— Уму непостижимо, как случилось, что он умер! Но вы еще не слышали худшего, — продолжал наш гость. — Должен сказать вам, что у Трелони есть один ныне здравствующий родственник: племянница в возрасте двадцати одного года. Ее зовут мисс Долориз Дейл, она дочь покойной миссис Копли Дейл из Глэстонбери. В течение нескольких лет юная леди вела домашнее хозяйство в большом, заново отделанном доме Трелони, который называется «Приют владыки». Всегда подразумевалось, что Долориз, которая помолвлена с красивым молодым человеком по имени Джеффри Эйнзворт, унаследует состояние своего дяди. Если я скажу о том, что более нежной и доброй души никогда не существовало, что волосы ее роскошнее воспетого Гомером моря и что, как бы оправдывая свое южное происхождение, она по временам столь бурно обнаруживает чувства…
— Да-да, — произнес Холмс, закрывая глаза. — Но вы сказали, что я еще не слышал худшего.
— Это так. Вот факты. Незадолго до смерти Трелони переписал свое завещание. Лишив наследства племянницу, которую этот строгий старик считал слишком легкомысленной, он завещал все свое состояние моему племяннику, доктору Полу Гриффину. Поверьте, сэр, это был скандал на всю округу! Спустя две недели Тре-лони умер в своей постели, а мой несчастный племянник находится под подозрением в убийстве.
— Прошу вас, не упускайте подробностей, — сказал Холмс.
— Прежде всего, — продолжал священник, — я должен описать покойного сквайра Трелони как человека по характеру строгого и неумолимого. Я так и вижу его, высокого и кряжистого, с большой головой и седой бородой, стоящим на фоне вспаханного поля или густых деревьев.
Каждый вечер он в своей спальне читал главу из Библии. Потом заводил часы, которые почти всегда останавливались именно в это время. Затем ровно в десять ложился в постель и вставал каждое утро в пять.
— Одну минуточку! — перебил его Холмс. — Изменял ли он когда-нибудь этим своим привычкам?
— Увлекшись чтением Библии, он мог засидеться допоздна. Но это случалось так редко, мистер Холмс, что, по-моему, вы можете не принимать это в расчет.
— Благодарю вас, это мы вполне выяснили.
— Во-вторых, к сожалению, должен сказать, что со своей племянницей он никогда не был в ладах. Он был строг, а подчас и жесток. Однажды, два года назад, он отхлестал бедную Долориз ремнем для правки бритв и посадил ее в комнату на хлеб и воду за то, что она съездила в Бристоль, чтобы послушать комическую оперу Джильберта и Салливана «Пейшенс». Мее не раз приходилось видеть, как по ее розовым щечкам текут слезы. Вы должны простить ее несдержанность в выражениях. «Старый дьявол, — сквозь рыдания говорила она. — Старый дьявол!»
— Правильно ли я понимаю, — прервал его Холмс, — что будущее благополучие юной леди зависит от наследования этих денег?
— Это совсем не так. Ее жених, мистер Эйнзворт, начинающий приобретать известность молодой адвокат, уже пробил себе дорогу в жизни. Сам Трелони был среди его клиентов.
— Мне показалось, что в вашем голосе прозвучала некоторая тревога, когда вы упомянули своего племянника, — сказал Холмс. — Поскольку доктор Гриффин наследует это состояние, значит, он был в дружеских отношениях с Трелони?
Священник беспокойно заерзал в кресле.
— В самых дружеских, — отвечал он с некоторой поспешностью. — Да, он как-то спас жизнь сквайру. В то же время должен сознаться, что он всегда был человеком горячим и невыдержанным. Его вспыльчивость привела к тому, что местные жители имеют против него сильное предубеждение. Если полиция сумела представить соображения насчет того, как умер Трелони, мой племянник, возможно, уже находится под арестом.
Священник умолк и обернулся. В дверь настойчиво постучали. Спустя секунду она распахнулась, и миссис Хадсон мелькнула за спиной человека невысокого роста, худого, с крысиным лицом, в клетчатом костюме и котелке. Увидев мистера Эпли, он остановился на пороге и что-то удивленно проворчал.
— У вас определенный дар, Лестрейд, являться в ту минуту, когда не обойтись без театральных эффектов, — неторопливо произнес Холмс.
— И кое для кого это оборачивается весьма неприятным образом, — заметил сыщик, кладя свою шляпу рядом с газовой горелкой. — Судя по присутствию этого достопочтенного джентльмена, я делаю вывод, что вы уже в курсе убийства в Сомерсете, которое не представляет большой загадки. Факты вполне очевидны, и обстоятельства выстроились в одном направлении, словно указательные столбы, не так ли, мистер Холмс?
— К сожалению, указательные столбы можно легко переставить, — сказал Холмс. — Это банальность, но в прошлом, Лестрейд, я пару раз имел возможность убедить вас в ее истине.
Агент Скотленд-Ярда гневно покраснел.
— Ладно, мистер Холмс, возможно, что-то там и было. Но сейчас-то какие могут быть сомнения? Есть и мотив, и возможность для совершения преступления. Виновника мы знаем, и остается лишь найти орудие убийства.
— Повторяю —мой несчастный племянник… — встревоженно заговорил священник.
— Я не называл имен.
— Но вы не скрывали, кого имеете в виду, с той самой минуты, когда узнали, что он лечил мистера Трелони! Разумеется, это злосчастное завещание ему первому отдает предпочтение.
— Вы позабыли упомянуть о его репутации, мистер Эпли, — неумолимо продолжал Лестрейд.
— Да, он несдержан, романтичен, горяч, если вам угодно! Но хладнокровный убийца — никогда! Я его знаю с пеленок.
— Ладно, посмотрим. Мистер Холмс, мне бы надо переговорить с вами.
Во время этой словесной перестрелки между нашим несчастным клиентом и Лестрейдом Холмс рассматривал потолок с тем безучастным и мечтательным выражением лица, которое я замечал у него только в те минуты, когда мозг нашептывал ему, что в клубке очевидных фактов и не менее очевидных подозрений появилась трудноуловимая нить доказательств. Неожиданно он поднялся и обратился к священнику:
— Я полагаю, вы возвращаетесь в Сомерсет сегодня днем?
— В 2.30 с Паддингтонского вокзала. — Он вскочил на ноги, и по лицу его расплылся румянец. — Значит ли это, мой дорогой мистер Холмс…
— Мы с доктором Уотсоном поедем вместе с вами. Не могли бы вы, мистер Эпли, попросить миссис Хадсон подозвать кэб?
Наш клиент кинулся вниз по лестнице.
— Весьма любопытное дельце, — сказал Холмс, набивая кисет табаком.
— Рад, что наконец-то вы увидели его в этом свете, мой дорогой друг, — заметил я, — ибо мне в самом деле показалось, что вы с самого начала проявляли некоторое нетерпение в отношении почтенного священника, особенно когда он принялся разглагольствовать о своей юношеской мечте стать врачом и о том, что по причине своей рассеянности он вполне мог бы удалить у здорового пациента желчный камень.
Эффект, произведенный этим вскользь брошенным замечанием, был необычаен. Какое-то время Холмс сидел, неподвижно уставившись в пространство, а затем вскочил на ноги.
— Боже милостивый! — вскричал он. — Ну конечно же!
Краска бросилась ему в лицо, а в глазах появился тот неожиданный блеск, который был мне давно знаком.
— Как всегда, Уотсон, ваша помощь неоценима, — с оживлением продолжал он. — Хотя сами вы и не излучаете свет, но указываете к нему дорогу.
— Я вам помог? Упомянув о желчном камне, о котором говорил священник?
— Именно.
— Будет вам, Холмс!
— В данную минуту мне надобно отыскать одну фамилию. Да, вне всяких сомнений, мне надобно отыскать фамилию. Не подадите мне тетрадь для заметок на букву «Б»?
Я подал объемистую тетрадь, одну из многих, в которые он приклеивал вырезки из газет о происшествиях, привлекших его внимание. Зачем она ему может понадобиться, я подумать не успел.
— Но, Холмс, в этом деле нет никого, чья фамилия начиналась бы с буквы «Б»!
— Совершенно верно. Я это знаю. Ба… Бар… Барлет! Гм! Ха-ха! Отличный алфавитный указатель!
Нетерпеливо перелистывая страницы, Холмс внимательно перечитал, что ему было нужно, после чего захлопнул тетрадь и принялся барабанить по ее обложке своими длинными нервными пальцами. Стеклянные трубки, мензурки и реторты, которыми был заставлен стоявший за его спиной стол для проведения химических опытов, сверкали в лучах солнца.
— Разумеется, я располагал не всеми данными, — задумчиво добавил он. — Даже и сейчас они не полны.
Лестрейд перехватил мой взгляд и подмигнул мне.
— А мне их вполне хватает! — усмехнулся он. — Меня не проведешь. Этот рыжебородый доктор и есть убийца. Кто убил, мы знаем, известен нам и мотив.
— Тогда почему же вы здесь?
— Потому что недостает только одного. Мы точно знаем, что это сделал он. Но вот как он это сделал?
Не меньше полудюжины раз повторил Лестрейд тот же самый вопрос в ходе нашей поездки, пока мне не стало казаться, что с каждым стуком колес этот вопрос отзывается эхом у меня в голове.
