А глаза у нее необычные. Очень уж светлые, серые, почти жемчужные, при темных волосах и угольно-черных ресницах. Добавить в них яркости и капельку синевы, и Юлия была бы очень интересной женщиной. А так выглядела блеклой. Глазов попытался представить ее при полном макияже и… не смог. Они были затянуты серой дымкой, ее глаза. Туманом, за которым он не смог ничего угадать.
«И все-таки, сколько же ей лет? А спросить, обидится?»
— Я звонил вам… — со вздохом сказал он и тут же себя одернул. «Звучит как начало любовного романа. Что у нас может быть общего? Ничего! И уж конечно, никакого романа!»
Юлия Шумова словно прочитала его мысли и усмехнулась. Все-таки эти зрелые женщины очень опасны. Ты еще только подумал, а она уже все знает! И продолжение зависит только от нее, по праву первого хода.
— Извините, — сказала хозяйка. — Я стала немного странной с тех пор, как живу одна.
— Вы что-то говорили про боязнь людей… — он почувствовал, что заикается. Фразы получались деревянные. Из-за собаки? Из-за собаки!
— Вы привезли кассету? — спросила она.
— Как мне вас называть? — решился, наконец, Глазов. — Юлией или по отчеству?
— Хотите знать, сколько мне лет? Тридцать пять, так что решайте сами.
«А выглядит старше…» — машинально отметил он и сказал:
— Тогда по отчеству. Мне двадцать восемь.
И тут случилось неожиданное. Она вдруг закрыла лицо ладонями и заплакала устало, раскачиваясь из стороны в сторону:
— Старуха, совсем старуха… Жизнь кончена, потому что страшно…
Глазов растерялся. Что делать? Бежать за водой? И почему она ревет? Потому что ему двадцать восемь, а ей тридцать пять?
— Ну не надо так расстраиваться, — виновато сказал он. — И вовсе это не много. Тридцать пять. Нашли из-за чего плакать!
И тут же понял, что сказал глупость. Это из-за собаки. Определенно. Собаки его пугают.
— Боже мой… — всхлипнула Юлия. — Если бы все это вдруг кончилось… Страшно…
— Кого вы боитесь?
— Людей. Я же сказала, что боюсь людей.
— Вас кто-то обидел?
— Давайте кассету, — Юлия вдруг перестала плакать и стала вытирать лицо.
— Послушайте, я помочь вам хочу. Конечно, мужа вашего не вернешь… — Это прозвучало еще глупее. В таких случаях было два варианта: говорить банальные слова сочувствия или молчать. И Глазов замолчал. Они сидели на террасе безмолвно, и Дмитрий искал повод, чтобы уйти.
— Чаю хотите? — спросила она.
— Зачем вам этот фильм? — поинтересовался Дмитрий вместо ответа на вопрос.
— Я хочу убедиться, что ошиблась. Что у меня просто-напросто нервное расстройство.
— На самом деле это вполне может быть правдой. Если бы вы посмотрели другие фильмы, то увидели бы в них сходство. В образе героя-мстителя.
— Какого героя?
— Человека, которого я хочу найти. Он совершил по крайней мере четыре убийства. Во имя справедливости, конечно.
— Но ведь он прав.
— Как это?
— Так вы хотите чаю?
— А, давайте!
Вскоре она накрыла на стол. Они сидели на веранде, пили чай, разговор стал неспешным, плавным. Юлия Шумова разговорилась. И даже разоткровенничалась:
— …Петя был жестоким человеком. Знаете, бывает и такой вид жестокости: от чрезмерной занятости. Это когда кто-то перекладывает свои человеческие обязанности на других. Мол, я для вас деньги зарабатываю, а вы уж как-нибудь сами. Любите за меня, жалейте за меня, извиняйтесь за меня. А мне некогда. Ведь это так просто! Не хочешь быть внимательным к человеку, с которым живешь, можно сказать, что заработался и забыл поздравить с днем рождения, не встретить в аэропорту или просто не улыбнуться, придя с работы: «Здравствуй». Что касается фильма… Петя никогда никого не увольнял. За него это делали другие люди. Которых он для этого нанимал. А заступиться, если уволили не того… Извини, друг, я просто забыл. Или сделал вид, что забыл. Очень удобно, кстати. И про Мишу он вроде бы забыл. И был наказан.
— Значит, во имя справедливости можно убивать?
— Да что вы про это знаете? Я сама сейчас в таком состоянии… От самоубийства меня спасает только желание пережить своих врагов. И я готова сократить этот срок. Уничтожив врагов.
— Я тоже, — неожиданно для себя сказал Глазов. — То есть не уничтожить. Увидеть, как им будет плохо. Только я себе дело нашел, и вы найдите. Посмотрите эти кассеты. Мне надо с кем-то поговорить. Может, я и не прав. А варенье у вас вкусное.
Вот тут он не лукавил. Это варенье было гораздо вкуснее, чем то, что находилось в банках, заполнивших его кладовку. Должно быть, у Юлии просто было больше времени, чем у его жены. И вдруг он с тоской подумал: «Тридцать пять… Но это же так много!» Почему он это подумал? Определенно из-за собаки.
— Еще положить? — спросила Юлия.
— Нет, я пойду. Спасибо за чай. Позвоните мне, когда все посмотрите.
— Хорошо. Давайте номер телефона.
Она записала номер, взяла у Дмитрия кассеты. Потом, провожая его, спросила наконец:
— А как вас все-таки зовут? Стыдно сказать, но спросить я забыла. Два часа просидели на веранде, а я к вам никак не обращалась.
Он улыбнулся. Боится людей, а целых два часа просидела на веранде с незнакомым человеком, даже имени его не спросив!
— Дмитрий. Дмитрий Глазов.
— Митя? Вы мальчик еще. Я вас так и буду звать: Митей.
Глазов, конечно, так не считал. Что он мальчик. Какой же он мальчик? Детина ого-го! Роста, конечно, невысокого, но зато плечищи! А ручищи? Мальчик! Тоже мне! Мамаша нашлась! И Митей никто его раньше не называл. А ведь и правда, родился-то он в деревне, и Юлия словно почувствовала в нем эту сельскую основательность. Митя? Может быть.
Он с опаской подождал, пока Юлия подержит за ошейник свою зверюгу. Альфа рыкнула на Глазова и на всякий случай его запомнила. Как человека, который может прийти еще неоднократно. Он это почувствовал.
Дмитрий ожидал, что Шумова позвонит ему на следующий же день. Ну сколько нужно времени, чтобы просмотреть четыре кассеты? Тем более что делать женщине нечего, ни мужа, ни детей, следовательно, заботы только о себе и об этой отвратительной собаке. Хочешь — копайся в клумбах или газоны подстригай, не хочешь — не копайся, не подстригай, слова никто не скажет. Но прошла неделя, а она не звонила.
Все это время Глазов запоем читал Акима Шевалье. Несмотря на это, со Светланой они поругались окончательно. Так же, как и во взглядах на жизнь, разошлись и во мнениях относительно творчества Шевалье. Глазов понял, что это приговор. Их браку. Она даже готовить перестала, явно намекая на то, что пока муж не найдет работу, еды не получит. Глазов питался бутербродами, пил кефир, и, когда не лень, жарил себе картошку, которой осталось от зимних запасов еще полмешка. Он даже радовался: наконец-то похудею! Лет до двадцати пяти у него была идеальная фигура: широкие плечи, узкие бедра и накачанный пресс. В юности он хорошо играл в футбол, по утрам делал гимнастику и баловался гантельками. А года три назад от чрезмерной занятости дело это забросил, и вот вам, пожалуйста! На талии, словно спасательный жилет, нарос жирок, мышцы на руках одрябли. Раз появилось свободное время, надо найти гантели. Почему-то следующей мыслью после гантелей была мысль о Юлии Шумовой. Или предыдущей? Нет уж, лучше думать об Акиме Шевалье!
Глазов долго думал, с чего начать. Он должен узнать об этом писателе все. Где родился, в какой семье, на ком был женат, есть ли дети. И как получилось, что его хоронили в закрытом гробу? Обгорел? Тело по частям собирали? Не исключено, что никакого Шевалье в том гробу не было, он сейчас живехонький, лежит на пляже где-нибудь на Гавайях, пьет коктейль и смотрит на залив.
А может, Аким Шевалье и в самом деле уже семь лет как в могиле? В конце концов Глазов составил для себя план действий. Через неделю он решил, что если Юлия не позвонит, то возьмет денег в долг и начнет действовать один. Без всякой помощи и советов. А материал потом продаст. Газетчикам или издательству, которое подкинет кому-нибудь интереснейший материал, и выйдет бестселлер. Ведь и в самом деле: презанимательный сюжетец! И деньги свои он вернет, да еще и в прибыли останется.
Но она все-таки позвонила. Дмитрий почувствовал перемену и в ее голосе, и в настроении. Теперь он разговаривал с женщиной, обладающей сильным характером, интеллектом, а главное, средствами. Умеющей принимать решение.
— Митя? Приезжайте ко мне сегодня. Я верну кассеты и попрошу вас об одной услуге. Договорились?
— Еду, — коротко сказал Глазов. И тут же вспомнил об овчарке. Интересно, сколько лет живут собаки? И не пора ли Альфе умереть от старости?
…Собака его мнения не разделяла. Увидев Глазова, он рыкнула и принюхалась. Но отчаянно лаять и бросаться на него не стала. Глазов понял, что собака собирается жить долго, исправно охранять хозяйку, и друзьями они не станут никогда. В лучшем случае будут друг друга терпеть. Юлия провела Глазова уже не на террасу, а в комнату. Ее обстановка ничем не отличалась от обычной городской квартиры: дорогая импортная мебель, пушистые ковры, видеодвойка «Sony», на стенах картины. Глазов сразу подумал: мазня, но мнения вслух высказывать не стал.
