Коля свернул протокол допроса в трубочку и встал:
– Разрешите идти?
– Идите, – кивнул Кузьмичев. – Уверен, что завтра дело будет у прокурора.
Коля открыл дверь, но Кузьмичев остановил его:
– Совсем запамятовал, ты уж извини. Мы тут решили представить тебя к знаку «Почетный чекист». Так вот, поздравляю. Народный комиссар уже подписал приказ.
– Служу трудовому народу, – сказал Коля.
– Я рад за тебя, – Кузьмичев долго тряс Коле руку, а Коля все пытался вспомнить и никак не мог – кто еще в управлении вот так же долго пожимает и потряхивает руку? И вдруг вспомнил: да начальник же! Это ему подражает Кузьмичев.
– Вы точь-в-точь, как товарищ Прохоров, – не удержался Коля. – Быть вам начальником!
Кузьмичев понял. Он исподлобья взглянул на Колю:
– Критикан ты, Кондратьев. Неуживчивый человек. Иди…
В кабинете ждала Маруська.
– Умотал он тебя?
Коля вяло махнул рукой:
– Дело Родькина нужно подготовить к передаче в прокуратуру. Параллельное дело тоже приведи в порядок – на случай проверки. Справки о мероприятиях, донесения – чтоб комар носу не подточил. Что нового насчет Соловьева и Седого?
– Ничего, – покачала головой Маруська.
– Я пойду, допрошу еще раз Родькина, – сказал Коля.
…В ДПЗ он долго сидел напротив арестованного и молчал. Родькин даже начал нервничать – он поеживался, ерзал, наконец, не выдержал:
– У меня на лбу чего, кино показывают? Чего смотрите?
– Понять хочу.
– Чего еще понять? – усмехнулся Родькин.
– Почему ты так стремишься к стенке.
– Вас не понял, – насмешливо отозвался Родькин.
– Ты убил Слайковского?
– Я.
– Так… – Коля прошелся по камере. – Тогда ответь: кто такой Седой?
– Не знаю. – Родькин посмотрел на Колю с искренним недоумением. – А кто он?
– Значит, ты убил? – Коля посмотрел Родькину прямо и глаза.
– Значит, я. – Родькин не отвел взгляда.
– У меня был случай, – медленно начал Коля. – Один человек, назовем его так, нашел раненого. Нож у того раненого торчал… в груди. Чтобы облегчить страдания умирающего, этот человек выдернул нож…
Родькин напрягся и не сводил с Коли широко открытых, тоскливых, как у умирающей собаки, глаз.
– Тут его и застукал милиционер, – продолжал Коля. – Отпечатки пальцев на ручке ножа, конечно же, совпали.
– Ну и что ему было? – не выдержал Родькин.
– Не знаю, – Коля нарочито зевнул. – Дело это еще не окончено. Кто такой Соловьев?
– Вася, что ли? – спросил Родькин. – И его нашли? Ай да вы!
– Он сам пришел. И все рассказал. И я тебе советую, Родькин.
Коля не договорил. Родькин грохнулся на пол и начал биться лбом о стенку. По камере разнеслись глухие удары.
– Чего же вы мне душу мотаете, гады! – выл Родькин. – Ну, я это! Я! Хотел деньги его взять! И взял! И убил для этого! Все я сделал! Я! Я! Я! Я!
Вбежал конвоир.
– Дайте ему воды. – Коля вышел из камеры.
Нужно было принимать самые неотложные меры, Коля хорошо это понимал. Но какие? И к кому обратиться?
На асфальте девочки играли в «классы». Шли по своим делам ленинградцы. Коля увидел скамейку и сел. «Что же делать, что? – лихорадочно соображал он. – В запасе только один день, один день – всего ничего. И пойдет дурачок Родькин под расстрел, как пить дать пойдет. И никто уже не сможет этому помешать». Рядом сел человек в мятой шляпе, взмахнул газетой.
– Наши-то! – сказал он с восторгом. – Папанин и остальные! Эпохально!
– Эпохально! – согласился Коля.
– Одно скажу – мороз! – продолжал собеседник. – Это вам не Невский. Это – полюс!
– Полюс! – снова повторил Коля. – Извините, я должен идти.
– Идите-идите, – неприязненно сказал незнакомец. – Вижу, не радуют вас успехи наших соколов, вас в ГПУ надо сдать… Вы явно подозрительны!
– Нету ГПУ, – сказал Коля. – НКВД теперь. Литейный, четыре, если не знали. – И ушел, оставив собеседника в состоянии явного шока.
Никто, кроме Сергеева, на этот раз помочь не мог. Нужно было идти в обком, но Коля колебался. Сергеев был теперь одним из секретарей обкома. Он ежечасно, ежеминутно решал задачи огромной государственной важности и сложности. Коля это хорошо знал. Знал он и то, что прорваться к Сергееву практически невозможно: если Сергеев в обкоме – он наверняка на бюро или проводит какое-нибудь совещание. Если вне обкома – он на одном из ленинградских предприятий, и тогда его вообще не найти… И все же Коля решил позвонить Сергееву – так, на всякий случай, для очистки совести.
Он вошел в будку телефона-автомата, набрал номер.
– Сергеев, – услышал Коля и растерялся от неожиданности.
– Слушаю вас! – раздраженно крикнул Сергеев, и тогда Коля сказал:
– Степан Петрович, это Кондратьев. Я прошу вас – примите меня!
– Коля! – обрадовался Сергеев. – Как ты? Что? Увидеться бы надо, но извини, голуба, у меня ни секунды! Через двадцать минут уезжаю в Москву, в ЦК!
– Я напротив вас, – соврал Коля. – Я буду через минуту! Степан Петрович, я никогда и ни о чем не просил, но речь идет о жизни человека!
– Какого человека? – удивился Сергеев.
– Вора Родькина.
– Ты, однако, мастер задавать загадки, – пробурчал Сергеев. – Давай – пулей!
– Есть! – Коля швырнул трубку на рычаг.
Он находился на набережной Невы. До Смольного было минут тридцать самого быстрого ходу. Не успеть. Автобус? Его нужно было ждать. Да и прямо до Смольного отсюда не шел ни один автобус.
Коля выскочил на проезжую часть и поднял руку. Резко взвизгнули тормоза, рядом остановился «газик».
– Слушай, друг, мне срочно нужно в Смольный! – просительно сказал Коля.
– Ишь ты, – добродушно улыбнулся шофер. – На обкомовского работника ты не похож. Зачем тебе?
– К Сергееву мне. Человека надо спасти, гони, друг!
– Человека, – протянул шофер. – Другое дело. Садись!
Ом лихо развернулся и помчал в сторону Смольного.
– Чья машина? – спросил Коля.
Шофер внимательно посмотрел на Колю:
– Я скажу, а ты со страху выпрыгнешь.
– Говори, я не трусливый.
– Управления НКВД машина, – сказал шофер. – Банников моя фамилия.
– Кондратьев, – Коля пожал протянутую руку. – А ты, я смотрю, совестливый. Другой бы не остановился.
– Насчет другого – не знаю, а если человек просит – как не помочь? – улыбнулся Банников. – А ты – замнач УГРО, если не ошибаюсь?
– Откуда знаешь? – удивился Коля.
– В такой организации работаю, должен все знать, – снова улыбнулся Банников. – Вот он, Смольный, приехали.
– Спасибо, друг, – поблагодарил Коля. – Если когда-нибудь буду нужен – звони. Всегда помогу.
– Не за что. – Банников переключил скорость. – А за предложение – спасибо. Я запомню.
«Газик» уехал. Через минуту Коля уже входил в кабинет Сергеева.
Он не видел Сергеева года три с лишним и поразился резкой перемене во внешнем облике Степана Петровича. Сергеев стал совсем седым. Коротко подстриженная борода тоже стала совсем белой. На лбу и у носа пролегли резкие складки. Глаза смотрели устало и словно немного выцвели.
– Вы же не курили? – удивился Коля.
Сергеев погасил спичку:
– А теперь курю. Рассказывай.
Он слушал, не перебивая. Когда Коля закончил, долго молчал.
– Значит, Родькин врет. Клепает на себя. И Акимов врет. Клепает на Родькина. Зачем?
– Если бы у меня был ответ, – вздохнул Коля.
– Давай подумаем, – сказал Сергеев. – О том, что Слайковский получил деньги, знал весь завод. Слайковский всю жизнь ходил с завода одним путем – мимо «Каира». Мог кто-нибудь, зная это и имея сведения о деньгах, подстеречь и ограбить Слайковского?
– Я рассуждал так же.
– Тогда чем ты объясняешь присутствие на месте преступления Родькина? – спросил Сергеев. – Случайностью?
– Либо это случайность, которой воспользовались преступники, либо это подстроено.
– Подстроено? – протянул Сергеев. – Без имен и фактов нам никто не поверит, Коля.
– Я еще вот о чем думаю, – сказал Коля. – Соловьев встречался с Седым. Помните Седого?
Сергеев кивнул.
– Это раз, – продолжал Коля. – Седой был замечен около «Каира». Это два. А в «Каире» работает швейцар, к которому прибежал Родькин с ножом в руке.
– А Родькин Седого знает? – спросил Сергеев.
– Говорит, что нет, но объективных данных мы не имеем.
– Ясно, что ничего не ясно, – вздохнул Сергеев. – То, что Кузьмичев настаивает на передаче дела в прокуратуру, мне понятно. Раз передано – значит, раскрыто и можно рассчитывать на награду. Ты получил «Почетного чекиста»?
– Еще нет, но приказ подписан.
– Ну вот, – обрадовался Сергеев. – А Кузьмичев тоже хочет!
– Я же вижу – он не верит в то, что Родькин убийца! – сказал Коля. – Степан Петрович, поймите вы: Родькин – бывший вор, правильно! Но он, кроме этого, еще и гражданин СССР, елки-палки! Мы обязаны его защитить, как всякого другого!
– Что ты горячишься, – улыбнулся Сергеев. – Я разве спорю? Была бы моя воля – я такого, как Кузьмичев, на пушечный выстрел к органам не подпустил. Но в данном случае к моему мнению не прислушались. Нужны доказательства, Коля. Эмоции ничего не доказывают, даже если мы и правы.