- Боже мой, значит мне придется менять замки. - Игнорируя мое требование ужаснулась она. - Вот негодяй - то, а я это сразу же почувствовала.
- У вас отличная интуиция, можно только позавидовать. - Иронично заметил я. - Вы хоть внешность его запомнили?
- Да, на зрительную память я никогда не жаловалась.
- Пожалуйста, опишите его как умеете.
- Да ради Бога. Парень лет двадцати, вашего роста и вашей комплекции. Лоб покатый с глубокими залысинами, надбровные дуги слегка выдаются, глаза широко расставленные, серого цвета, немного навыкате. Нос прямой, у переносицы вдавленный, ноздри широкие как у гориллы. Губы раскатистые, вывернутые, подбородок скошенный с ямочкой. Уши растопыренные. Одет в вытертую кожаную куртку, синие джинсы и черные старые сапоги. Кажется все.
- Вы отлично его описали. - Похвалил я Броневицкую удивляясь тому обстоятельтву, что второй свидетель этого дела столь же наблюдателен, как и первый. - А теперь я все таки хотел бы посмотреть телеграмму. Надеюсь вы её не уничтожили?
- Ну что вы! - Возмутилась старуха. - Это же документ. Доказательство того, что меня хотели обжулить. С её помощью я и расчитываю получить возмещение за свои убытки. - Она бережно вытащила бланк из сумочки и сокровенно протянула его мне.
- "Мамочка, очень соскучился, приезжай." - Гласил короткий текст, а штемпель информировал, что телеграмма отправлена восьмого марта в пятнадцать часов из пятнадцатого отделения связи города Сызрани. О чем я тут же поставил в известность обманутую Фаину Моисеевну и пожелав ей приятных сновидений отправился домой, где меня с бранью и всяческими оскорблениями поджидала супруга.
- Ты вместо того, чтобы лаяться, заварила бы мне свежего чайку. Проходя в комнату миролюбиво предложил я ей. - Не видишь, что ли, продрог я до мозга костей.
- Пусть тебя твои бабы чайком балуют, кот ободранный. - Фыркнула она и направилась в спальню. - Ко мне не подходи, от тебя за сто метров воняет духами, да ещё какими - то ископаемыми. Кажется такими душилась ещё моя бабушка. Идиот.
- Сама такая. - Мстительно показав ей в след язык я пошел ставить чайник недовольно бормоча себе под нос. - Духи ей не нравяться! Ископаемые! Хорошие духи, называются "Красная Москва". Такими духами, видите ли, её бабушка душилась! Дура, такими духами душились все наши бабушки.
Выпив чашку кипятка с лимоном я кое как отогрелся и окупировав тестюшкин кабинетный диван с чувством выполненного долга безмятежно уснул.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Через неплотно задернутые портьеры солнце уже давно просочилось в комнату. Его нахальный луч с садистским наслаждением лупил мне прямо в глаза, но просыпаться я не собирался, я лишь недовольно ворчал и отстраняясь от него сползал все ниже и ниже. Конец этой экзекуции положила Милка, а точнее её пронзительный, каркающий голосок, которому позавидовала бы самая голосистая ворона.
- Гончаров, хорош дрыхнуть, утро прошло. К тебе пришла какая - то профурсетка.
- Скажи ей, что я сегодня не принимаю. - Пряча голову под одеяло пробурчал я.
- Я уже сказала, что сейчас тебя разбужу. - Не унималась жена. Вставай, засранец, приведи себя в божеский вид, а я пока её займу. Мне кажется, она богатенькая клиентка, а у меня уже деньги на исходе.
- Ну что за подлая у тебя натура. - Откидывая одеяло жалобно заныл я. - У всех жены как жены, а мне досталась сущая ведьма. Иди уж, сейчас встану.
Почистив перышки, уже через десять минут я рассматривал пришелицу. Лет тридцати от роду, пухленькая блондинка невысокого роста выглядела довольно аппетитно. Чуть вздернутый носик, синие глазки, чувственный ротик и розоватые кукольные щечки было не возможно обойти вниманием. По крайней мере, если бы она предложила мне часовую прогулку где-нибудь в дебрях Уссурийского края, то я бы не задумываясь согласился.
- Итак, в чем дело, мадам? - Выступил я эдаким краснозадым селезнем. Я вас внимательно слушаю, но сперва представьтесь и скажите кто мне вас рекомендовал.
- Соседка снизу, Ольга Степановна, та которую вы в прошлом году затопили. Точнее не она сама, а её дочь и моя подруга, Кира Дубовская. Она мне вас рекомендовала как проницательного и бескомпромиссного сыщика.
- Ну уж прямо и так. - Застенчиво засмущался я. - Ваша Кира Дубовская несколько преувеличивает, хотя некоторые вопросы мне и в самом деле удавалось разрешать успешно. Но ближе к делу, я вас слушаю.
- Меня зовут Инна Николаевна Соколовская. - Доверчиво глядя мне в глаза представилась она. - А можно просто, Инна, меня все так зовут, наверное потому, что всю свою жизнь, восемнадцать лет я проработала в универмаге, в секции детских игрушек. Вот. - Поставила она точку и замолчала ожидая моей реакции.
- Это хорошая работа. - Одобрительно причмокнул я. - Хорошая игрушка вызывает в ребенке положительные эмоции, воспитывает в нем добро и любовь к людям. - Выдал я и тоже замолчал, потому как на этом кончался запас моих педагогических знаний.
- Да, конечно. - Нарушила она затянувшуюся паузу и натянуто улыбнулась. - Я люблю ребятишек. У меня дочь растет, Вика, пятнадцать уже, взрослая. Я ещё мальчика хотела, но первый муж был категорически против, а теперь уже поздно, мне тридцать семь лет.
- Однако. - Искренне удивился я. - Выглядите вы значительно моложе.
- Я знаю, мне все так говорят, но факт есть факт и никуда от него не дется.
- В этом вы правы, факт упрямая, а порой и противная штука. Но все же давайте мы с вами перейдем к делу. У меня не так много времени...
- Ой, простите. - Испуганно вжалась она в кресло. - Совсем заболталась. Неприятность в нашей семье крупная случилась, свалилась как снег на голову. Что с ней делать, как нам лучше поступить мы с Володей даже и не знаем. Володя это мой второй муж. Сегодня всю ночь не спали, но так ничего и не придумали. Прямо беда. Я не знаю даже с чего начать.
- Как говорится, начните с начала. - Поощряюще ощерился я.
- Да наверное так будет лучше и вам понятнее.
С Виктором Буровым, моим первым мужем и отцом моей дочери, мы поженились семнадцать лет назад, в восемьдесят четвертом году. Первые десять лет, вплоть до девяносто четвертого, прожили хорошо. Не скажу, что все у нас было безоблачно, но наше совместное проживание нас устраивало. А вот потом начались проблемы.
Дело в том, что Виктор остался без работы и начал потихоньку выпивать с каждым разом все больше наращивая темпы. Сначала было терпимо, он напивался и мирно ложился спать. Никого не трогал, никого не задирал, но через три года, когда он устроился в какую - то шабашмонтажконтору, его поведение в состоянии алкогольного опьянения начали приносить нам с Викой определенные неудобства. Он начал ругаться, сквернословить и прогонять нас из дому.
Сразу оговорюсь, что нашу двухкомнатную "хрущевку" нам купила моя мама вскоре после того как мы с Виктором зарегестрировали наш брак, так, что никакого права он на неё не имел, или не имеет.
Но все это были ещё цветочки. Как могла я терпела. Иногда запиралась в дальней комнате, а иногда, забрав дочку уходила к соседке. Ждала пока он успокоится. Надеялась, что он в конце концов одумается и мы вернемся к прошлой, нормальной жизни. Но не тут то было, его тяга к спиртному прогрессировала, а разум все больше и больше мутнел. От слов он перешел к делу и начал меня поколачивать, но пока ограничивался затрещинами, оплеухами и пощечинами. И даже это рукоприкладство я, ненормальная, терпела пока в январе девяносто девятого он не избил меня до полусмерти. Избил так, что я с диагнозом "сотрясение мозга" неделю провалялась в больнице. Пришла мама с Викой и сказала.
- Все, дочка, хватит, или ты подаешь на развод, или я забираю у тебя Вику.
А я и сама уже была к этому близка и потому сразу же после выписки из больницы пошла в суд и написала заявление. Развели нас легко и быстро. Хотя Виктор и пытался качать какие-то права, но судья его мало слушала. В общем в апреле я получила свидетельство о разводе, а на следующий день, когда он был на работе, поменяла дверные замки и поставила его вещи в прихожей. На сей раз он пришел трезвый, ничего выяснять не стал, лишь забрал чемоданы с вещами и молча удалился. Впервые за пять лет я вздохнула с облегчением.
Но рановато я начала танцевать, не прошло и месяца как он дал о себе знать. Да ещё как! В мае он пришел вдрызг пьяный, а поскольку в квартиру я его не впустила, то на лестничной площадке он устроил форменное безобразие. Он орал как резанный, грязно матерился, колотил ногами в мою металлическую дверь, а под дверь же соседке написал на коврик. Его выступление продолжалось больше часа, пока кто-то из соседей не вызвал милицию. Его тотчас забрали, а наутро присудили десять суток. Я с содроганием ждала того дня, когда он окажется на свободе. Я заранее знала, что меня ждет незавидная участь.
Так оно и произошло. В начале июня, когда я возвращалась с работы, он поджидал меня возле подъезда. На сей раз он был абсолютно трезв и попросил уделить ему несколько минут. Я согласилась, села на скамейку и он добрых два часа клялся мне в вечной любви и верности, но у меня уже все перегорело и выгорело. Поэтому все его слова трогали меня не больше, чем прошлогодний снег. Набравшись терпенья я вежливо слушала всю эту галиматью с единственным желанием - поскорее бы все это кончилось и он убрался восвояси.
