«И самое печальное, что ничего стоящего бедная старушка не продавала. – Александра следила за тем, как в окне появляются все более респектабельные районы старой застройки. – Я зря рисковала кошельком и жизнью… Хотя как сказать! Все хорошо, что хорошо кончается. Мы попили чаю, поболтали, и я благополучно вернулась в отель… Из жалости купила у нее побитый молью плюшевый коврик рыночного изготовления, который в этом же отеле и оставила. Зато обзавелась новым опытом!»
На этот раз ей предстояло жить в самом старинном и престижном районе Амстердама. Ауд Зяуд, или Старый Юг, традиционно населяли коренные жители города. Здесь, в двух шагах от Музейной площади, в нескольких минутах езды на трамвае от Лейдсеплейн и кварталов красных фонарей, царили порядок и умиротворенная тишина. Не было ни толп ошалелых туристов с красными от бессонницы глазами, ни стай сумасшедших велосипедистов, ни витрин с девушками, ожидающими клиентов. Если и встречался кофешоп, то он благонравно прятался в переулке, между кондитерским магазином и общественной прачечной, и его единственная узенькая витрина была скромно задернута занавеской. По ночам здесь было тихо. Ауд Зяуд рано ложился спать и рано просыпался. Александра была рада, что вновь увидит этот безмятежный, спокойный район на границе с великолепным парком Вондела.
Наконец автобус остановился рядом с Концертхоллом, фасадом выходящим на Музейную площадь. Александра поспешила сойти. Углубившись в переулки за Концерт-холлом, она двинулась в самое сердце района, стараясь забирать правее, чтобы выйти к парку, на границе с которым жили ее друзья.
Было всего девять часов утра. Булочные и кондитерские уже открылись, и художница, не удержавшись, заглянула в маленький магазинчик на Корнелис Шутстраат. Там она попросила чашку кофе с молоком и шоколадное пирожное. Улыбающаяся румяная девушка в черном переднике до пола вышла из-за миниатюрного прилавка и, пожелав доброго утра, поставила на столик перед Александрой ее завтрак.
За соседним столиком (всего в этом заведении помещалось два стола) пил кофе старичок с лохматой беспородной собачкой на руках. На его плечах мешком висело пальто, которое старичок, вероятно, носил в далекой юности, годах в сороковых прошлого века. Александра улыбнулась собачке и ее хозяину, те приветствовали ее в ответ: мужчина – улыбкой, собачка – оживленным мельтешением хвоста. Кофе оказался крепким, а пирожное очень свежим, еще теплым. Шоколадный крем на миг погрузил Александру в блаженную немоту и помешал сразу ответить на вопрос, который задал старичок, слышавший, как она делала заказ по-английски. Голландцы, по мнению художницы, вообще держали пальму первенства по любопытству среди европейцев. Нигде ей так часто не приходилось болтать на личные темы с незнакомыми людьми, как в Нидерландах, где это считается в порядке вещей.
– Я из России, из Москвы, – ответила она, проглотив кусок пирожного.
– Отдыхаете? – осведомился старичок, почесывая узловатыми пальцами шерсть на загривке у собачки. Пес морщился от удовольствия и тихонько, деликатно чихал. – Гуляете?
– К сожалению, нет… работаю! – улыбнулась женщина.
– Да, сейчас не погуляешь! – Старичок, которому явно хотелось поговорить, зябко повел плечами. – Очень холодно!
Александра с изумлением взглянула через витринное стекло на улицу, где сияло солнце и колыхались на ветру желтые ирисы, высаженные в клумбы. Рядом с клумбами лежали сложенные в штабель елочки, укутанные в сетчатые мешки. Готовился рождественский базар. Этим утром в Амстердаме было двенадцать градусов выше нуля по Цельсию.
– Холодно – в Москве! – засмеялась женщина. – Сегодня ночью было минус пятнадцать! А бывает и минус двадцать пять!
Девушка за прилавком, полировавшая полотенцем серебряное блюдо для конфет, издала изумленный возглас. Это также было очень по-голландски: не считалось зазорным показать, что слушаешь чужой разговор.
– Как же вы на улицу выходите? – с юмористическим ужасом осведомился старичок.
– Мы, конечно, боимся… – в тон ему, с деланым раздумьем проговорила Александра. – А потом все-таки выходим!
Она взглянула на бронзовый циферблат старых настенных часов, заключенных в неуклюжий футляр красного дерева, и торопливо поднялась из-за стола. Попрощавшись со старичком и девушкой, художница перекинула через плечо ремень сумки и вышла на улицу. Свернув за угол, Александра оказалась на Виллемспарквег. Улица, посреди которой пролегали трамвайные пути, шла вдоль парка и за перекрестком превращалась в извилистую, узкую Конингслаан.
Хотя эта улица и носила громкое имя Королевского проспекта, она представляла собой очень тихое, неизвестное туристам место. По краям мостовой стояли старинные двух-трехэтажные кирпичные виллы, окруженные крошечными садиками. Даже в декабре за коваными оградками можно было увидеть цветы, самые выносливые и неприхотливые. Одной стороной улица вплотную примыкала к парку, задние окна домов смотрели на обводной канал и на просторные лужайки, окруженные облетевшими деревьями. Именно здесь и жили друзья Александры.
Она увидела их издали – Диана с мужем стояли рядом со своей машиной и грузили коробки в открытый багажник. Александра издала приветственный возглас и помахала. Диана и Юрий выпрямились одновременно, слегка стукнувшись лбами и расхохотавшись. Они были неуловимо похожи, как становятся похожи супруги, долгие годы прожившие вместе в мире и согласии, имеющие общие вкусы и привычки. Высокие, крупные, со светлыми, коротко остриженными волосами – муж и жена больше напоминали брата и сестру.
– Хорошо, что ты нас застала! – Диана пошла навстречу приятельнице, все еще прижимая ладонь к ушибленному лбу. Женщины расцеловались. – Мы решили выехать на полчаса раньше. Я только что собиралась отнести ключи Лиз, а она намылилась на пробежку…
Лиз де Бак, с которой Александра однажды мельком видалась и беседовала, была хозяйкой виллы, где снимали квартиру Диана и Юрий. Этой представительнице старой голландской купеческой аристократии, очень гордившейся своим происхождением, считалось пятьдесят с небольшим – во всяком случае, на такой возраст она выглядела. Лиз недавно похоронила супруга, который был старше ее лет на тридцать. Детей у пары не имелось, и после смерти мужа вдова занимала лишь первый этаж, оставив за собой исключительное право пользоваться садиком на задах дома. Второй этаж виллы был разделен на четыре скромных квартирки-студии. Все квартиры сдавались на длительный срок, от двух месяцев. Третий этаж полностью занимали Диана и Юрий. Они снимали также и чердак, на котором Диана оборудовала гончарную мастерскую. В целом это был очень респектабельный дом, хотя в нем и сдавалось внаем жилье.
– Мы уже предупредили Лиз, что ты поживешь у нас какое-то время. – Юрий, захлопнув крышку багажника, также подошел поприветствовать гостью. – Она вспомнила тебя и не против. Ты ее условия знаешь – никаких вечеринок, не шуметь по ночам, не курить на лестнице, не швырять бутылки из окон…
– Мне, конечно, будет трудно отказаться от всех этих привычных удовольствий… – Александра сердечно обняла старого приятеля. – Но я постараюсь вести себя хорошо: пустые бутылки сдавать в супермаркетах, а чеки жертвовать на благотворительность. Как я вам завидую – впереди Италия! Надолго? Что конкретно будете делать?
– Реставрируем фрески и лепнину в одном особняке, который пойдет на продажу… Хотя я бы не стала рисковать – судя по фотографиям, там все еле держится, включая сами стены! Одно тронешь, другое посыплется… – Диана подтянула рукав куртки и с тихим возгласом взглянула на часы. – Ох, пора ехать! Месяца на два как минимум мы исчезнем. Можешь тут остаться хоть до весны.
– Визы не хватит, да и…
Александра запнулась. Ей вовсе не хотелось посвящать друзей в детали своей поездки, тем более что они не были знакомы с Надеждой. Кроме того, после перелета, когда Александра оказалась лицом к лицу с действительностью, все планы, которые художница строила последние недели, представлялись ей провальными. Надежда была жива и просила о ней не беспокоиться. Она планировала некую важную сделку. В ее равнодушии к прежней жизни не было, в сущности, ничего из ряда вон выходящего. Александре были известны случаи, когда люди, уезжавшие из дома надолго и резко меняющие обстановку, теряли всякий интерес к тому, без чего раньше себя не мыслили. «С глаз долой – из сердца вон! – сказала себе Александра, следя за тем, как Юрий выносит из особняка последнюю картонную коробку и устанавливает ее на заднем сиденье машины. – В конце концов, человек может просто устать. Да и Сергей мог далеко не все мне рассказать. Кто знает, что там у них произошло… Вот скрывал же он до последнего момента, что Надя звонила в октябре! Мог скрыть и что-то еще!»
– Даже кофе не успели выпить! – с сожалением проговорила Диана, передавая ключи гостье. – Когда будешь уезжать, отдай ключи Лиз. Да, я тебя не спросила, ты-то в Амстердам по работе?
