– Уходим, – сказал Колов и первым вышел на площадку. Вслед за ним быстро и неслышно вышли его сотрудники. Раздался щелчок замка, и Лариса поняла, что она в квартире одна.
– На этот раз пронесло, – проговорила она, даже не пытаясь подняться. – И то ладно.
– Эй, хозяйка! Живая? – В разбитое окно заглядывал, тараща глаза, какой-то парень. Лариса узнала его, он жил в соседнем доме.
– Вроде живая. – Она поднялась, поправила волосы, попыталась улыбнуться.
– А что случилось-то?
– Попытка ограбления.
– А грабители?
– Сбежали. Так драпанули, что... В дверь сбежали...
– Ну, ты молодец. – Он одобрительно покрутил головой. – Сообразила.
– Тут сообразишь... Если жить захочешь... – Лариса взяла из рук парня телефон, подняла трубку к уху. – Надо же, работает.
– Значит, жизнь продолжается, – сосед подмигнул ей. – Может, в милицию сходить? Тут недалеко, а?
– Да нет, не стоит. Я позвоню им... спасибо. – Лариса втянула в комнату гардину, расправила ее и снова упала в кровать.
...Едва проснувшись, Пафнутьев настороженно прислушался к себе – как голова после вчерашней зверской пьянки? Что делать, что делать, обреченно подумал он. В таком положении оказываемся все мы время от времени. Когда каждая бутылка водки достается лишь героическими усилиями, когда любая закуска вызывает радостно-недоверчивое оживление, стоит ли удивляться, что, увидев на столе и то и другое, люди теряют бдительность и отдаются застолью легко и безоглядно. Но Пафнутьев зря опасался головной боли и подавленности – он чувствовал себя прекрасно. Конечно, в теле ощущалась алкогольная усталость, он искренне и убежденно корил себя за слабодушие, но крепкий чай сделал свое дело, и он вышел из дому почти в боевом состоянии духа. О вчерашней пьянке вспоминал без прежнего гнева, вспоминал, изумляясь своему безрассудству, как после ночи, проведенной с женщиной хоть и порочной, но красивой и дерзкой.
Придя в свой кабинетик, не глядя, поддал ногой торчащее из-под стола лошадиное копыто, затолкал за шкаф сплющенное, сдавленное в аварии ведро, а высохшую человеческую руку сунул в ящик стола Дубовику, причем, негодник, так рассчитал, чтобы ящик оказался на упоре, и когда Дубовик потеряет терпение и откроет его с силой, рука вывалится наружу, и неизвестно еще – хватит ли следователя по физиономии или свалится ему на колени.
Прежде всего он набрал номер Халандовского.
– Привет, собутыльник, – сказал Пафнутьев. – Жив?
– Еще не знаю... Дай сообразить.
– Послушай, Аркаша, чем ты объясняешь этот безудержный загул?
– Сложностью обстановки в обществе. И больше ничем.
– Значит, наша с тобой личная испорченность здесь ни при чем?
– Мы вели себя достойно. Разве мы сказали друг другу грубые слова? Разве вы пренебрегли моим угощением? Разве я пренебрег вашим обществом? Если бы, Паша, все пили так, как пили вчера мы, в обществе давно бы забыли, что такое преступность.
– Спасибо, Аркаша, если бы ты знал, как мне нужно твое сегодняшнее утешение!
– И твой звонок, Паша, меня тоже порадовал. Как ты вообще?
– Уже лучше.
– Загляни днем, поправим здоровье, а?
– С удовольствием, Аркаша... Если получится. Позвоню.
– Как костюм?
– Я себя не узнал! Я неотразим, Аркаша! Этот костюм меня толкает к жизни ночной, распутной и безнравственной.
– Все помнишь, что я говорил?
– Главное помню.
– Главное – это ты, Паша. Береги себя. Мне будет жаль потерять собутыльника.
– Буду стараться. – И Пафнутьев положил трубку.
Подняв глаза, он увидел сидящих перед ним двух оперативников. Они смотрели на него с легким укором, но в их позах ему привиделась и некоторая готовность действовать. Подперев щеки кулаками, Пафнутьев некоторое время молча разглядывал их, прикидывая, какое бы им задание дать, и все никак не мог придумать, поскольку картина преступления была ему ясна, участники известны и теперь наступала весьма щекотливая часть расследования, когда важно было определить, кого брать в первую очередь, с кем повременить, куда нанести очередной удар.
– Какие новости из управления общественного питания? – спросил Пафнутьев. – Там были ревизии, разоблачения?
– Ничего серьезного... Небольшие обвесы...
– Это как понимать – небольшие?
– Ну... Вместо пятисот граммов отвешивали четыреста... Но это по отдельным магазинам, отдельные продавцы... В масштабе управления – полный порядок.
– Почему вы решили, что в управлении полный порядок?
– Нам показали документацию.
– Вы что же думаете, в управлении покажут вам какую-то другую документацию? Ладно, дальше неинтересно... Слушайте внимательно... Вот номер мотоцикла... Мне нужен и он, и его хозяин. Будьте осторожны. Возможны неожиданности...
– Павел Николаевич... Мы, в общем-то, зашли попрощаться... нам сказали, что ты отстранен и мы будем работать с другим следователем.
– Так... Ну, хорошо. Вы попрощались? А теперь идите. И чтоб духу вашего в этом кабинете больше не было.
– Что ж ты так, Павел Николаевич, – начал было Ерцев, но Пафнутьев в бешенстве перебил его:
– От вас воняет, ясно? Воняет! Выметайтесь!
– Как бы от тебя не завоняло, Павел Николаевич, – сказал Манякин с улыбкой. – Как вон от того копыта. – Он кивнул в сторону лошадиной ноги.
– Вон! – Пафнутьев замахнулся телефоном, и оперативников вымело из кабинета.
«Спокойно, Павел Николаевич, – сказал себе Пафнутьев, снова усаживаясь за стол. Он не испытывал ни раздражения, ни раскаяния в своем столь несдержанном поведении. Эта вспышка окончательно погасила все алкогольные недомогания, и он снова чувствовал себя свежо. – Этот день еще мой, и Анцыферов не сможет отнять его у меня; Колов забрал оперативников? Это он сделал напрасно. Будь они при мне – генералу было бы спокойнее. Что они могут сделать? Могут похитить мотоцикл... И у меня не будет никаких доказательств. Вот это уже плохо... В самом деле, убийца на крючке только благодаря мотоциклу. Достаточно утопить его в лесной луже, загнать в гараж, и мне никогда ничего не доказать. Значит, срочно – мотоцикл... Но тогда вся банда получит предупреждение...»
Вошел Анцыферов, изящно прислонился к косяку двери, с улыбкой посмотрел на Пафнутьева.
– Как успехи, Паша?
– У меня забрали оперативников. Как раз в тот момент, когда я собирался арестовать убийцу.
– Это Колов. Я проговорился, что отстранил тебя от дела.
– Все это у вас отлично разыграно. Привет! – поздоровался он с вошедшим Дубовиком. – Но послушай и ты меня... У меня забрали оперативников в тот момент, когда я дал им команду арестовать убийцу, – эти слова Пафнутьев произнес уже для Дубовика.
– Я дам тебе десяток оперативников, – Анцыферов все понял, забеспокоился. – Только задерживай, ради бога. Приходи. Решим. Дадим. Похвалим за усердие. – И он вышел.
В это время раздался телефонный звонок.
– Слушаю!
– Здравствуйте, – раздался в трубке вежливый голос, и Пафнутьев тут же почувствовал, что уже где-то слышал это воркование, но вспомнить не смог, очевидно, разговаривал с человеком в живую, не по телефону. – Вы занимаетесь делом по убийству Пахомова?
– Занимаюсь.
– Ровно в двенадцать часов дня... – Говоривший помолчал, давая возможность Пафнутьеву усвоить сказанное. – Сегодня ровно в двенадцать часов дня у торгового центра... Там небольшой сквер возле поворота трамвая...
– Знаю! – отрывисто сказал Пафнутьев.
– Вы будете сидеть на голубой скамейке... Их там несколько, но голубая одна... К вам подойдет мальчик и передаст кое-какие документы. Они могут пригодиться. Все.
Пафнутьев с недоумением посмотрел на трубку, из которой уже неслись частые гудки, и осторожно положил ее на рычаги.
– Что, Паша? – спросил Дубовик. – Взятку предлагают?
– Черт их знает... Может быть... Пока предлагают встретиться.
– Ночью на кладбище?
– Нет, в том-то все и дело, что нет... Средь бела дня, в оживленном месте... Какие-то документы...
– Надо брать, – сказал Дубовик. – Может, подключить ребят? А? Взять в кольцо...
– Бесполезно. Подойдет посторонний мальчик... Он ничего не знает. А документы он и так передаст...
– Ну, смотри... А то как бы чего не вышло. Убийство тоже ведь средь бела дня... Со странной публикой ты связался, Паша... Они не прячутся в ночной темноте и потому неуловимы.
– Ограниченно неуловимы, – поправил Пафнутьев. – В некоторой степени до определенного момента.
– Пойдешь?
– Конечно. Что еще остается следователю, отстраненному от дела. Но легкое беспокойство клиентам сейчас придам. – Пафнутьев быстро набрал номер. – Управление? Мне, пожалуйста, Голдобова. Занят? Совещание? Очень важное? А если он отвлечется на две минуты, город охватит паника, голод, одичание? Следователь Пафнутьев. Благодарю. Вы очень любезны. – Последние слова Пафнутьев умудрился произнести таким тоном, что любой мог бы вскипеть от оскорбленности. – Илья Матвеевич? Всегда помнящий о вас Пафнутьев. Вы еще не возжелали дать показания?
