Чуда не произошло.
Как ни извивался Алекс, Кьяра и ее «Dannemann» не приблизились ни на сантиметр, скорее — отдалились. И помехи, сопровождавшие весь этот странный разговор в странном месте, стали сильнее. К шороху и потрескиванию прибавился тонкий писк, характерный для сеансов связи с каким-нибудь Суринамом или Кирибати.
Но ведь Лео и Кьяра — не в Суринаме, не на далеких островах!
Они совсем рядом, Алекс в состоянии разглядеть каждую морщинку на лице сестры. Но сейчас он смотрит не на нее — на Лео. До сих пор метеоролог был красавчиком и почти святым. Его репутация безупречна, его подвиги по спасению целой долины от неблагоприятных погодных условий — общеизвестны. Со временем Лео станет городской легендой К. Но не мрачной, опутанной велосипедной цепью и покрытой хлопьями тумана. А пестрой и забавной — на манер красноклювого кеклика, птицы, которую частенько можно встретить на руинах монастыря святого Марка. А если добавить кеклику мужественности и ловкости орлана-белохвоста, его исполинский размах крыльев, легенда приобретет дополнительные краски. И возвысится над всеми остальными легендами и сбросит наконец с Эвереста альпийских стрелков. Так до последнего времени думал Алекс, до самой последней минуты. Он взял сторону Лео, метеоролог представлялся ему фигурой страдающей. Кьяра нападала, а Лео — защищался. И при этом оставался мягким и тактичным, а если еще вспомнить «ONORE»…
То, что написано сейчас на лице Лео, чести ему не делает.
Губы плотно сомкнуты, брови сошлись на переносице: невинный вопрос о Джан-Франко на поверку оказался самым болезненным. Как будто Кьяра по неосторожности ткнула палкой в темный нарост, оказавшийся осиным гнездом. Лицо метеоролога тоже темно, как осиное гнездо, лишь в глубине глаз мелькают недобрые желто-черные огоньки, осторожней, Кьяра!
Алекс судорожно пытается вспомнить, была ли у сестры аллергия на ос?
Вроде бы нет, но близкие отношения Кьяры и Лео ему почему-то разонравились.
— Джан-Франко твой приятель, не мой, — никакого отношения к вопросу Кьяры ответ Лео не имеет.
— Но он твой гость и находится в твоем доме…
— Если хочешь, можешь подняться и поторопить его.
— Не хочу.
Кьяра не знает о гибели бармена, это ясно, как божий день. Лео тоже не знает. Или делает вид, что не знает. А Алекс не может свести воедино время и пространство, как ни старается. Это мучает его едва ли не сильнее, чем онемевшая рука, вот бы чем не мешало заняться безотлагательно — рукой! Крови (если это была кровь) больше нет, но теперь кожа приобрела синюшный оттенок, стоит нажать на нее пальцем, как тут же появляется характерная белая вмятина. Кажется, и мозг Алекса занемел: Лео послал ему сигнал о помощи с вершины, но вовсе не выглядит человеком, которому нужна помощь. И он не выглядит жертвой, потому что жертва уже есть.
Мертвый Джан-Франко, о котором все здесь говорят как о живом.
— Я видел татуировку, когда относил твоему бармену полотенце и халат…
— Он вовсе не мой бармен, Лео.
Лео пропускает замечание Кьяры мимо ушей:
— Очень интересный рисунок, ничего подобного я не видел.
— Не понимаю, о чем ты говоришь.
— О татуировке. Женщина в ладье, — желтые точки в глазах Лео пульсируют, точно так же как пульсирует брюшко готовой к нападению осы. — Мне показалось, она похожа на тебя.
В отличие от сестры, Алекс прекрасно понимает, о чем говорит Лео. Он видел татуировку, правда, перевернутую вверх ногами. Если бы женщина из ладьи хоть чем-то напоминала Кьяру, Алекс обязательно заметил бы это. Но никакого сходства нет, осиный красавчик нарочно задирает сестру. Пытается вывести ее из равновесия или заинтриговать. Или заставить говорить на интересующие его темы. Странно, что этой темой оказалась татуировка.
— Он был влюблен в тебя когда-то? — продолжает напирать Лео.
— Опять ты за свое! Мы были детьми. Последний раз я видела Джан-Франко на автобусной станции, когда уезжала из К. навсегда. Это было много лет назад. Очень много.
— И больше вы не встречались?
— Никогда. Он был частью той жизни, которую я хотела забыть.
Кьяра нервничает, в ход пошла уже третья сигарилла. Видно, что воспоминания об отъезде, а точнее бегстве, из городка не доставляют ей никакого удовольствия. Даже будучи далеко от К., она не примирилась с ним, а продолжает ненавидеть. Едва ли не с той же (если не большей) интенсивностью. Это — тенденция самого последнего времени, в период Непала, Тибета и мантровых барабанов К. удостаивался лишь легкой презрительной улыбки и не менее презрительного определения «дыра». Но презрение и брезгливость — не синонимы ненависти. Им не хватает накала и страсти, а нынешняя ненависть Кьяры — именно страстная. Ее свежевыкрашенный фасад слепит глаза, а в провалах окон бушует яркое пламя.
Судя по всему, осы не очень-то боятся этого огня, они продолжают атаковать:
— Что же такого ужасного было в той твоей жизни?
— Скука, — после небольшой паузы произносит Кьяра.
— И все?
— Разве этого недостаточно?
— Нет. Миллионы людей живут в таких маленьких городках. Твой брат…
— Мой брат — никчемный идиот.
Вот как! Ну что ж, спасибо, дорогая сестренка!
— А по-моему, он хороший парень.
Алекс снова чувствует симпатию к осиному гнезду, как же мало нужно, чтобы переметнуться на его сторону! Но Кьяра виновата сама.
— Хорошие парни частенько бывают идиотами, но это не мешает мне любить его. А, в общем, ты прав. Алекс милый, да.
Слишком поздно, Кьяра. Слишком.
— И только ему мы обязаны нашей встречей, — продолжает сестра. — Ему, а вовсе не Сэбу. Если бы Алекс не нашел дневник… ничего бы не случилось.
— Я так не думаю, дорогая…
— Надеюсь, ты не собираешься исторгнуть из себя банальность? Насчет того, что мы не могли не встретиться?
— Нет. Сэб считает…
— Опять ты за свое! Мне плевать, что там считает Сэб.
Кьярино демонстративное неуважение к чувствам других людей потрясает. Если бы при Алексе кто-то посмел высказаться подобным образом о членах его семьи, он ни за что не спустил бы обидчику. Странно, что Лео не делает этого. Вместо того чтобы защитить своего брата, он переводит разговор на чужого:
— Ты не сказала Алексу о дневнике?
— О том, что мне удалось расшифровать его? Нет.
— Почему? Разве он не имел права знать?
— Если об этом узнал бы Алекс, узнали бы и все остальные. Никакая сила не заставила бы его держать язык за зубами. Это специфика всех маленьких городков, где столетиями ничего не происходит. Люди здесь чересчур впечатлительные.
— И Джан-Франко?
— Джан-Франко умеет хранить тайны. Он тоже не отличается особым умом, но что касается тайн… Одну из них он похоронил в себе на пятнадцать лет.
— Быть может, он просто забыл о ней? Такое иногда случается.
— Я знаю. Такое случилось и со мной.
— Но теперь все по-другому?
— Да.
Как же ты неправа, сестренка!..
Алекс — совсем не идиот, он и раньше догадывался, что Кьяра обманула его с проклятым дневником. Теперь догадки получили свое подтверждение. Интересно, что же такого было в дневнике, раз Кьяра не решилась рассказать о нем даже брату? Историями о маленьких городках можно при желании поразить воображение жителя большого города (каким наверняка был Лео, до того как осел здесь). Или — яхтсмена, что месяцами не видит земли (каким наверняка был Лео, прежде чем стал жителем большого города). Но Алекса не проведешь — Алекс прожил в К. всю жизнь и прекрасно изучил его нравы. Люди К. не отличаются особой впечатлительностью и умеют хранить тайны. И умеют забывать их, когда нужно, — альпийские стрелки тому пример.
Если бы Кьяра намекнула Алексу, что нужно держать язык за зубами, он бы и слова не проронил! Обидно, что она выбрала в наперсники напыщенного дурака и женоненавистника Джан-Франко, а вовсе не брата. А ведь Алекс готов был пожертвовать жизнью ради сестры, — и что в результате?
Оказался обладателем клейма «никчемный идиот» — вот что!
Во всей этой темной и скользкой истории никчемного идиота больше всего задевает Джан-Франко. И то, что он мертв, никак не влияет на обиду: она растет и пухнет, как собственная рука Алекса, привязанная к скобе. Стоит ткнуть в нее пальцем, и тотчас возникнет белое пятно. Отношения Кьяры и Джан-Франко вообще — сплошное белое пятно, если рассудить здраво.
Встречаясь с Кьярой, Алекс никогда не рассказывал ей о К. — так повелось с самого начала, таковы были условия общения, их задала сама сестра. Вот и выходило, что Алекс работает риелтором, а потом — продавцом рубашек где-то в безвоздушном пространстве, в котором тем не менее нужны и дома, и рубашки. Как он мог вытерпеть такое?
