— Ты знаешь, кто это? — спросила она у мамы, указав на модницу.
— Это дочка Пахомова.
— А кто это?
— Дядя за ее спиной.
— Да, я вижу дядю. Но кто он?
— Начальник отдела международных перевозок порта.
И даже семилетняя Оля поняла, что Пахомов очень крутой мужик.
С его дочкой она подружилась не сразу, зато по-настоящему. Вокруг Саши постоянно крутились желающие угоститься импортными жвачками и шоколадом или поиграть в «Тетрис». Но Ольга держалась от Пахомовой на расстоянии. Она считала ее задавакой и уж точно не мечтала о том, чтоб стать одной из ее «фрейлин». Тем более большинство мальчишек были ее «вассалами». Пусть они и льнули к Пахомовой, желая разжиться вкусностями или развлечься с игрушками, но влюблены были в Олю Крестовскую. Она и без джинсового костюма могла свести с ума любого пацана от семи до десяти лет.
Пахомова сама подошла к Крестовской, чтобы позвать ее в гости. Ее одну!
— И что мы будем делать у тебя? — подозрительно спросила Оля. Она знала, что Пахомова по уши влюблена в Лешку Земских, а он самый страстный поклонник ее, Крестовской. Ей уже мелко пакостили другие девочки, избранники которых не отвечали им взаимностью.
— Ты так красиво плетешь себе косы… Научи меня, пожалуйста.
Оля скептически посмотрела на куцый хвост Саши, но решила, что, если он преобразится в «корзиночку» или «колосок», хуже не будет.
Оля приняла приглашение, и девочки чудесно провели время, делая друг другу прически и крася мордочки французской косметикой Сашиной мамы. А на следующий день после школы вновь встретились, но теперь гостью принимала Оля. И занимались они дрессировкой кота и хомяка. Крестовские разрешали дочери заводить животных, а Пахомовы своей нет — у ее мамы была аллергия на шерсть. Вскоре девчонки стали закадычными подружками. И этому никто не мог помешать, даже Леша Земских, которого Оля терпеть не могла, а Саша обожала.
— Что ты в нем нашла? — недоумевала Крестовская.
— Он умный.
— Не дурак, но и не семи пядей во лбу.
— Красивый.
— Ты издеваешься? Он толстый и белобрысый.
— Крупный и белокурый. А еще он хорошо воспитан.
— Земских? Да он постоянно меня за косы дергает.
— Он обращает на тебя свое внимание, — рассудительно говорила Саша, судя по всему, цитируя свою маму, с которой советовалась по вопросам, касающимся сердечных дел. — А Леша тебе правда не нравится?
— Нет, — совершенно искренне отвечала Оля.
— Совсем-совсем?
— Ни чуточки.
— Это хорошо, — успокаивалась подруга.
Земских Саша продолжала любить — именно такое определение она нашла своему чувству — все школьные годы. Тогда как он с тем же постоянством ее игнорировал. Впрочем, и Оля ему нравиться перестала. Его вообще мало интересовали девчонки. Лешка вечно пропадал на пляже или в порту. Стал худым, черным от загара, а его и без того светлые волосы выгорели до льняного цвета. Как и брови с ресницами. Но такой, как ни странно, он стал больше привлекать барышень. И на выпускном балу десятиклассников Лешу Земских признали королем вечера. А Олю Крестовскую королевой. И они танцевали под Селин Дион, а Саша, глядя на них, глотала слезы.
Оля встряхнулась. Воспоминания завладели ею, и она забыла, где находится. Родной город, улица Маркса на окраине, хрущевка в четыре этажа, квартира, в которой живет дочка бывшего мэра. Ольга подошла к подъездной двери и нажала на кнопку с цифрой девять.
Раздалось пиликанье, затем старческий голос:
— Кто?
— Тетя Маня, это Оля Крестовская.
— Олечка, — обрадовалась та. — Заходи!
Дверь открылась, и Оля вошла.
Подъезд оказался чистеньким, но запах сырости и какой-то гнили проникал в ноздри. Быстро поднялась на третий этаж. Олю встречали на пороге девятой квартиры. Тетя Маня, то есть скорее уже баба Маня, распростерла объятия, чтобы заключить в них подругу своей внучки.
— Здравствуй, милая моя.
— И вам не хворать, тетя Маня.
— А я держусь.
— Да, выглядите бодро.
Она на самом деле мало изменилась. Голос стал старческим, скрипучим, а лицо такое же гладкое, румяное. Только ноги все во вздувшихся венах и волосы совершенно седые, тогда как раньше всегда были подкрашены хной.
Женщины, молодая и пожилая, крепко обнялись.
— Милости прошу, заходи, — пригласила тетя Маня гостью. Оля переступила порог и тут же увидела Сашу. Она выехала на кресле из дальней комнаты.
Если б Оля не знала, что должна встретить именно ее, то не узнала бы.
Сашка красавицей никогда не была. Впрочем, как и дурнушкой. Обычная девочка-девушка с худым бледненьким личиком и жидкими волосами, но с приятной улыбкой и глубокими карими глазами. Сейчас же Оля видела перед собой другого человека. Прежним осталось только личико, худое и бледное. Остальное — изменилось. Глаза посветлели, стали зеленоватыми. Губы сжались, как будто слиплись. А волос на голове Саши не было — она их сбрила машинкой.
— Привет, — выдавила из себя улыбку Ольга.
— Здравствуй. — Лицо Пахомовой осталось таким же суровым. Ни губы не дрогнули, ни глаза не потеплели. — Ты все так же хороша. А я-то надеялась, подурнела….
— Я поправилась, если тебя это утешит.
— По закону подлости тебе это только идет… — И наконец в глазах вспыхнули искорки!
— Олечка, она улыбается, — воскликнула радостно тетя Маня. — Впервые за долгие годы…
— Да, я улыбаюсь, — подтвердила Саша, чуть расслабив губы. — А рот не открываю, потому что зубов нет.
— Значит, ты беззубая? Мне-то по фиг, ты знаешь. Я всегда тебя считала дурнушкой.
И Саша хохотнула, пусть коротко. Зубов у нее на самом деле не было. В двадцать лет она попала в чудовищную автомобильную аварию. Все, кто находился с ней в машине, погибли. Выжила только Саша. Но лишилась зубов, селезенки. А самое ужасное, перестала ходить, хотя ее поврежденный позвоночник оперировал лучший в городе хирург, но… Он ничего не смог сделать. А по другой версии, допустил грубую врачебную ошибку, что как раз и привело к инвалидности.
И оперировал Сашу отец Леши Земских…
Ольга обняла подругу. И чмокнула во впалую щеку.
— Чего зубы не вставишь?
— Те, что были, слетели. А новые не готовы еще.
— Девочки, давайте в кухню, чайку попьем, — засуетилась тетя Маня.
— Я как раз привезла тортик, конфетки. — Оля выставила перед собой пакет из супермаркета.
— Да я ватрушек напекла с утра. Ваших любимых.
Они прошли в крохотную кухню, где с трудом помещались плита, холодильник, стол и четыре посудных шкафа: два на полу, два на стене. Саша воткнула свое кресло между холодильником и столом. Гостье выдвинули табурет. На нем круглая подушка — улыбающееся солнышко. Классе в шестом они шили такие, чтобы подарить своим родным женского пола на 8 Марта.
— Как живешь, Олечка? — спросила тетя Маня, принимаясь за хлопоты. Чай, ватрушки, порезать торт, конфеты в вазочку выложить…
— Отлично.
Саша скривила рот и выдала:
— Ба, я ж говорила тебе, развелась она. И с работы уволилась. Так что не отлично. Бодрится красавица наша.
— У тебя же дочка? — обернулась тетя Маня.
— Да, Лена. Ей двенадцать.
— А где она сейчас?
— В Самаре с отцом.
— Почему так?
— Ей с ним лучше.
— А с кем лучше тебе? — тихо спросила Саша.
— С самой собой на данный момент. Хотя нет, вру… С собой тоже не очень. — И уже бодрее: — Поэтому я у вас!
— Ба сказала мне только утром, что ты приезжаешь. И телеграмму показала. Ты что, в прошлый век попала?
Тетя Маня застыла с тарелкой в руках. Напряглась.
— А я люблю отправлять послания по старинке. Из каждой страны, в которой бываю, шлю себе самой открытки с видами достопримечательностей. Кстати! — Оля взяла сумку и достала миниатюру, привезенную с Канар. — Это вам подарок с Тенерифе. Здесь изображен вулкан Тейде.
— Красиво… — Саша повертела картину в руках и убрала на подоконник. — Я не хотела, чтобы бабушка тебя пускала. Я сторонюсь людей, даже тех, с кем когда-то была близка… Нет, не так: тем более тех, с кем когда-то была близка. К тому же я обманывала тебя долгие годы и не хотела, чтоб ты поняла, какая я врушка… — Тетя Маня подошла к внучке и обняла ее за плечи. Саша поцеловала ее руку. — Но бабушка сказала, что раз ты за столько лет не приезжала, а теперь вдруг решила нагрянуть, значит, тебе нужна поддержка… Это так?
— Да, — коротко ответила Оля.
— Только у нас для тебя нет отдельной комнаты. Придется тебе в бабушкиной спать, в моей мы вдвоем не развернемся.
— Я сняла номер в «Приморской».
— Говорят, она шикарной стала.
— Разве что по местным меркам, — улыбнулась Оля. — В номерах халаты и тапки, но вода течет тонкой струйкой, а из восьми лампочек горят только пять.
