Поверит ли ей следователь?
Весьма сомнительно.
Значит, необходимо разыскать настоящего убийцу как можно скорее.
В этот раз дорога до бара номер три заняла у меня всего десять минут.
Удача мне улыбнулась.
Мой знакомец Шура был на месте.
Перед ним стояла длинная шеренга рюмок, которые он протирал специальным полотенцем.
— Вы снова пришли слишком рано, — улыбнулся он мне. — Обедают здесь ближе к вечеру.
— В следующий раз я обязательно приду вовремя. А сейчас не подскажете ли, где я могу найти Ольгу? Помните, ту белокурую даму, с которой мы вчера так оживленно беседовали?
Я посмотрела в направлении подсохшего пятна на обоях.
Оно было почти незаметно.
— Вы, мадам, пришли не только слишком рано, — рассмеялся Шура, — но и слишком поздно.
— Вот как?
— Точно. Олечка Розанова вчера вечером расплатилась со всеми долгами.
— И что это значит?
Бармен удивился моей непонятливости.
— Если Ольга решила погасить свой долг в баре — а он у нее зашкаливал за три «лимона», — то это значит, что она не собирается в дальнейшем использовать предоставленный ей кредит. Иначе какой смысл платить?
— Действительно, — подтвердила я логический ход барменской мысли. — И где же она теперь?
— А хрен ее знает, — равнодушно отозвался бармен. — Наверное, уехала с Коляном.
— С Коляном? Это ее бой-френд, как сейчас говорят?
Шура весело расхохотался.
Похоже, моя неосведомленность в чинах и различиях здешних посетителей показалась ему очень забавной.
— Со стороны, может, оно и так. Но если бы вы спросили меня…
— А я именно это и делаю.
— …То я бы ответил вам: Ольга Розанова Коляна вот так держит!
И Шура поднес к моему носу большой кулак, густо поросший рыжими волосками.
— Вы хотите сказать, что он от нее зависит?
— А то!
— Или — он на нее работает?
— Запросто!
— Хорошо, — подытожила я. — А куда Ольга, по-вашему, могла направиться?
— На все четыре стороны, — ответил Шурик и подышал на рюмку.
Его руки неустанно полировали стекло полотенцем, словно он превратился в робота, послушно выполняющего заложенную в него программу.
— Помнится, мне говорили, что у нее есть богатые друзья в Сосенках, — нехотя добавил Шурик, глядя куда-то в сторону.
— Спасибо, — тихо отозвалась я.
— Не за что, — буркнул бармен. — Не люблю, когда коллег убивают. Даже бывших. Нехорошо.
…Сосенки были привилегированным дачным поселком, выросшим неподалеку от городской черты за последние два года.
Впрочем, кто именно настроил там миниатюрных дворцов, узнать было бы затруднительно — наверняка роскошные строения записаны не на владельцев, а на членов их семей или на третьих лиц.
Попасть же туда простому смертному было просто невозможно — район застройки тщательно охранялся особым подразделением милиции.
Некоторые усматривали в этом верный признак того, что хозяева особняков имеют отношение к властям предержащим, но утверждать это наверняка было нельзя.
Я прошлась немного по набережной и уселась на лавочку, разминая сигарету.
— У вас не найдется огоньку? — наклонилась ко мне пожилая дама.
Я щелкнула зажигалкой и поднесла ее на уровень сигареты почтенной матроны.
Та не смогла прикурить с первого раза.
Ткнулась, как многие женщины, в сердцевину огня и потушила своей сигаретой пламя.
Она виновато улыбнулась, и я снова крутанула колесико.
Женщина сложила ладони лодочкой и вдруг резко схватила меня за кисти рук.
«Дура я, дура, — мелькнула у меня мысль, — ведь в ее возрасте пора бы и научиться прикуривать! Но какое актерское мастерство!»
Дальнейшие размышления в данной ситуации оказались бы абсолютно неуместными.
Прямо в лицо мне был нацелен ствол пистолета, который держала в руках напарница якобы не умеющей прикуривать старушки.
Пока одна отвлекала мое внимание на возню с зажигалкой, другая с пистолетом сумела подкрасться сзади и, улучив нужный момент, ткнуть мне в физиономию своей огнестрельной железякой.
— Сейчас, девочка, ты тихо-тихо встанешь и медленно-медленно пойдешь вместе с нами, — произнесла баба с пистолетом и для острастки прислонила масляное дуло к моей щеке.
Набережная была безлюдной.
Мои крики о помощи могли услышать только чайки.
И я решила не рисковать.
Конечно, я могла бы с одного удара обезвредить «неловкую старушку».
Но получить взамен пулю — это слишком.
— Пойдемте, — встала я, запахнув отворот плаща. — Нам далеко?
— Слышь, Прорва, она еще разговаривает, — печально заметила баба с пистолетом.
— Говорливая, — констатировала ее напарница. — Может, язык ей укоротить, а, Дракула?
— Дракула? — удивилась я. — Но ведь Дракула — это мужчина!
— Какая я тебе мужчина? — обиделась бандитка, почему-то называвшаяся именем графа-вампира из Трансильвании. — Разуй глаза, чувырла.
Впрочем, если бы Дракула был женат, то его супруга вполне могла бы именоваться мадам Дракула.
Эта простая логическая операция примирила меня с необычной кличкой.
Мы медленно шли по набережной, Прорва впереди, Дракула — сзади, а я посередке.
В мою спину упиралось круглое дуло, чуть щекотавшее лопатку.
Как раз там, где сердце.
Мы достигли памятника Лермонтову. Поэт задумчиво склонился над чугунным листом бумаги и не обращал на нас никакого внимания. Дракула приказала мне остановиться.
Легкий щелчок — и моя рука оказалась прикованной к запястью великого русского поэта.
— Вот и славненько, — произнесла Дракула, убирая пистолет в наплечную кобуру, спрятанную под шерстяной кофточкой грубой вязки.
— Теперь можно и поговорить, — приблизилась ко мне Дракула, — а то тогда в сортире ты так быстро отрубилась, что мы даже не успели познакомиться.
И она со всего размаха съездила мне по щеке.
Удар у нее был тяжелый.
Губа сразу опухла, а крохотный фианит на ее перстне распорол мне щеку.
Я чувствовала, как по щеке сбегает струйка крови, и с ужасом поняла, что несколько капель уже упали на мой белый шарфик.
Следующий удар нанесла Прорва.
Она предпочла для физических упражнений мой живот.
Вернее, солнечное сплетение.
А это было очень неудобно, так как естественная реакция для человека, когда его бьют в солнечное сплетение, — согнуться пополам.
Мне же не давали этого сделать наручники и кисть Михаила Юрьевича Лермонтова, к которой я была прикована.
— Тебе говорили? — Это осведомилась Прорва, снова ударяя меня в живот.
— Тебя предупреждали? — вторила ей Дракула, разбивая мне нос.
Шарфик был загублен окончательно.
— Так куда же ты суешься, тварь?! — уже кричала Прорва, хватая меня за ухо и поворачивая его на сто восемьдесят градусов.
— В следующий раз тебя просто уроют, — пообещала Дракула, ограничившись подзатыльником.
Очевидно, для контраста со следующим разом.
— Хватит об нее руки марать, — сплюнула Прорва. — Кровища сейчас опасна. Вдруг у нее СПИД?
— И то правда, — согласилась Дракула.
Обе бандитки, мгновенно преобразившись в прогуливающихся дам предпенсионного возраста, чинно удалились в сторону конечной остановки троллейбуса, идущего в город.
Я осталась вдвоем с Михаилом Юрьевичем.
Дождавшись, когда злобные истязательницы скроются из виду, я, изловчившись, достала из сумочки булавку и стала ковыряться в замке американских самозатягивающихся наручников.
— Мама, а почему эта тетя залезла на пьедестал? — услышала я сбоку детский голосок.
— Тише, детка, — шикнула на ребенка мама. — Тете захотелось рассмотреть дядю Лермонтова поближе.
Я, вполголоса чертыхаясь, возилась с наручниками, боясь поднять заляпанное кровью лицо.
— Я им покажу «Княжну Мэри»! — бормотала я. — Я им устрою «Бородино»!
Наконец замок поддался.
Оставив браслет наручников на запястье чугунного поэта, я спустилась к воде и умыла лицо.
Отфыркавшись и сверив в зеркальце свое теперешнее состояние с прежним, я пришла к выводу, что мой фасад не так уж сильно попорчен.
Я снова закурила, ощущая на распухших губах соленый привкус крови.
Кому-то я очень мешаю. И, по-моему, это здорово.
Меня остановил первый же милицейский патруль.
— Ваши документы! — небрежно козырнул лейтенант.
Пока он тщательно изучал мой паспорт, я стояла в нетерпеливом ожидании.
Протянув мне назад красные корочки, милиционер подозрительно осмотрел мое лицо и на всякий случай поинтересовался:
— Какие-то проблемы?
— Поцапались с подружкой из-за паренька, — ответила я, стараясь казаться как можно более легкомысленной. — Она говорит, что он похож на Бельмондо, а я этого француза терпеть не могу.
