– Больше у вас нет свидетелей, господин помощник прокурора?
– По-моему, я достаточно ясно доказал господам присяжным, что эта Дженни Йост – чистый вымысел!
Мэтр Ремпье вскочил со своей скамьи.
– Разве уже наступило время переходить к прениям, господин председательствующий? Но, должно быть, я ошибся, раз представитель прокуратуры уже начал обвинительную речь?
Молодой адвокат стал всерьез раздражать Макса Мартина.
– Погодите-погодите, дорогой коллега! Во время обвинительной речи я буду еще суровее!
– Это не значит, что вы станете справедливее!
– Я не позволю вам…
– А вы не имеете права позволять или запрещать мне что бы то ни было!
– Господа!
Председательствующий снова застучал молоточком, восстанавливая тишину. Решительно, из малыша Ремьпе может выйти толк, и судья решил сказать об этом его отцу. Жаль только, что парень дебютирует в таком безнадежном деле.
– Может ли защита представить свидетелей, которые бы подтвердили существование Дженни Йост?
– Нет, господин председательствующий.
– В таком случае, я думаю, мы можем перейти к событиям, которые привели Людовика Сенталло на скамью подсудимых. Да, господин третий присяжный?
– Уж простите меня, господин судья, но, в конце-то концов, существует она или нет, эта Дженни Йост?
– Дать вам положительный или отрицательный ответ на этот вопрос для меня означало бы повлиять на ваше решение, выказав пристрастие к той или иной стороне. Следовательно, надеюсь, вы понимаете, что я не могу поступить таким образом. Однако вы слышали свидетелей, вызванных помощником прокурора…
– И они сказали, что Дженни Йост – выдумка!
– …а также заверения обвиняемого…
– …который утверждает, что хорошо знаком с Дженни Йост! Так где же правда?
– Позвольте напомнить вам, что вас пригласили сюда именно для того, чтобы попытаться установить истину.
Все заулыбались. Только третий присяжный, по-видимому, так и не уловил комизма ситуации, ибо он сел на место, сердито ворча.
– Господа присяжные, прошу вас слушать теперь особенно внимательно, ибо мы переходим к наиболее животрепещущему вопросу. Именно на основании того, что сейчас будет сказано, вам предстоит составить определенное мнение и по окончании дебатов решить, виновен ли Людовик Сенталло в ограблении, которое ставится ему в вину, или же невиновен. Итак, Сенталло, двадцать седьмого мая, придя на работу, вы попросили господина Шмиттера принять вас?
– Да, господин председательствующий.
– Прошу вас, господин Шмиттер, не могли бы вы вернуться на свидетельское место?
Энрико Шмиттер снова предстал перед Арнольдом Оскаром.
– Господин Шмиттер, мне бы хотелось, чтобы присяжные из ваших собственных уст услышали, какой разговор произошел в то утро между вами и обвиняемым.
– Что ж… Как только я вошел к себе в кабинет, моя секретарша Паула Коллер предупредила, что звонил Сенталло и просил его принять. Я его тут же вызвал, полагая, что возникли какие-то сложности с бухгалтерией. Однако дело оказалось совсем не в этом. Впрочем, я должен подчеркнуть, что меня сразу поразил вид Людовика.
– А не могли бы вы уточнить, чем именно?
– Я всегда знал его как спокойного, уравновешенного и очень грустного молодого человека. Но в то утро Людовик буквально сиял. С блестящими от радости глазами он стал лихорадочно рассказывать мне, что наконец встретил девушку своей мечты. Людовик описывал мне Дженни Йост с таким трогательным пылом… в таких лестных выражениях… и просил разрешения представить мне свою избранницу в следующее воскресенье. Не сомневаясь, что жена только обрадуется, я пригласил Сенталло поужинать у нас вместе с невестой.
– Вы хотите задать вопрос, мэтр?
– С вашего позволения, господин судья, я бы попросил господина Шмиттера сказать нам, считает ли он моего клиента психически здоровым?
– Вы слышали вопрос, господин Шмиттер?
– Ну, разумеется, мэтр, я совершенно уверен, что Людовик в здравом уме.
– В таком случае, каким образом вы можете объяснить, что молодой человек просил у вас разрешения представить девушку, которой, если верить обвинению, не существует в природе?
– Я ничего не объясняю, мэтр, а просто передаю то, чему был свидетелем.
– Прекрасно, господин Шмиттер, благодарю вас за ответ.
Макс Мартин, не желавший допустить, чтобы противная сторона набирала очки, немедленно вмешался:
– Вполне можно предположить, мэтр, что Сенталло, давно задумав и подготовив преступление, тщательно разработал сценарий.
– Какое преступление, господин помощник прокурора? Все собранные факты красноречиво свидетельствуют об одном: мой клиент никоим образом не мог предугадать, что ему придется заменить охранника, сопровождающего фургон с деньгами. Это вовсе не входит в его обязанности, и, принимая приглашение господина Шмиттера, Сенталло, как и все прочие, понятия не имел, что охранник неожиданно выйдет из строя.
Логика адвоката произвела впечатление, и Макс Мартин не знал, что возразить, мысленно кляня себя за то, что так глупо предоставил защите случай блеснуть, ибо этот момент и был наиболее слабым местом обвинения. Счастье еще, что эту Дженни Йос так и не удалось обнаружить… Не желая оставлять присяжных под впечатлением от слов мэтра Ремпье, Арнольд Оскар снова вернулся к Энрико Шмиттеру.
– И что же произошло во время вашего разговора с Сенталло, господин Шмиттер?
– Ну… Людовик уже собирался уходить, как вдруг секретарша передала мне телефонное сообщение от доктора Лея, который пользует наш персонал. Врач предупредил, что наш охранник Рудольф Шауб должен соблюдать постельный режим – он упал с лестницы и не исключена возможность внутренних повреждений. Лей считал своим долгом отправить Шауба в клинику на обследование.
Защитник не преминул подчеркнуть, что несчастный случай произошел после того, как Сенталло попросил Шмиттера его принять, и, следовательно, Людовик не мог знать о нем заранее. В свою очередь, Макс Мартин попросил свидетеля высказать свое мнение о Шаубе.
– Этот человек служит у нас пятнадцать лет, я ему полностью доверяю и ни разу не имел случая в чем-либо упрекнуть.
– А каковы последствия несчастного случая?
– К счастью, все обошлось благополучно, и, пролежав несколько дней, Шауб смог вернуться к работе. Он не только охранник, но и второй шофер.
– Господин Шмиттер, обвиняемый сам предложил вам заменить Шауба? – спросил Арнольд Оскар.
– Вовсе нет! Я попросил его об этом как о личной услуге, поскольку никого другого просто не оказалось под рукой.
В этот момент мэтр Хюг впервые за все время поднял руку. Судья, ненавидевший адвоката за полное презрение к дисциплине, не упустил такого случая его поддеть.
– Ага! У представителя общественности возник вопрос! Поскольку сегодня мы очень мало слышали господина Хюга, я с удовольствием предоставлю ему слово.
– Если я и не вмешивался в обсуждение до сих пор, господин председательствующий, то исключительно из нежелания сотрясать воздух. Кроме того, банк Линденманн, чьи интересы я представляю, весьма мало заботят любовные дела обвиняемого, независимо от того, реальны они или воображаемы, а если я ошибаюсь, сегодня только об этом и шла речь.
– Следует ли мне из этого заключить, мэтр, что вас не устраивает моя манера вести процесс?
– Мое мнение совершенно не важно, господин председательствующий. Просто теперь, когда мы наконец подошли к проблеме ограбления, мне бы хотелось попросить господина Шмиттера объяснить, по каким причинам он выбрал именно Сенталло.
– Во-первых, я полностью доверял Людовику, а во-вторых, из-за его редкостной физической силы.
– И такая крупная сумма всегда перевозилась регулярно, в определенный день? – осведомился судья.
– Да, в предпоследний день каждого месяца, чтобы вовремя выплатить жалование служащим Швейцера на Трюльхоштрассе.
– Мы не станем больше отнимать у вас время, господин Шмиттер. Господа присяжные, слушания продолжатся завтра. Заседание откроется ровно в десять часов утра.
В то утро господин главный судья пребывал в самом мрачном настроении. В ходе дебатов он намеревался одержать сокрушительный реванш над дерзким мэтром Хюгом, но чувствовал, что на сей раз процесс не желает идти по обычном; сценарию, когда каждое действующее лицо, отыграв роль, исчезает со сцены, а присяжные уходят совещаться в особый зал вместе с судьей, и тот, ненавязчиво намекнув, в чем состоит их долг, подсказывает желательное решение.
Судья понимал, что эта история с существующей и в то же время не существующей девушкой смущает присяжных, и третий из них, туповатый, но честный и наивный парень, несомненно, лишь наиболее откровенно выражает общую растерянность и смятение умов. Неужели дело идет к оправдательному вердикту, которого не одобрит ни один житель Люцерна, а банк Линденманн никогда не простит ему, Арнольду? Подобное заключение присяжных было бы для Оскара личным оскорблением, поскольку сам он не сомневался в виновности Людовика Сенталло и отказывался хоть на секунду поверить сказке о Дженни Йост, порожденной изобретательным воображением Херлеманна и якобы встречавшейся с обвиняемым. Всю жизнь судья отличался последовательностью и непоколебимым прагматизмом, а потому ненавидел все, что не укладывалось в логические схемы. Первоначальное равнодушие к Сенталло постепенно, незаметно для него самого, перерождалось в сердце Арнольда Оскара в скрытую враждебность. Он не позволит какому-то лгунишке набросить на его карьеру позорное пятно безосновательного оправдания!
