Но Анна Ивановна, убедившись в тщетной попытке увлечь своей идеей кого-нибудь из членов экспедиции, продолжала совершать почти каждодневные пробежки в одиночестве.
Степан нехотя поднялся и пошел в вагончик.
Зина, сосредоточенная и замкнувшаяся в себе с первых минут пребывания в лагере новенькой лаборантки, молчаливо вязала. Этим занятием Кравченко увлекла ее довольно легко.
— Давайте поближе к костру, Оля! — сказала Анна Ивановна. — Кусать меньше будут.
— Ничего, спасибо.
— Подвигайтесь, подвигайтесь.
Оля пересела поближе.
— Я, кажется, привыкаю, — улыбнулась она. — Вообще здесь очень хорошо. Вот если бы не мошка…
— Скажите спасибо, что только мошка. — Анна Ивановна поправила длинной суковатой палкой багряные головешки. В черное небо устремился вихрь искр. — Если вы очутитесь где-нибудь на Борнео, Амазонке или в Индии, встретите живность и поопаснее. Вы, наверное, читали об этих странах, представляете себе. Под Веракрусом, в Мексике, например, в нашем лагере ночью напали на одну из лошадей вампиры. Летучие мыши. Диемус юнги. Знаете, Оля, самое неприятное, что они всё делают бесшумно и незаметно. Утром мы встаем, а лошадь, бедняжка, вся в крови, как в алых лентах. Кровь так и течет, не останавливаясь. Эти твари выделяют в ранки вещество, мешающее крови свертываться.
— Она подохла? — спросила Оля, содрогнувшись.
— Нет, что вы, спасли, конечно. Там же, в Мексике, я увидела поцелуйных клопов. Омерзительные создания.
— Каких? — удивилась Оля.
— Поцелуйных. Не слышали? (Гриднева отрицательно покачала головой.) Так их называют потому, что они кусают в уголки губ. Разумеется, спящих. Разносят болезнь Шагаса. Тяжелая болезнь. Поражает сердце, мозг, печень…
К костру возвратился Степан с гитарой.
— Это другое дело. Хватит разговоров на производственные темы. А то сидят, скучают. Тоже мне молодежь! — Анна Ивановна поправила волосы. — Как ребята?
— Колумб спит как убитый. Веня стонет, ворочается, вздыхает. На грани истерики. — Бригадир легонько перебрал струны. — И чего его так не жалует мошка?.. В Талышинске идет «Фантомас». Третья серия.
— Съездили бы, встряхнулись, — сказала Анна Ивановна. — Как, Зиночка, соскучилась по кино?
— Сказки все это, — сурово ответила девушка. — Для детей.
Анна Ивановна засмеялась:
— Ну и пусть сказка. Зато смешно. И, знаете, довольно остроумно. Я посмотрела с удовольствием. Как, бригадир?
— Съездим. Послезавтра. К Клинычеву надо как раз. Может, выпишут. — Азаров тихо наигрывал какой-то мотив. — Анна Ивановна, вы где-нибудь в Москве побывали?
— Конечно, побывала. — Кравченко засмеялась: — В приемных разных, у начальников. Представление, да и только! У одного просидела целых четыре часа. А в заключение его секретарша сердитым тоном говорит: «А Виктора Петровича сегодня не будет». И я, как девчонка, которой сделали выговор, пошла себе восвояси… На театры времени не хватило.
Зина, поцокав языком, вздохнула.
— Говорят, Высоцкий в каком-то театре играет. — Степан взглянул на Гридневу.
— На Таганке, — сказала Оля. — А что?
— Так просто. Хорошие песни сочиняет… — Азаров отложил гитару и поднялся. — Дровишек у нас мало.
— Погодите, Степан Иванович, я с вами! — вскочила Зина. Они растворились в сумраке леса.
— Анна Ивановна, я хотела у вас спросить… — начала робко Оля.
— Спрашивайте.
— Правда, что королевские кобры плюются ядом на двадцать метров?
— Плюются, но всего метра на два-три.
— Они нападают на человека?
— Нет. Кто вам это сказал? Все змеи, Оля, стараются уйти от человека. Королевская кобра может напасть на животное или на человека только в брачный период, если ее потревожить. Они в это время раздражительны.
— А вы много поймали королевских кобр?
Анна Ивановна всплеснула руками:
— Поймать королевскую кобру! Да я ее видела один только раз, и то мертвую. На Борнео. Небольшой экземпляр. Крестьяне ее убили.
— А правда, что бушмейстеры рождают по триста детенышей семь раз в год? — спросила Оля уже более осторожно.
Анна Ивановна расхохоталась:
— Понимаю, в чем дело! А про летчика-испытателя, упавшего в обморок, Чижак рассказывал?
— Рассказывал.
— О термитах, съевших самолет, тоже?
— Нет…
— Подождите, еще расскажет.
Оля сконфуженно улыбнулась.
Анна Ивановна вытерла слезы, выступившие от смеха:
— Нет, вы не подумайте, что Веня все выдумывает. Сказать откровенно, в его рассказах всегда имеется доля правды. Бушмейстеры действительно рожают живых детенышей. Десятка три. И всего два раза в год. Не видели эту змею хотя бы на снимке? Удивительно красивое животное. А насчет летчика зерно истины тоже есть. Кажется, в «Комсомолке» писали, как один летчик-испытатель, посмотрев на работу герпетологов, признался, что он бы не выдержал. Что далеко ходить: мой муж до сих пор не может спокойно говорить о моей работе. А мы с ним, Оленька, прожили двадцать лет. Как-то я привезла из заграничной командировки горного питона. Небольшого, метра полтора. Грациозное создание, такие крупные желтые узоры… Красавец! Прихожу домой с работы, Генка, сынишка, — тогда ему и четырех не было, — надрывается от крика. В клетке сидит, которую соорудил муж. А бедный питон забился под диван и не вылезает. И что вы думаете? Мне были поставлены условия: или змеи — или семья! Правда, и змеи остались и семья. Только дома больше зверей не держу. Разве что кошку. — Анна Ивановна немного помолчала и вдруг неожиданно, без всякого перехода закончила: — Коллектив у нас хороший. Только профорганизация не работает. Да и совещаний не проводим. — Она улыбнулась.
Воротились Степан с Зиной с большими охапками сушняка.
Василий, стараясь, чтобы его не заметили, украдкой прошел в вагончик.
Потухающий было костер снова весело затрещал, бросая на лес пляшущие отблески.
— Засиделись мы сегодня. Не пора спать? — Анна Ивановна встала. — Бригадир, давай команду.
— Что-то неохота. — Азаров настроил инструмент. — Здесь хоть мошки меньше…
— Ну что ж, посидите. Ваши годы такие. А я пошла. Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, — дружно отозвалась молодежь.
— Вы много раз бывали в театре, в этом… — спросил Степан Олю, — ну, где от метро все начинается и билеты на штык накалывают?
— На Таганке? — Оля засмеялась. — Один раз. Туда трудно попасть.
Зина, пересиливая дремоту, прислушивалась к разговору.
— Высоцкий пел?
— Нет. Уже не помню, что за пьеса была. Без песен, — ответила Оля.
— Зин, да у тебя глаза слипаются! — приглядевшись к лаборантке, сказал вдруг Степан. — Ты же спишь.
— Вы так считаете, Степан Иванович? — Ее голос звучал сухо и официально.
— Не я так считаю, а твои глаза, — улыбнулся Азаров. — Что себя мучаешь?
Зина обиженно дернула плечами и поднялась.
— Завтра утром варить пшенную кашу или гречку?
— Все равно, — ответил бригадир.
— Сварю овсянку.
— Съедим и овсянку. — Степан взял несколько аккордов.
— Спокойной ночи. — Зина резко повернулась и ушла.
— Приятных снов. — Степан тихо запел:
Дни тянутся, тянутся,
Сплетаясь в года.
И всё отправляются
Без меня поезда.
На миг закачается
И дрогнет перрон,
И в память врезается
Последний вагон.
А сердце беснуется,
И мысли в пути.
От этой бессонницы
Лекарств не найти…
Оля слушала, прикрыв глаза.
— Что это за песня? Я не слышала, — встрепенулась она, когда Степан закончил.
Азаров закурил.
— Песня как песня…
— Хорошая. Мне понравилась.
Степан отложил гитару:
— Сочиняют и получше…
— Спойте еще.
— Мешаем. Спят люди. А вы как?
— Ни в одном глазу. — Оля взяла в руки палку и стала ворошить костер. — Зина у вас строгая.
— Нет. Она добрая, внимательная ко всем.
— Может быть. Я хочу с ней заговорить, а она уходит. Или молчит.
Степан улыбнулся:
— До вас Зина была единственным цветком, как говорит Веня…
— А Анна Ивановна?
— Мать не в счет.
— Чья мать? Ваша?
— Нет. Это мы ее так называем. За глаза, разумеется, шефиню нашу. — Степан улыбнулся: — «У кого шахиня, а у нас шефиня». Афоризм Вени.
— Умная женщина, твердая… Завидую таким, — вздохнула Оля.
Степан присвистнул.
— Мать железная! Каждый день в любую погоду пробегает не меньше двадцати километров. Волевая. А как-то мне пришлось присутствовать при ее споре с академиком. Всемирно известным. Старик бледнел, краснел… Но все выслушал. Проглотил. С ней здорово работается. От души. Экспедиция — цель всей ее жизни. Если мы дело провалим, другой случай доказать свою идею вряд ли ей предоставят.
