если ты узнаешь историю Мириам там, где она писалась, там, где она началась и закончилась, – смягчившись, дополняет он.
Поняв, что у нее нет другого выхода, кроме как подчиниться, Аннабель глотает рвущиеся на волю слезы и дрожащими пальцами открывает блокнот.
Поначалу страницы даются Аннабель с трудом, хотя ей казалось, что почерк кузины она успела изучить до мельчайшей закорючки. В детстве Мириам явно не имела склонности к чистописанию и каллиграфии, как в более взрослом возрасте. Возможно, виной всему то, что Мириам писала эти строки в спешке, боясь потерять мысль и драгоценные воспоминания, удивившие Анну непривычной скупостью и краткостью. Некоторые буквы и слова разобрать не удается, но основную суть Анна улавливает и между строк. Первая дюжина страниц содержимого представляет собой незамысловатый беглый пересказ о тех моментах, которые Аннабель и сама прекрасно помнит. Для нее эти мгновения тоже были особенными, но, конечно, не такими, как для Мириам. Веки снова щиплет от слез, буквы, сливаясь, пляшут перед глазами… Боже, какими же они были смешными и такими наивными…
«Эни приехала, я так счастлива! Мне хочется петь и танцевать. Утром, когда она еще спала, я выбежала в поле и бегала босиком по росе, а потом купалась в пруду и ни капельки не замерзла. Потом, правда, у меня заболело горло, но я никому не призналась, и мы весь день играли с Эни в русалок. Я научила ее нырять на глубину и задерживать дыхание на целую минуту. Один раз Эни сильно нахлебалась воды и чуть не проглотила водомерку. Мы так хохотали…»
«Я не могла уснуть всю ночь, думала о завтрашнем дне. Отец разрешил нам с Эни взять Беса до обеда, и я безумно счастлива, представляю, как мы будем скакать по всей ферме. Анне очень понравится Бес, он добрый конь. Я заметила, что, когда приезжает Аннабель, папа становится намного добрее, а мама – наоборот. Я думаю, она не очень любит Эни. Мне обидно, потому что лучше Аннабель никого нет».
«Эни рассказала мне, что в ее школе учатся пятьсот детей, там есть просторные классы и спортивный зал, а еще они ходят в кино, библиотеку и смотреть на дельфинов. Мне стало грустно оттого, что я не могу учиться в такой школе. Дельфины – это здорово, я видела их на картинках в книжке, но пятьсот детей лучше. Можно ли запомнить пятьсот имен?»
«Ночью я пробралась в комнату к Эни, и мы проплакали до утра. Она не хочет уезжать домой, но через неделю ей в школу, и мне тоже пора возвращаться к учебе. Это был очень грустный день… Я не хочу больше ничего писать».
«Наконец-то лето. Дождалась! Я слышала из разговора родителей, что на днях приедет дядя Райан с Аннабель. Мама была недовольна, говорила, что брат бросил их и ему тут не рады. Да, я точно слышала, она так и сказала: «Мири не стоит дружить с Эни». Я так сильно разозлилась. Не понимаю, почему мама так решила? Дядя Райан никого не бросал, он очень любит и меня, и маму. Дядя уехал с фермы, потому что все, кто здесь живут, умирают. Что плохого в том, чтобы хотеть жить? Как мама может так плохо говорить о своем брате?»
«Сегодня у рабочих выходной, и мы с Эни забрались в цех через открытое окно. Оказывается, там так интересно, можно играть в прятки хоть целый день, но Эни предложила другую игру. Она вымазалась с ног до головы в желтой краске, я – в синей, а потом мы сбежали в поле и представляли, что она цветок, а я небо. У Эни получалось лучше, чем у меня. Она убегала вперед, падала на землю, и ее невозможно было найти среди цветущей вайды. Я звала ее, кричала, пока не пропал голос, а потом расплакалась. Ненавижу желтый цвет. Не хочу быть небом. Лучше бы она тоже выбрала синий, и мы бы обе были ирисами».
– А я говорила, что Мириам любила ирисы. – Перелистнув очередную страницу, Аннабель поднимает голову и встречается взглядом с Аланом. Он смотрит все так же пристально и задумчиво, словно решая сложнейшую мыслительную задачу. – Желтые розы понравились бы мне, а не ей.
Мелькнувшая было улыбка застывает на губах Анны, и хрупкие плечи снова придавливает невидимая ноша. Алан явно решил воздержаться от каких-либо пояснений и разговоров, и переубедить его вряд ли получится.
Обреченно вздохнув, Аннабель возвращается к чтению. Привыкнув к почерку, она глотает страницы одну за другой. В маленьком блокноте Мириам умудрилась уместить десятилетний период. Ничего удивительного, учитывая то, что Мири описывала только «особенные» моменты, а все они так или иначе были связаны с визитами кузины. Если посчитать по дням, то выйдет не так уж и много.
На самом деле это очень грустно и больно. Неужели в промежутки между приездами Анны в жизни Мириам не случалось ничего интересного?
Или здесь она использовала ту же тактику, как в письмах, что она годами отсылала Анне: ни слова о плохом… кроме последних посланий, когда молчать у Мириам больше не было сил?
Охваченная внезапным подозрением, Анна стала читать быстрее, перепрыгивая строки, целые абзацы, а потом и страницы, на которых не таилось ничего принципиально нового для нее. Интуиция подсказывала, что Алан неспроста притащил ее сюда и заставил читать эти записи. Он не из тех людей, что бесцельно тратят свое и чужое время. В ежедневнике Мириам должна быть какая-то разгадка, подсказка или хотя бы намек на нечто важное.
Когда треть блокнота осталась позади, взгляд Аннабель зацепился за имя Кевин, и она замедлилась, внимательно вчитываясь в строки.
«Мы не спим третью ночь. Кевин постоянно плачет, не замолкает ни на минуту. Я не знаю, как ему помочь, никто не знает. От его крика можно сойти с ума. Мама совсем перестала есть и стала похожа на призрак. Вчера она весь день просидела в кресле перед кроваткой Кевина, глядя в одну точку, и ни разу не пошевелилась. Такое с ней случалось и раньше, но сейчас приступы повторяются намного чаще. Мне пришлось самой кормить и укачивать Кевина, но, видимо, я что-то делала неправильно, потому что он никак не хотел успокаиваться. Вечером мама внезапно очнулась и, вырвав брата из моих рук, выгнала меня из комнаты, но тише не стало.
Наверное,
