Первое покушение на Диктатора осталось только попыткой. Тогда была выбрана неплохая позиция, на чердаке многоэтажного дома, откуда в оптику хорошо просматривался вход в президентский дворец. Правда, пути отхода не очень-то нравились Глебу, после теракта уйти бесшумно, пожалуй, не удалось бы, пришлось бы прорываться из города сквозь заслоны и патрули, наводнившие Грозный. Здесь он пролежал три дня, на голодном пайке и почти без воды. Диктатор не входил и не выходил из здания, скорее всего, при военном положении в городе пользовался специально отрытыми подземными ходами, охраняемыми снаружи, потому что по ночам в бывшем кабинете первого секретаря обкома, где теперь заседал президент, сквозь светомаскировку иногда пробивался луч: черные занавесы всхлопывали, когда открывали дверь. Глеб все равно дождался бы своего момента, бдительность Диктатора и его охраны скоро притупилась бы, возникла бы привычка к новому положению, ощущение безопасности и однажды в спешке он подъехал бы напрямую к центральному входу, как делал всегда... На случилось то, чего и опасался Головеров: люди из госбезопасности режима начали проверку всех домов, откуда просматривался дворец. Это могло означать, что проводятся плановые мероприятия, однако Глеб сразу же подумал о Кастрате. Этому новому агенту нельзя было доверять с самого начала, даже когда он прибежал на встречу с выпученными глазами, услышав сообщение об убийстве Абделя Кендира. На его мерзкой роже было написано, что он станет вертеться между двух огней, работать на два фронта, и неизвестно, в чью пользу потом сведется счет. Он относился к той породе людей, которые даже на плахе станут уговаривать палача не, рубить ему головы, и самое главное, что уговорят и сойдут с помоста невредимыми. Собственно, из-за него и начался весь сыр-бор с дедом Мазаем...
Генерал напрочь отвергал все доводы Глеба и как-то по-стариковски радовался, что с таким блеском завербовал, подцепил на крюк скользкого депутата Госдумы. Головерова начала раздражать эта самоуверенность, а особенно надежды деда через агента влияния, каковым Теперь являлся Кастрат, спасти положение, воздействовать на политическую ситуацию в Чечне, скомпрометировать Диктатора в глазах собственной команды и тем самым лишить его поддержки среди народа. А его мечты взрастить оппозицию, способную свергнуть режим и взять власть, казались Глебу бессмысленным фантазерством. Это привело бы лишь к смене одного режима другим, возможно, более жестоким по отношению к России. Да и сплотить оппозицию в один кулак никогда не удастся, в первую очередь из-за национального характера, из-за разрозненности по тейпам, каждый из которых мнит себя главенствующим, каждый втайне стремится заручиться поддержкой российской власти...
Головеров пока молчал, не противился своему командиру, скрывал недовольство; а критическая масса его медленно накапливалась и делала собственную жизнь бесполезной.
Служба безопасности режима чистила дома от подвала до чердака, постепенно приближаясь к тому, где находился Глеб. Всех русских выселяли насильно, без вещей - доносился крик, плач, забористый мат, а иногда и выстрелы. Люди уходили от своих домов пешими, с легкими чемоданами и сумками, с детьми и стариками. Несколько раз Глеб выцеливал из "винтореза" фигуры бойцов национальной гвардии с зелеными повязками на головах и давил не спуск, а свое желание выстрелить. К вечеру третьего дня они вошли в подъезды дома, предварительно оцепив его со всех сторон, и начали сортировать население. Головеров укрылся за кирпичной трубой вентиляции, чтобы сохранить возможность передвигаться. Через несколько минут на чердак поднялись двое с фонарями и начали тщательно проверять все углы и ниши, ворошили мусор, разгребали старые подшивки газет, исследовали пространство за стропилами; по их поведению становилось понятно, что они не просто обыскивают, а ищут что-то конкретно. Это было лишним подтверждением, что Кастрат работал на двух хозяев. Решившись на террор, Глеб выдавил из личного друга Диктатора все сведения относительно передвижений президента. Кастрат кое-что рассказал, и его информация подтверждалась радиоперехватом, но наверняка одновременно намекнул Диктатору, что на него готовится покушение. Он был не так глуп, чтобы не понять, для чего Интерполу нужны маршруты движения и манеры поведения друга. Впрямую он предупредить не мог, иначе бы выдал себя, а вот насторожить, застраховаться от случая - вполне.
Гвардейцы остановились у слухового окна, через которое Глеб вел наблюдение за дворцом и прилегающей к нему территорией, обследовали битый кирпич на полу - искали следы, и раму с двумя разбитыми глазками, которая легко вынималась, стоит лишь отогнуть два гвоздя. О чем-то коротко поговорили на чеченском, верно, что-то насторожило их. Опустившись на колени, они медленно стали осматривать пыль, вот лучи их фонарей замерли на одном месте - кажется, нашли отпечатки ботинок...
Один из них резко встал и сделал несколько шагов к выходу - сейчас здесь будет толпа! Глеб поднял пистолет: усмиренный глушителем звук выстрела прозвучал легким хлопком. Оставшийся у следа гвардеец привстал и тут же опрокинулся навзничь с пробитым виском, а тот, что уходил, обернулся и словно наткнулся лбом на пулю. Головеров, не медля ни минуты, отволок убитых в разные углы, закидал мусором и старыми газетами, присыпал следы крови и, разобрав "винторез", убрал в футляр. Уходить пришлось через подъезд - пожарная лестница оказалась перекрытой гвардейцами, и благо, что на лестнице стояли шум и рев выселяемых людей, суета, чемоданы, узлы с тряпьем. Но во дворе, где уже была толпа с наспех, словно при пожаре, прихваченными вещами, он чуть не угодил в руки спецслужбы. Чеченец в гражданском вызвал его из толпы, отвел к крытой машине и потребовал документы. Глеб выстрелил в упор, придержал труп и сунул его за колесо - все на глазах у перепуганных русских мужчин, глядящих из-под брезента кузова. Показал им кулак и тихо ушел через детскую площадку в соседний двор.
Здесь, на краю села место было надежнее и безопаснее. Глеб давно заметил в России странную закономерность: коровники в колхозах ставили обычно на самых лучших местах, где впору ставить храмы. И тут заброшенная ферма оказалась на горе, откуда в дождливую погоду разжиженный навоз стекал ручьями в село, расположенное внизу. Обзор был великолепный, можно было отслеживать каждого человека, выходящего или входящего на центральную усадьбу колхоза. И была еще запасная позиция на водонапорной башне, стоящей на скотном дворе, откуда можно было вести снайперский огонь по учебному центру, ибо с высоты открывался южный склон горы, на котором стоял бывший пионерский лагерь. Труднее всего было с продуктами: то, что Глеб сумел привезти с собой, съел за три дня и уже сутки лежал голодный. Попробовал есть сырые шампиньоны, однако от такой пищи тошнило, а сварить их можно лишь ночью, в овраге, чтобы не заметили огня и дыма. И только ночью появлялась возможность сделать набег на сады и огороды, где уже все поспевало и в бинокль хорошо различались крупные краснобокие яблоки на деревьях. Поэтому он лежал, облизывался и пил застоявшуюся воду, отдающую прелым навозом и голубиным пометом.
Под вечер же, когда солнце село за гору, Глеб заметил козу, пасущуюся на скотном дворе, где густо росла трава. Он слез с чердака, подобрался к воротам, однако выходить за них было опасно: позиция имела один недостаток - ферма просматривалась со всех сторон, всякое движение могли заметить из села. Головеров знал несколько языков, но не имел представления, как подзывают коз, и поэтому около часа поджидал, когда она приблизится к воротам. И все-таки животина не подошла ближе чем на десять метров. Пришлось рискнуть - хорошо, темнело! и затащить козу в коровник почти волоком. В результате это оказалась не коза, а козел, невероятной упрямости и силы, так что уволочь его подальше от входа не удалось. Глеб перерезал животине горло, замаскировал навозом кровь и разделывать тушу затащил на чердак.
Потом он ночью сварил мясо в ведре, найденном в коровнике, наелся и уснул, как всегда, под утро, до рева первой машины на дороге. В основном проезжали легковые и реже - КамАЗы с грузами. Пока и намека не было на президентский кортеж, по данным разведки, состоящий обычно из четырех-семи автомобилей иностранного производства и двух машин ГАИ. Объявив военное положение, Диктатор стал ездить в сопровождении БТРа с гвардейцами на броне. Потому Глеб привез с собой четыре разовых гранатомета, купленных очень просто Цыгановым на городском рынке еще в мирное время, и кроме "винтореза" вооружился автоматом с подствольником. И все равно риск был большой и счет - один против тридцати почти безысходный. Угадать, в какой именно машине едет Диктатор, практически невозможно, остается жечь сначала БТР, затем все правительственные автомобили и укладывать всех до последнего. Если же на дороге завяжется бой, учебный центр может подняться по тревоге и буквально через десять минут окажется здесь. За это время надо успеть уничтожить кортеж, охрану и во что бы то ни стало - Диктатора, причем с контрольным выстрелом. История подобных терактов знает множество случаев, когда объект террора каким-то чудом остается жив, даже если перебита вся охрана, и потом считается отмеченным божественным знаком.
