— Я всегда за проявление теплоты, — парировала Темпл, выскальзывая за дверь и уверенно выбрасывая вперед свою ступню, в стиле бурлеск-шоу. Не хватало только барабанной дроби.
Глава 36 Луи уклоняется от пули
Я многим обязан этой Икре. Она обеспечила мне тихую восхищенную публику, когда я с триумфом вернулся из дома восковых фигур и своенравных котят, хотя у нее и было мистическое, самодовольное выражение на ее привлекательной мордашке, которая так напоминает мне вездесущую Карму. Я сказал ей, что она подает надежду.
— Единственное, что я могу обещать, — произносит она быстрее, чем вы успеваете выговорить «Джеки Робинсон», — это то, что никто никогда не станет мне указывать, куда мне идти и что делать.
— Хорошо, хорошо, — отвечаю я. — Твоя грязная миска, полная «Кошачьего счастья» может вечно стоять рядом с моей, в благодарность за мое спасение, но не более. Это мой дом, начиная с этих розовых тапочек в шкафу спальни и заканчивая французскими дверьми в патио и противным туалетным лотком в одной ванной, включая открытое окно в другой ванной. Тут я устанавливаю правила.
— Ты весишь девять килограммов, — говорит она, растягиваясь, словно крутая кошка. — Признай это: твое время вышло, толстяк. Ты безнадежно устарел. Ты – динозавр.
— Послушай, — отвечаю я, — динозавры последнее время очень популярны.
— Ненормальный представитель юрского периода, — насмехается она надо мной. — Должна признать, мне не нравится старье в любом виде, которое везде проявляет себя кое-как, за исключением глубоко неуважаемого сбежавшего отца, чтоб усы его сгнили, где бы он ни был. Только не подумай, что я могу сочувствовать такому невежественному придурку, как ты. Ты просто анахронизм.
— Послушай, ты… — зашипел я в ответ, защищая свое происхождение. — Я никогда не был и не являюсь родственником арахнидов.
— Я имею в виду, что ты устарел для нашего времени и места, серьезно, как просроченный продукт. Я, конечно могла бы отвести тебе еще кое-какое время, но только если бы была водяными часами.
— Так-так, Икра, — говорю я. — Такое прелестное имя для настоящей маленькой мисс. Но очевидно, что ваша уважаемая мама не привила вам манеры истинной леди.
— Леди отдыхают. И раз уж мы начали говорить об именах, тебя-то как зовут?
Вот тут я замялся.
— Меня называли разными именами.
— Я не сомневаюсь, — говорит она, изящно шмыгая носом.
— Один раз назвали сержантом Джо Фрайдеем.
— Ты выглядишь как неудачник.
— А еще Блэки.
— Бостонский Блэки, наверное, — ухмыляется эта малышка.
Она высокомерная, спесивая, невежественная и просто хамит. Но она ведь – родня. Я сдерживаю свой темперамент, который становится все более терпеливым в таких вот случаях.
— А еще: Тринадцать, — продолжаю я.
— Это, видимо, твой возраст.
— Не совсем, — отвечаю я, подавляя желание схватить ее за загривок и кинуть прямо об французские двери.
Я всегда остаюсь джентльменом, кроме случаев, когда маленькие невоспитанные девочки, обделенные в свое время родительским вниманием, выводят меня из себя и откровенно унижают. Но так как я нахожусь на стороне «родителей», очень грустно осознавать, что она прошла мимо вожжей отцовской дисциплины. Я не удивлюсь, если мое вмешательство будет расценено как приставание. Итак, я возвращаюсь к разговору о территории.
— Это мой дом. Я первый здесь появился. Мисс Темпл Барр – моя. Меня не волнует, кто ты, чем ты занималась в своем заключении, которое, должен я сказать, было довольно многообещающим. И я не собираюсь бросать все, что я нажил, ради того, чтобы как-то сгладить твое прошлое.
— Это мы еще посмотрим, — отвечает мисс Икра с удивительным хладнокровием.
Только она совершенно упустила одну очень важную деталь – мое имя. Я не вчера родился, а это, порой, очень важное преимущество.
Глава 37 Решительность и освобождение
Мэтт даже не удивился, когда встретил сестру Серафину в центральном полицейском участке. Он боялся не увидеть там Пегги Вильгельм, впрочем, как и Темпл.
Видимо, они с Темпл думали одинаково: Пегги Вильгельм не имела прямого отношения к делу – ни к завещанию, ни к смерти тетушки, ни даже к жестокости на кошачьей выставке, если, конечно, бритье кошки является жестокостью, когда стрижет кто-то помимо настоящих любителей кошек.
Никого не удивило отсутствие отца Эрнандеса, который пропал еще прошлой ночью. Зачем лейтенант Моллина продолжала играть в кошки-мышки с их страхами и подозрениями, оттягивая неизбежный момент разоблачения? Неужели она нашла новые улики в доме священника, и теперь ей нужны были показания Мэтта о шантаже по переписке? Возможно, именно эту тему она сегодня и осветит.
Мэтт глядел на нее с интересом. Она сидела за большим, заваленным бумагами столом, в большом, захламленном офисе, который явно принадлежал не ей: на семейных фотографиях на длинном столе позади нее сияли улыбками темнокожие люди. Скорее всего, это был кабинет кого-то из начальства, того, кто знал об этом собрании и разрешил его, но предпочел не присутствовать, оставив детали лейтенанту Моллине. Все это должно было показать, что начальство уважает ее нестандартный подход к работе.
Лейтенант нервничала, Мэтт это заметил по тому, как она долго и беспричинно возилась с папками, избегая взглядов собравшихся. По ее выражению можно было понять, что ей было неприятно то, что она теперь собиралась сделать, но необходимо.
Мэтт собрался с духом. До сих пор лейтенант Моллина проявляла удивительную способность к раскрытию смущающих подробностей – и чаще всего о нем. Еще недавно она предъявила Темпл такие же нелицеприятные факты о пропавшем Максе Кинселле. Какие именно? Любопытно было бы узнать. Темпл всегда была так честна и открыта, но что касалось Макса Кинселлы, она моментально превращалась в загадочную комнату без окон и дверей. Даже не просто комнату, догадывался Мэтт, а спальню. Поскольку эта территория была ему неизвестна, он решил быстренько сменить тему для размышлений.
Лейтенант Моллина прочистила горло, постучала краем папки по поверхности стола: так делают учителя для привлечения внимания, призывая к порядку.
Они даже не разговаривали друг с другом, а просто лениво гудели, и, казалось, им эта встреча была совершенно не нужна. Может, она вообще была нужна только ей одной? И что Моллина собирается им сообщить такого интересного? Похвастаться своей удачей? Открыть неизвестный секрет?
— Это просто беспорядок! — обратилась она к ним почти нерешительно.
Вокруг нее словно замкнулся круг, и ей это было не по душе, как показалось Мэтту. Была не по душе и загадка, которая вот-вот должна была рвануть, как осколочная граната, ранив кого-то, нет, целое собрание шокированных, скорбящих «кого-то».
— Работая над этим делом, я столкнулась с массой необъяснимых и, на первый взгляд, не связанных между собой событий, — ее яркие голубые глаза пристально глядели на слушателей. — Конечно же, многие из них переплетаются. Также я обнаружила некоторые детали… которые кажутся бессмысленными. Однако, они важны. Я хочу предупредить вас, что не ищу ответ, я его знаю. Надеюсь только, что оставшиеся темные места этой истории вскоре сами собой прояснятся. Вначале я объясню шипение и непристойные звонки мисс Тайлер и в женский монастырь, затем – нападение на кота Петра и то, зачем на выставке побрили Минует. Все это, как мы знаем, взаимосвязано, но логическая цепочка этих событий была… разорвана. Прежде, чем я начну, может, кто-нибудь хочет высказаться?
Все переглянулись, вид у каждого был робкий и виноватый, определенно, каждому было, что скрывать. Мэтт знал, Темпл тащила на себе груз чьей-то истории, причем груз более тяжелый, чем она могла бы выдержать. Но кто же открылся ей? Может быть, отец Эрнандес поделился своей тайной о шантаже и с ней тоже? Знала ли о письмах Моллина? И не лучше было бы ему самому рассказать об этом?
Сестра Серафина хранила другую тайну отца Эрнанде-са _ его внезапно начавшуюся привязанность к алкоголю. Возможно, она скрывала что-то еще?
А Пегги Вильгельм? Утаила ли она, что знала о событиях, которые стали причиной смерти ее пожилой тетушки?
— Мы полагаем, что Бландину Тайлер убили, — сказала лейтенант Моллина. — Ее убийца пока не сознался, но сомнений быть не может. Дело было несложным. В своем уме задержанный или нет, решит суд присяжных.
— Кто? — стряхнув рыжие завитки волос со лба, спросила Темпл. — Если уже все известно, мы хотим знать, кто.
По грустной, сдержанной улыбке Моллины было ясно, что она, как настоящий священник, знает, что точные ответы всегда двусмысленны.
— Как я сказала вам вчера ночью, — продолжала она, — мы задержали того, кого вы все хорошо знаете и кому доверяли, того, чье имя шокирует вас. Возможно, мне даже не стоит рассказывать вам…
