились в палате. Они сразу же произвели на меня приятное впечатление: невозможно поверить, что соцработники этого не заметили! Мама, блондинка лет сорока, но моложавая и стройная, с покрасневшими от слез глазами, хорошо одетая, сидела на краешке койки Толика и читала ему книжку. Остальные дети тоже слушали, расположившись на своих кроватках. Отец, невысокий, полный мужчина чуть за пятьдесят, стоял у окна, теребя в руках бутылку минеральной воды, купленную, видимо, в магазине на первом этаже.
При виде нас женщина испуганно вскинула голову и напряглась.
– Господи, да когда же это закончится?! – воскликнул отец мальчика. – Один за другим, один за другим – у вас, что, алкоголиков не хватает, к нормальным людям цепляться начинаете?!
– Дмитрий Петрович, не надо так горячиться, – мягко произнесла Ивонна. – Эти люди не из социальной службы и не из милиции, они из Отдела медицинских расследований.
– А, один черт! – отмахнулся мужчина, но тон сбавил: – Чего вы хотите?
– Мы хотим вам помочь, – сказала я.
– Много вас таких помощников! – пробормотал отец Толика. – Валидола на всех не хватит...
– Ладно тебе, Митя, – устало вмешалась женщина. – Они не похожи на тех злобных теток из соцзащиты.
– Мы врачи, – быстро заговорила я, чувствуя, что лед постепенно тает и надо ловить момент. – Я – анестезиолог, а это, – я указала на Никиту, – хирург-трансплантолог. Ну а с Ивонной Леонидовной вы и Толик уже знакомы.
– Он ничего не помнит, – сказала мать, и ее большие карие глаза наполнились слезами.
– Может, оно и к лучшему, Танюша, – отозвался отец, приближаясь и становясь рядом с женой, словно в попытке защитить от любого, кто вздумает ее обидеть. Самое смешное, что отец мальчика вовсе не выглядел героем, скорее походил на обыкновенного бухгалтера, но в данный момент вид у него был довольно грозный. – Лучше, если Толик никогда не узнает, что с ним сотворили!
– Давайте-ка все сначала, – сказала я, беря свободный стул и садясь напротив родителей мальчика. Как раз в это время детям развозили полдник и они, к счастью, оказались заняты поглощением пищи и телевизором. – Когда точно пропал ваш сын?
– Двадцать второго июля, – мгновенно ответила Татьяна. – Около четырех часов дня.
– Где?
– В торговом центре «Мега» на Парнасе. Я оставила его в игровой комнате. Лето было, и там подрабатывали какие-то студенты, ребятишек развлекали. Я решила, что Толик будет там под присмотром... Господи, какая же я дура! Как я могла оставить своего сына с незнакомыми людьми, которым на него наплевать?! Эта девица в игровой комнате – она даже не вспомнила нашего Толика, представляете? Я описала его в мельчайших деталях, а она только плечами пожимала...
– Сколько времени вы отсутствовали?
