— Я слушаю, месье.
— Дело в том, что в этом отеле отдыхает сейчас наш старый приятель. Он немец, гомосексуалист, приехал сюда со своим юным другом. Мальчик — наркоман, темная личность. А наш приятель — человек пожилой, не совсем здоровый и романтически доверчивый. Мы с месье Григорьевым беспокоимся.
— Да, месье. Что конкретно вы хотите знать?
Ни тени удивления не мелькнуло на аккуратном круглом лице горничной. Кумарин вопросительно взглянул на Григорьева. Клер поставила кофейник и застыла в ожидании ответа.
— Как они провели вчерашний день, сколько времени находились в гостинице, уезжали куда-нибудь и если да, то надолго ли? Ходили на пляж? Что они делают сейчас? — медленно, неуверенно сказал Андрей Евгеньевич.
— Я поняла, месье. В каком они живут номере?
Григорьев назвал номер. Клер удалилась. Тихо звякнул телефонный аппарат. Она звонила из соседней комнаты.
— Вы ешьте, ешьте, пока нечего волноваться, — вполголоса, по-русски, произнес Кумарин и расправил вилкой ломтик семги на поджаренном хлебе. — Да, вы так и не сказали, что за крик вы там услышали? Вы вообще уверены, что кричал именно Рейч? С чего вы взяли, что у него галлюцинации?
— Он кричал: они опять здесь, они меня душат. Он звал на помощь.
— Странно, что вы сразу не помчались его спасать. А может, он просто свихнулся от долгого общения со своей коллекцией ужастиков?
Григорьев покачал головой.
— Рики — наркоман. Когда я в этом убедился, я понял, что он рано или поздно посадит Генриха на иглу. При таком сожительстве нет иных вариантов.
— А знаете, — задумчиво произнес Кумарин, — я не был слишком близко знаком с Рейчем, но мне почему-то всегда казалось, что ему не суждено умереть естественной смертью. Его либо убьют, либо он покончит с собой. В принципе, то, что происходит с ним сейчас, — медленный суицид. Медленный и, наверное, для него сладкий. В его выборе есть нечто изысканно-порочное, я бы сказал, нечто древнеримское.
— Глупость есть в его выборе, — Григорьев сердито помотал головой, — глупость, беспомощность, стариковский страх одиночества.
В гостиную бесшумно вошла Клер. Лицо ее оставалось непроницаемым. Она заговорила четко, как автоответчик.
— Вчера утром, после завтрака, ваш приятель и его молодой друг ездили на такси, вероятно, в Ниццу. Отсутствовали около трех часов. Вернувшись, закрылись в номере. В десять опять уехали на такси. Вернулись в половине третьего ночи. Ваш приятель был бледен, еле держался на ногах. Его молодой друг выглядел и вел себя вполне нормально, только смеялся чуть громче, чем это прилично в такое позднее время. Утром, когда горничная принесла завтрак, дверь долго не открывали. Открыл молодой месье, совсем голый, взял поднос, в номер горничную не пустил. В данный момент два месье занимаются сексом.
— Благодарю вас, Клер, — важно кивнул Кумарин.
— Не за что, месье. Вы хотите, чтобы наблюдение было продолжено?
— Да, пожалуйста.
— Как долго вы будете интересоваться этими двумя месье?
— Пока не знаю. Два-три дня.
— Хорошо. Хочу заранее предупредить, что если вы будете платить сразу за неделю, то в день получается дешевле.
— Я понял. Думаю, завтра или даже сегодня к вечеру мы более точно определимся со сроками. Вы можете идти.
Она царственно удалилась, прихватив с собой пустое блюдо из-под семги.
— Ну что, Андрей Евгеньевич, как долго мы с вами будем интересоваться двумя месье, которые в данный момент занимаются сексом? — пробормотал Кумарин по-русски, давясь смехом. — Песня, а не женщина! Ее старший брат работал в полиции, теперь имеет маленькое детективное агентство. Слушайте, а ведь это правда вылетит в копеечку. Даже со скидкой получится не меньше пятисот евриков в сутки.
— Надо выяснить точную сумму и номер банковского счета агентства, — пожал плечами Григорьев, — остальное — проблема Билли. В крайнем случае, он покроет эти непредвиденные расходы из своего кармана.
— Правильно, — кивнул Кумарин, — пусть раскошелится. Но мне кажется, все это бессмысленно. В принципе, две основные версии у вас уже есть. Первая, удобная для Макмерфи: снимки отправлял сам Рейч. Реальный мотив — напомнить о себе, остаться в информационном поле, доказать ребятам из ЦРУ, что они плохие ребята. Идеальный для Макмерфи мотив — заказ «Аль-Каиды», месть террористов доблестным бойцам демократии. Версия вторая: снимки выкрал либо выкупил у Рики и разослал Вова Приз.
— Зачем? — тихо спросил Григорьев.
— Вы же сами первый высказали эту версию. Вы просили меня рассказать об этом персонаже все, что мне известно.
— Ну да, конечно. Вот и рассказывайте. Я слушаю.
— Он слушает! — хмыкнул Кумарин. — Слушает и мотает на ус. Андрей, вам не кажется, что мы с вами сейчас в жмурки играем? Два старых дурака с завязанными глазами шарят руками по воздуху, натыкаются на всякие волшебные перстни и привидения и сами не знают, кого хотят поймать. Ладно. Вот вам версия номер два. Сейчас Вова всего лишь рекламный брэнд партии «Свобода выбора». Никакой реальной власти у него нет. У него нет даже права голоса, и не будет, пока лидером остается Рязанцев. Именно в Рязанцева вкладываются американские деньги, и за этим стоит Билли Макмерфи. Рязанцев его человек. Он вырастил, выкормил этого демократического лидера, он вместе с Хоганом создал лобби в российском парламенте. И будет поддерживать свое детище до последнего. Но если Рязанцев лишится этой поддержки, он слетит. Без американских денег он никому не нужен. Он слабый, вялый, нездоровый. Вряд ли новое руководство русским сектором ЦРУ захочет оставить Рязанцева лидером. Потребуется свежий человек. А тут как раз Вова, такой молодой, сильный, такой популярный.
— Вы думаете, в головенке этого мачо могла сложиться такая причудливая комбинация? — спросил Григорьев. — Откуда ему знать, кто такой Макмерфи?
— Ну, это не сложно. Вова дружит с начальником службы безопасности Рязанцева, с человеком, которого все называют Егорыч. Этот Егорыч отлично знает, кто такой Макмерфи. Да и генерал Жора был знаком с Билли, еще по Афганистану. Они встречались, но, разумеется, не дружили.
— Вот как? — Григорьев удивился и слегка напрягся. — В таком случае история с мемуарами Колпакова и с убийством Драконова должна была Билли заинтересовать. Но мы с ним вообще не обсуждали это.
— Ой, перестаньте, — махнул рукой Кумарин, — Билли сейчас интересуют только его вынужденный отпуск и возможная отставка. Для него все отошло на второй план, даже проблемы с Рязанцевым. Да, кстати, вы знаете, вчера ваша дочь удрала с ток-шоу, на котором должна была морально поддерживать Рязанцева. Там и Приз выступал, очень ярко, успешно, как всегда. Рязанцев на его фоне выглядел бледно.
Григорьев застыл с куском ананаса на вилке. Кумарин выразительно пошевелил бровями.
— А что вы так заволновались? Там кому-то из гостей стало плохо перед эфиром, и ваша дочь на своей машине повезла его в больницу.
— Кого — его? — спросил Григорьев, хрипло откашлявшись. — Почему именно Маша? Она что, «скорая помощь»?
— Понятия не имею. Вам же не нравится, когда мои люди ведут ее в Москве. Вы не желаете получать от меня информацию. Вот, чтобы вас не обижать, никакого наблюдения со стороны моего ведомства за ней сейчас нет. Я пользуюсь случайными, недостоверными сведениями. Что вы молчите? Опять не так?
— Не знаю, что сказать, — покачал головой Григорьев.
— Помните, был такой режиссер Сергей Дмитриев? Ну, лирические комедии, — Кумарин защелкал пальцами, пытаясь вспомнить хотя бы одно название, но не смог, — ладно, неважно. В общем, режиссер, старик, одинокий, несчастный. С ним Маша отправилась в больницу, забирать его внучку.
— Почему надо было срываться с ток-шоу перед эфиром? Зачем такая срочность? И вообще, откуда она знает этого Дмитриева? Кто он ей?
— Еще спросите, чем больна внучка, — Кумарин вздохнул, — вы, Андрей Евгеньевич, решите для себя, нужно вам, чтобы за Машей там наблюдали мои люди, или нет?
— Ну допустим, ваши люди делают это независимо от того, нужно мне это или нет, — раздраженно заметил Григорьев.
— Успокойтесь. Сейчас никакого наблюдения не ведется. Я пока не вижу необходимости. Наружка — вещь дорогая, хлопотная. Мне, конечно, интересно, как там у Маши все сложится с майором Арсеньевым, но не до такой степени, чтобы ради этого пускать за ней хвосты и прослушивать ее телефоны. О том, что она удрала с ток-шоу, я узнал случайно. Ведущий — мой знакомый. Он звонил мне сегодня рано утром, приглашал выступить у него через две недели. Я спросил, как все прошло вчера у Приза и Рязанцева, он рассказал, что бедный Женя еле ворочал языком, наверное, расстроился, из-за своей американки. Она сорвалась до эфира, помчалась в больницу со стариком Дмитриевым.
