— Подойди ближе, сын мой, — прошептал Александр. — Возьми меня за руку, хоть на мгновение.
Кто-то отодвинул кресло с Чезаре, Хофре с видимой неохотой взял руку отца.
— Наклонись ниже, сын мой. Ниже. Я должен тебе кое-что сказать…
Хофре не сразу, но наклонился.
— Я подвел тебя, сын мой, но я не сомневаюсь, что ты — мой сын. Только до этой ночи мои глаза видели не то, что следовало.
Хофре всмотрелся в пелену, которая застилала глаза Александра.
— Я не смогу простить тебя, отец. Потому что из-за тебя я не смогу простить себя.
Александр смотрел на младшего сына.
— Это придет позже, я знаю, но прежде чем я умру, ты должен услышать от меня что-то очень важное. Тебя следовало произвести в кардиналы, потому что ты — лучший из нас.
Хофре покачал головой.
— Отец, ты совсем меня не знаешь.
Вот тут Александр лукаво улыбнулся, потому что ему открылась истина.
— Без Иуд сам Иисус остался бы простым плотником, который проповедовал бы тем немногим, кто соглашался его слушать, и умер бы от старости, — Александр хохотнул. Внезапно жизнь показалась ему такой абсурдной.
Но Хофре выбежал из комнаты.
Чезаре вновь занял место у кровати отца. И держал его руку, пока не почувствовал, что она стала холодной, как лед.
Александр, уже в забытьи, не услышал легкий стук в дверь, не увидел Джулии Фарнезе, которая вошла в комнату в черном плаще, с надвинутым на лицо капюшоном.
Откинув капюшон и сняв плащ, она повернулась к Чезаре.
— Я не могла не прийти, — объяснила она и наклонилась, чтобы поцеловать Александра в лоб.
— Как поживаешь? — спросил Чезаре, но она не ответила на его вопрос.
— Знаешь, он был мужчиной моей жизни, стержнем моего существования. За долгие годы у меня было много любовников. В основном мальчишек, воинственных, жаждущих славы. Но при всех его недостатках, — она вновь повернулась к Александру, — он был мужчиной.
Слезы полились из ее глаз, она прошептала: «Прощай, любовь моя», — подобрала плащ и быстро вышла.
Часом позже пришел духовник Александра и отпустил ему грехи.
Чезаре вновь склонился над отцом.
Александр почувствовал, как умиротворенность разливалась по его телу, когда лицо Чезаре начало растворяться в темноте, застилавшей глаза…
Он вдруг перенесся в «Серебряное озеро», шел по апельсиновой роще, перебирая в руке золотые четки. Никогда он не был так счастлив. Никогда не испытывал такой благодати…
Его тело почернело и так раздулось, что его пришлось втискивать в гроб. Крышку пришлось приколотить гвоздями, потому что, сколько мужчин ни прижимали ее, она все равно приподнималась.
Даже в смерти Александр не желал укладываться в привычные рамки.
В ночь смерти Александра вооруженные толпы носились по Риму, избивая и убивая всякого, кто говорил с испанским акцентом, и грабя их дома.
В своем римском замке Чезаре, более молодой и крепкий, чем Папа, боролся с ядом, но никак не мог взять над ним верх. Он пролежал в постели не одну неделю, изо всех сил сопротивляясь зову Смерти. Но лучше ему не становилось. И в конце концов доктор Маррудзи по совету Дуарте поставил ему пиявки, пусть и без согласия Чезаре.
И в последующие несколько дней Чезаре не мог даже встать, не говоря уже о том, чтобы защищать завоеванные им территории. Прежние правители проводили интенсивные переговоры, заключали новые союзы, а он с трудом разлеплял глаза и вскоре вновь проваливался в сон. Враги собирали войска, чтобы захватить Урбино, Камерино, Сенигалью, бывшие правители возвращались в свои города и замки, а Чезаре не мог оказать им ни малейшего сопротивления. Даже когда семьи Колонна и Орсини объединились и послали войска в Рим, в надежде повлиять на исход выборов Папы, Чезаре не смог подняться с кровати.
Конечно, Чезаре и Александр разрабатывали планы, которые следовало привести в действие после смерти последнего, с тем, чтобы сохранить семью, богатства, титулы, территории. Но сын Папы был слишком слаб, чтобы реализовывать эти планы.
Здоровый Чезаре в течение нескольких дней сконцентрировал бы верные ему войска около Рима. Проследил бы за тем, чтобы замки и города Романьи во всеоружии встретили врага, укрепил бы отношения с союзниками. Но в нынешнем состоянии ничего такого он сделать не мог. Попросил Хофре заменить его, но тот отказался, пребывая в глубоком трауре не только по отцу, но и по жене.
Санчия умерла в темнице перед тем, как ее освободили.
Чезаре вызвал Дуарте и попытался собрать армию, но коллегия кардиналов, которую он более не контролировал, потребовала, чтобы все войска немедленно отвели от Рима.
Выборы нового Папы являлись задачей первостепенной важности, нахождение войск в непосредственной близости от Рима, сказали ему, могло оказать влияние на исход голосования. Кардиналы столь жестко поставили вопрос, что подчинились даже Колонна и Орсини. И вскоре в окрестностях Рима не осталось ни одного солдата.
Конклав кардиналов превратился в грозную силу. Чезаре послал письма французскому и испанскому королям в надежде заручиться их поддержкой. Но ситуация решительным образом изменилась. Ни Франция, ни Испания больше не желали однозначно взять его сторону. Они предпочитали дожидаться решения коллегии.
Дуарте Брандао часто бывал у Чезаре, сообщал о новых условиях, которые предлагали его враги.
— Они не такие уж кровожадные, — говорил он. — Тебе останется все твое состояние, но вот города и территории придется вернуть прежним правителям.
Правителями двигало не великодушие, а осторожность. Они боялись больного, но живого Чезаре. Они даже опасались, что он всего лишь симулирует болезнь, расставляя очередную западню, как в Сенигалье.
А главное, жителей покоренных городов Романьи вполне устраивало правление Чезаре. Он показал себя более справедливым и щедрым, чем герцоги и графы, которых он выгнал, и жизнь горожан за время его правления изменилась к лучшему. Если бы Чезаре принял предложение бывших правителей, народ мог бы и взбунтоваться.
Чезаре тянул с решением, но понимал, если не произойдет чуда, предложение придется принимать. Выхода он не видел.
В тот вечер он заставил себя подняться, смог сесть за стол. Первым делом написал письмо Катерине Сфорца во Флоренцию. Если уж пришлось бы отдавать захваченные замки и города, он хотел, чтобы она получила свои первой. К письму он приложил приказ, возвращающий Форли и Имолу Катерине и ее сыну, Отто Рарьо. Но утром почувствовал себя лучше и убрал письмо и приказ в ящик стола. Решил подождать исхода выборов.
* * *
«Папа умер! Папа умер!» — донеслись крики с улиц Феррары. Сонная Лукреция села на кровати, посмотрела на распахнутое окно. Но еще не успела окончательно проснуться, как распахнулась дверь ее спальни и перед ней возник Мичелотто. Он мчался из Рима без остановки и прибыл практически одновременно с печальной вестью.
— Мигуэль? — спросила Лукреция. — Это правда? Он умер?
От горя Мичелотто не смог ответить, лишь склонил голову. Лукреции почудилось, что ее крики слышны по всей Ферраре, но ни звука не сорвалось с губ.
— Кто это сделал? — даже ее удивило спокойствие собственного голоса.
— Говорят, малярия, — ответил Мичелотто.
— Ты в это веришь? Чезаре верит?
— Твой брат тоже заболел. И был на волосок от смерти.
Дыхание Лукреции участилось.
— Я должна ехать к нему, — громким голосом она позвала служанок. Ее отец умер, брат нуждался в уходе. — Принеси одежду и обувь, — приказала она вошедшей служанке. — Все черное.
Но Мичелотто запротестовал:
— Твой брат просил держать тебя подальше от Рима.
Там опасно. На улицах неспокойно, горожан грабят, насилуют. Тебе туда нельзя.
— Мигуэль, ты не сможешь удержать меня вдали от него, от моих детей. Я должна увидеть Папу до того, как его опустят в землю… — ее глаза наполнились слезами раздражения.
— Твои дети в Непи, в полной безопасности, — ответил Мичелотто. — Адриана с ними, скоро приедет Ваноцца. Как только Чезаре поправится, он встретится с тобой там.
— Но Папа? — воскликнула Лукреция. — Как же Папа?
Мичелотто не хотелось даже думать о том, как отреагировала бы Лукреция, увидев почерневшее тело отца. Зрелище это произвело неизгладимое впечатление даже на него. Что ж говорить о нежной женской душе?
— Ты можешь помолиться за упокой Папы и в Ферраре. Ибо Господь знает, где ты, и он слушает.
Тут в спальню вошли Эрколе и Альфонсо, оба попытались утешить ее. И однако утешения она не находила. Отправила Мичелотто отдыхать, чтобы на следующий день он мог возвратиться к Чезаре. Заверила, что приедет в Непи, как только брат пошлет за ней.
Эрколе и Мичелотто вышли, Альфонсо, к удивлению Лукреции, остался. За время их совместной жизни Альфонсо практически не уделял ей внимания, лишь изредка разговаривал, отдавая предпочтение своей коллекции оружия да куртизанкам. Она же открыла свой дом художникам, поэтам, музыкантам, которые собирались у нее по вечерам, а днем выслушивала жалобы обычных граждан.
