Ее обитатель, небольшой пушистый зверек – то ли ласка, то ли хорек, – издав тревожный клич, принялся яростно грызть прутья клетки. Он пока единственный заметил присутствие чужого в комнате.
– Тихо, я тебе ничего не сделаю, – сказал ему Павел и продолжил осмотр. Удивительно, но даже в таких фантастических обстоятельствах наблюдательность ему не изменила.
Под столиком красного дерева, том самом, что и на картине, он заметил валявшиеся скомканные бумаги. У кресла, тоже старого знакомого, разглядел потускневшую обивку. Теперь оно пустовало. Дамы не было. В другой части комнаты его внимание привлекла изящная резная ширма. А рядом… «Ах, вот оно что! Это же мастерская художника!»… Стоял мольберт, с приготовленным для работы холстом. Взгляд скользнул дальше по стене, где тянулся ряд полок, содержимое которых его ничуть не удивило. Банки и флаконы с пигментами, бутыли с льняным маслом, кисти.
На полу стояли натянутые на подрамники, уже загрунтованные холсты и прислоненная к стене картина без рамы, но, по-видимому, уже законченная. Что-то в восточном духе. «Ясно-ясно, стало быть, тут обитает творец, а это его очередная муза! Воистину миром художника правит женщина!» – подумал Павел и только теперь заметил, что до сих пор сжимает в руке серебряный бокал. Неуверенно подойдя к столу, он вернул его на место, наступив по ходу на валявшиеся на полу бумаги. Павел нагнулся и поднял скомканный листок. Вдруг за спиной послышались шаги. «Что делать? Сейчас откроется дверь!» Думать было некогда… он машинально сунул бумагу в карман и одним прыжком юркнул за ширму, потом присел на корточки и замер.
Дверь со скрипом открылась, и в комнату вошла полная пожилая женщина в надетом поверх платья холщовом фартуке. Она взяла клетку со зверьком и удалилась, что-то бормоча. Павел отчетливо услышал два слова «puzzо» и «bestiola». Так, она, наверное, служанка и говорит вроде бы по-итальянски.
Не решаясь выйти из укрытия – а ну как снова появится, – Павел продолжил разглядывать помещение сквозь резные дырочки ширмы.
«Непостижимо!» – прошептал он, наткнувшись глазами на большое, в пол, зеркало, висящее на противоположной стене, пытаясь представить, в какой части комнаты он стоял, когда в нее попал.
– Значит, я оттуда… то есть сквозь него?
Стараясь ступать как можно тише, Павел приблизился к зеркалу. Его рука уже почти прикоснулась к нему, как вдруг дверь резко распахнулась и в комнату вошел мужчина. От неожиданности Павел резко отшатнулся и изо всей силы ударился виском об угол массивной деревянной рамы. В голове зашумело, из глаз посыпались искры, комната заплясала и поплыла… последнее, что запечатлело его ускользающее сознание, был надвигающийся на него мужчина. Он что-то кричал, размахивал руками, черная тень становилась все больше и больше, пока не поглотила все вокруг…
8. Дама с запиской
Чехия, март 20… г., холст/масло
Павел очнулся уже в гостиничном номере и, открыв глаза, долго не мог понять, что с ним произошло. Было зябко, он лежал в одежде поверх одеяла. За окном все было серым и хмурым, порывы ветра раскачивали висящий на столбе фонарь. Голова не болела, но рука нащупала непонятно откуда взявшийся бинт. Павел попытался подняться, и сразу резкая боль стрельнула в висок и затылок.
В комнату вошла женщина.
– Вы уже проснулись? Хорошо, – она улыбнулась и присела на стул. – Вам лучше сейчас не вставать. Отдыхайте, пока есть возможность. Хотите чаю? Или воды? Я закажу. Голова еще болит?
– Уже нет, спасибо, – пересохшие губы едва шевелились, – а какой сегодня день? – вспомнив про самолет, заволновался он.
– Пятница.
– Слава богу. Но как я тут оказался?
– Вы упали, ударились головой и потеряли сознание. Это случилось в музее, когда вы работали. Помните?
Павел чуть усмехнулся и кивнул. У его собеседницы оказалась спокойная, даже немного ленивая манера говорить. И двигалась она плавно, не спеша.
– Мне помогли перенести вас в гостиницу. Ваши вещи, мольберт, картина тоже здесь, ничего не пропало. Не волнуйтесь.
– Даже не знаю, как вас благодарить.
– О чем вы. Не стоит. Портрет, в смысле ваша копия, получилась замечательно. Ничего подобного я раньше не видела… просто один в один. Невероятное попадание… очень жаль, что все так вышло… – Дама поднялась со стула, прошлась по комнате и надолго задержалась у портрета, совсем забыв про Павла. – Как холодно. Вы здесь не мерзнете? Знаете, я тоже когда-то в юности увлекалась живописью… бросила, а зря. Ну, да все это в прошлом. Давайте чайку? А то мне скоро надо ехать.
Темы у его собеседницы быстро сменяли одна другую. Павел не успевал следить. На языке у него вертелся только один вопрос, кто, собственно, она такая, правда, в этих обстоятельствах он показался ему не совсем тактичным.
– А как вы сюда попали? – спросил он наконец.
– Разве я вам не сказала? Странно.
Она замолчала, улыбнулась и посмотрела в окно.
«Действительно странно, – подумал Павел, – все странно. Все, что со мной происходит, необычно и похоже на сон. Вот женщина эта, откуда она взялась? А в музее что было, фантасмагория какая-то!»
– Я приехала сюда из Праги, еще вчера… Дело в том, что этот портрет заказали… он мне нужен, он для меня, – дама запнулась, – Сергей Иванович Бурундуков мой муж.
– Кто? – только и смог выдавить из себя Павел, переставший уже чему-либо удивляться. Ах, да, Сергей Иванович. Понятно. Он, признаться, и фамилию-то его не знал или забыл. Хотя, как же это… Сергей Иванович говорил, что брюлловская Джульетта Беллини очень похожа на ту, для кого он портрет и заказывал, «какое сходство, как две капли…», а дама, сидящая напротив, ее полная противоположность. Блондинка, с формами и в возрасте. Павел еще раз стрельнул глазами на свою работу. Да уж…
– Вы что, мне не верите? – словно прочитав его мысли, без тени обиды спросила дама.
– Почему же… Но я, простите, даже не знаю, как к вам обращаться?
– Разве я не представилась? Меня зовут Полина. А вы – Павел. Я с вами знакома заочно.
– Очень приятно.
– Это я вам написала ту записку. Путано получилось, глупо, потому что я волновалась. Понимаете, Павел, Сергей Иванович исчез. Ушел из офиса и не вернулся. Шесть, точнее, даже семь дней назад. Меня в тот день в Москве не было. Я там редко бываю… Живу на два дома. У меня в Праге дочь живет, замуж вышла. И мама. Мы тут давно. Я, конечно, сразу приехала. Милиция, розыск. Странно все это. Водитель, секретарь… никто ничего не знает. Вот я и решила вернуться пока в Прагу – в Москве мне одной не сиделось, – а потом, думаю, приеду прямо сюда. Этот городок и музей местный я хорошо знаю. А вы? Когда Сергея в последний раз видели… впрочем, при чем тут вы… позвольте я заберу эту картину, – неожиданно закончила Полина, и в голосе ее звучала настойчивость.
– Но она еще не закончена.
В дверь постучали, горничная принесла чай и, обменявшись с дамой несколькими фразами по-чешски, удалилась.
– Так я могу ее забрать?
– Нет-нет, портрет не дописан.
– Мне все равно.
– Вещь не закончена, простите, Полина. А потом Сергей Иванович…
– Понятно, – в голубых глазах собеседницы мелькнула сталь, не дослушав, она поднялась. – Что ж, мне пора.
– Мне очень жаль, Полина! Надеюсь, все обойдется. Спасибо вам большое. У вас все будет хорошо, – поспешил успокоить ее Павел, по-прежнему плохо понимая, что происходит.
– Уже не будет, – тихо ответила Полина и закрыла за собой дверь.
Потом, в Москве, Павел пожалел, что не отдал копию Полине, потому что Сергей Иванович так и не появился. В самом деле исчез. А синьора Беллини нашла свое место на стене его мастерской. Работа ему нравилась. Наверное, хорошо, что не отдал…
9. Подруга
Валентиновка, август 20… г., акварель/картон
– Ну, наконец-то! Добро дошли! – выглянув за калитку, закричала Лиза. У ворот припарковался старенький серый «Гольф». Через минуту груженная сумками из машины вылезла рослая молодая дама. – Мила, я тебя уже заждалась! Что ж так долго!
– Заштрафовали меня гаишники. Рублев опять нет. Наменяешь мне, пожалуйста. Купила, как вы говорите, болгарский перец – почему болгарский, а не сербский? Будем готовить пэчэну паприку. Любишь? Как мой дедушка ее готовил! Пальчики оближешь! Как тут хорошо… все-таки какие гады, почему заштрафовали. А у меня на Смоленке так противно, душно… – Мила, на самом деле Милица Мркч, была сербкой, переводчицей. Лет восемь назад она на год приехала в командировку в Москву и так здесь и осела. Жила на два дома, кочуя между Москвой и Новым Садом. Как-то на вечеринке, теперь уже непонятно, у кого и где, они познакомились и подружились.
Пытаясь прикурить сигарету, Мила продолжала вытаскивать из багажника пакеты и говорила без остановки.
– Милка, хватит трепаться. Пошли в дом. Будешь зеленые щи?
– Боже мой, как здорово. А где я буду спать? Ой, яблок-то сколько! А где все твои?
