– Ты ранен? – в голосе Романова слышалось детское удивление.
– Да, ранен. От меня, мать твою, пули не отскакивают.
Воронин выстрелил, как показалось Романову, вникуда, в белую снежную завесу. Справа и слева грохнули ответные выстрелы. Романов вжался в снег, но лишь кончилась пальба, он снова поднял голову.
– Ты хоть убил кого? – спросил он
– Вроде завалил одного или двух. Не знаю. Не вижу ни хрена из-за снега.
Чуть не застонав от бессилия, Романов положил голову на снег и услышал новые выстрелы, уже со стороны джипа. Один, второй, пятый… Но вот стало тихо, так тихо, что, казалось, можно услышать шорох падающего снега. А вот это уже другой звук, шаги, будто кто-то бежит к ним, прямо к ним Романов поднял голову. По обочине, шатаясь из стороны в сторону, очень медленно брел человек в серой плащевой куртке с большим кровавым пятном на груди. Человек прижимал к лицу залитые кровью раскрытые ладони. Романов догадался, что раненый один из охранников, сидевших в джипе. Как его там? Как его зовут? Романов хотел крикнуть охраннику, чтобы бежал к ним, прыгал с дороги на обочину.
– Эй, эй, ты, эй…
Романов так и не вспомнил имя охранника, замахал рукой, стараясь привлечь его внимание. Издав какое-то странное мычание, раненый охранник остановился посередине дороги в нескольких шагах от передка «Вольво», отнял руки от лица, и Романов во всех страшных деталях увидел это лицо: маленькую, совсем не похожую на человеческую кровавую мордочку, мясной обрубок с белыми глазами. Пуля совершенно обезобразила лицо, вырвав нижнюю челюсть. Охранник вращал белыми глазами и ничего вокруг не видел.
Два выстрела прогремели ниоткуда. Трижды выстрелил в ответ Воронин. Человек с отстреленной челюстью, выбросив вперед руки, упал грудью в дорожную колею, затопленную талой водой. Воронин перевернулся с живота на спину, ловко действуя одной рукой, вытащил пустую обойму, достал из нагрудного кармана куртки снаряженную, сунул её в рукоятку пистолета. Он снова перевернулся на живот. Романов заметил, что кровавое пятно на рукаве Воронина выросло, вытянулось вдоль всего плеча до самого локтя.
– Еще минут пять-десять – и перестреляют нас здесь, – не поворачивая головы к Романову, сказал Воронин. – Попробуй доползти хоть до того забора, хоть до тех деревьев доползи. Не лежи тут рядом со мной.
– Доползти, – повторил Романов.
Теперь он вдруг потерял ориентировку в пространстве, заработал локтями, выбираясь под пули, на дорогу, но снова съехал на обочину, чувствуя, что задрался вверх пиджак и рубаха, оголился живот. Тогда он поднялся на колени и на карачках пополз в противоположную сторону, к забору, но не успел проделать и пяти метров, как снова услышал пистолетную пальбу. Пуля обожгла бедро выше колена, свет в глазах померк, будто кто-то там наверху, выключил небесное светило. Романов повалился на бок, но тут открыл глаза и опять увидел свет.
* * *Светлана Петровна влетела на крыльцо сторожки, слыша, как с другой стороны дома залаяла, зазвенела цепью овчарка Рекс. Проскакивая темные сени, Светлана Петровна ударилась локтем о висевший на стене велосипед, уронила на пол жестяной таз и, споткнувшись о него и едва не упав, вбежала в комнату, остановилась посередине, дико озираясь по сторонам.
Громко играло радио. Сторож Звонарев в душегрейке из щипаного кролика поверх клетчатой рубашки сидел на низкой скамейке возле печи, подкладывая в топку обрезки линолеума, оставшиеся ещё с осени от ремонта кухни и сеней. Увидев Светлану Петровну, Звонарев быстро поднялся, встал во весь свой двухметровый рост и вопросительно посмотрел на женщину.
– А я детей с Дашей в город отправил на автобусе, – сказал Звонарев, решивший, что гостья пришла к его жене. – Автобус час как ушел.
– Там, там, на дороге, – Светлана Петровна задыхалась, глотала слова. – Там Юру…
– Что случилось? – Звонарев шагнул ближе, его лицо сделалось напряженным. Он смотрел на женщину сверху вниз, стараясь разобрать, понять её слова. – Что?
– Там, на дороге, – Светлана Петровна задрала голову кверху, вспомнив, что сторож глуховат и ему нужно кричать. – Там, на дороге, Юру убили. Там Юру убивают.
– Какого Юру? – не понял Звонарев.
– Юру, мужа моего, – слезы бессилия и злости на глупого сторожа брызнули из глаз. – Понимаешь, мужа моего там убивают, – Светлана Петровна перекричала звуки радио. – Понимаешь?
Звонарев шагнул к окну, но поменял решение, побежал в соседнюю комнату, вернулся с двустволкой в руке, на ходу заталкивая горсть патронов в карман брюк. Не обращая больше внимания на Светлану Петровну, стоявшую посередине горницы, он выбежал в сени, хлопнув дверью. Сапоги сторожа застучали по ступенькам крыльца. Светлана Петровна громко дышала, ладонью вытирая с мокрого лица талые снежинки и слезы, старалась сообразить, что же делать дальше. Бежать обратно в дом, к телефону, звонить в милицию или опрометью мчаться вслед за Звонаревым? Догадавшись, что кухарка, скорее всего уже позвонила в милицию, Светлана Петровна заспешила к выходу, чувствуя, что ноги стали совсем непослушными, ватными, а значит, быстро бежать она уже не сможет, сил не хватит.
Успевший отвязать собаку сторож на своих длинных ногах, как на ходулях, странными прыжками добежал до калитки, размахивая ружьем, пропустил вперед Рекса и скрылся за глухим забором. Светлана Петровна на непослушных ногах поспешила за Звонаревым.
* * *Романов, волоча за собой простреленную ногу, отполз обратно к обочине, ближе к Воронину, оставляя за собой на снегу гладкую багровую полосу. Казалось, в бедро вогнали раскаленный штырь. Левая штанина стала влажной, тяжелой от крови. Перевернувшись на спину, Романов ощупал ногу. Кажется, кость задета, слегка задета. Но почему же тогда так много крови?
– Что делать? – крикнул он Воронину.
– Жгут надо наложить, – Воронин не обернулся, держа пистолет в левой руке, он смотрел вперед, в белую снежную муть, но почти ничего не видел. – Нож есть?
– Есть, – Романов вспомнил о складном ноже, что подарил ему на день рождения Егоров.
– Режь штанину и наложи жгут, – Воронин прислушался: ни выстрелов, ни человеческих голосов, тишина.
Романов нашел в кармане пальто нож, зубами вытащил из ручки лезвие, поставил фиксатор. Другой рукой он натянул штанину, распорол её поперек, ниже кармана. Спустив отрезанную штанину, он увидел кровавое бедро, черное, неестественно большое отверстие от огнестрельного ранения и неровный ошметок артерии толщиной с большой палец, торчащий из этой черной дырки. Кровь не просто сочилась из раны, она била горячим обжигающим потоком, фонтанировала. Романов испытал страх и первую слабость в пальцах. Он вдруг вспомнил, что ранение в бедро врачи считают тяжелым, а кровью можно запросто истечь за три-четыре минуты.
Он взглянул на рану и словно увидел себя, сидящего в луже крови, со стороны. Раскрытый нож выпал из руки, сердце забилось часто и неровно. Сердце вырвалось из груди, как засидевшаяся в клетке птица, взмыло в серое мглистое небо, вернулось на землю кусочком льда и разбилось, рассыпалось на мелкие осколки. Эти осколки налипали на ладони, на горячее лицо. Грянул выстрел, близко, почти над самым ухом. Романов пришел в себя. Что-то кричал Воронин, но слова почему-то звучали неразборчиво, до сознания доходило лишь одно единственное слово «жгут». Дрожавшими от слабости руками Романов развязал узел галстука, перекинул галстук через бедро, выше раны. Сделав узел, что есть силы, потянул в разные стороны концы галстука, сделал второй узел.
Отыскав ладонью провалившийся в снег нож, Романов убрал фиксатор, закрыл лезвие, просунул длинную рукоятку между галстуком и бедром, несколько раз крутанул её по часовой стрелке, вложив в эти движения все силы, что ещё оставались. «Ничего, – попытался успокоить себя Романов, – раны заживают, кости срастаются. Все обойдется, все будет хорошо. Лишь снова пуля не попала». Он перестал чувствовать простреленную ногу, попытался перевернуться со спины на бок, чтобы снег не летел в лицо, но не смог.
– Не стреляйте, дайте нам уйти, – услышал он крик с дороги.
– Уходите, мы не стреляем, – крикнул в ответ Воронин. – Мы даже вас не видим. Уходите.
– Так мы уходим? Мы не стреляем.
– Уходите, – Воронин закашлялся. – Уходите. Мы тоже не стреляем.
– Уходите, – прошептал Романов. – Уходите же.
Голова скатилась на плечо, он снова потерял сознание. Полуприкрытыми глазами сквозь завесу летящего снега он увидел летнюю поляну. Девочка, почти ребенок, наклоняясь к траве, выбирала из неё желуди и складывала их в задранный фартук. Романов сделал несколько шагов к древнему дубу, любуясь игрой солнечных бликов в траве, вдыхая аромат коры и сохлых листьев, шуршавших под ногами. Девочка, переходя с места на место, остановилась, задрав голову кверху, вопросительно посмотрела на Романова голубыми, как небо, глазами. Но ничего не спросила, а продолжила делать наклоны, собирая желуди. Он вспомнил, что и сам мальчишкой мастерил из желудей человечков и забавных животных.
